В записках иеромонаха Агафодора (Буданова) мы читаем: "Брат Ф., поступив в монастырь после Крымской войны, в которой он был ранен, по прожитии двух лет в оном снова возвратился в мир. Но прожил там несколько лет и опять решился поступить в монахи.
Игумен Макарий не хотел его опять принимать, но духовник отец Иероним (старец отца Макария) отнесся снисходительнее и назначил ему послушание (на виноградник — помогать повару), где он и проживал послушником.
Старший же повар был характера сурового и часто бранил его, а однажды прогнал его совсем. Сей брат Ф. будучи столь опечален, поплакал от скорби и лег на постель свою в своей келии...
Видение
Смотрит, в келию взошли два человека: один светлый (белый), в диаконском стихаре и перекрестном ораре, а другой мрачный (черный).
«И вот белый сказал (рассказывал сей брат) мне: “Пойдем!”
Я встал, не понимая, куда они меня зовут. Они пошли по воздуху и меня с собой повели.
Я взглянул на постель свою и увидел самого себя лежащим на ней. Значит, тело осталось на кровати, а по воздуху пошла душа.
Вскоре мы приблизились к какому-то саду, в котором находилась стена с воротами, в которые мы и вошли. Там внутри мы увидели множество бесов, которые стояли вдоль стены и в руках держали хартии исписанные, на которые указывали мне и обличали меня в содеянных мною грехах, в раскаянных и нераскаянных.
Ангел, указывая мне на нераскаянные мои грехи, сказал, указав на крепость:
“Покайся вот в этих грехах, а то вот там будешь, ибо эти грехи — нераскаянные”.
Весы точные
Бесы же подняли крик: вот он делает то и то, перечисляя мои грехи, и вслед за тем стали вручать свои хартии стоящему возле меня бесу‚ который, получая из их рук оные, клал их на весы, а Ангел на другую сторону клал добродетели.
Я когда-то спас трех людей —двух утопавших и одного замерзшего; клал на весы мои скорби, мой плач, когда я малым еще падал и ушибался, когда мать забывала накормить, обижали другие меня, наказывали в школе и вообще, когда меня били и обижали; когда подавал милостыню, кормил сирот и сестер. Также болезни мои были сочтены за добродетели: мне проломили голову на первом году — лицо было ободрано, голова была проломлена; и еще раз проломили — в сражении был оглушен прикладом неприятеля, и другие труды на войне; был в плену у разбойников, которые принуждали остаться у них жить (в Сибири), а женщины, с ними живущие, принуждали ко греху, — отказ на то и другое сочтен за добродетель. Спас я двух сестер своих от поругания, а мать, которую злой человек хотел столкнуть в подвал и отнять деныги, от смерти, но я сам столкнул его туда, а мать спас — это сочтено было за великую добродетель; мать же от страха чрез неделю умерла. Все болезни от детства, которые я перенес без ропота, были положены на весы в число добродетелей. Странствование на богомолье (когда только ходил с усердием помолиться) — добродетель. Соблюдение постов — большая добродетель; сожаление о беде людей и любовь ко всякому человеку почитаются добродетелью, и даже милование скота. Воздержание и пост — за добродетель. Спас утопавшую девочку.
Было показано мне, что за спасение других и меня спас святой Николай от потопления. Было положено на весы и мое терпение напастей и огорчений. Но, несмотря на то что было довольно всего этого положено на весы, грехи мои все-таки перетянули.
Слезный платок на весах
Тогда Ангел сказал: “Принесите-ка его платок”, который по принесении тоже был положен на весы к добродетелям, и вот он-то перетянул все грехи.
Платок этот был смочен моими слезами, когда я был еще в миру молодым (двадцати лет) и хозяйка, у которой я квартировал, не сумев принудить меня ко греху, избила меня, отчего я много плакал, ибо мучила меня три дня. После одного из побоев я, плача, заснул в темном чулане, положив платок, смоченный слезами, около себя; его увидала случайно служанка, отворив дверь ко мне... Быв от вида платка изумлена, [служанка ] рассказала другим ею виденное, ибо платок сиял, как солнце.
Какие грехи положены на весы
Грехи мои, положенные на весы, были следующие: ругание людей и скота матерными и черными словами, ненависть к людям; невоздержание в пище и питии; воровство даже и ничтожных вещей, как то: яблоков (в детстве), брание без спросу чужого, дров, сена для скота; перемена пищи — себе получше, а другому подменивал похуже; спор; ругание; драка и проч. и т.п.
Суд
Судили меня в двух судах: в мирском и монашеском. За дела до поступления в монастырь судили в мирском суде, а с поступления в монастырь судили в монашеском суде, хотя я был еще не пострижен в монашество и некоторые плотские грехи делал уже по выходе из монастыря в миру, но судили как монаха. В мирском суде меня оправдал мой слезами смоченный платок.
Но монашеский суд меня осудил во ад на мучение, ибо не нашлось у меня ничего такого, что бы могло в этом оправдать меня.
Когда взошел в монашеский суд, то в оном находилось трое судей: умерший игумен Герасим, тоже уже умерший духовник Иероним и игумен настоящий отец Макарий. Отец Иероним, увидав меня, спросил:
“Отец Макарий, что же ты его не постриг?” Но отец Макарий ответил: “Я его не принимал”. “Да я принял его”, — ответил отец Иероним.
Затем начался между ними как бы спор, во время которого вдруг растворились двери, и взошел святой великомученик Пантелеимон, который, обратившись к ним, сказал:
“Оставьте спорить — я его принял”.
Тогда прекратили спорить и начали меня судить. Перебрав все мои грехи, сделанные мною со времени поступления в монастырь, меня судили.
Видение ада
И затем вывели вон, и мы отравились в крепость, на которую мне было ранее указано. Отворили железные ворота, и меня ввели туда: там было целое озеро с кипящим дегтем или черной смолой, дым от которого восходил до неба и стоял вверху, как черная туча, над которой летали какие-то белые существа, как бы лебеди, но мне сказали, что это Ангелы.
Когда меня бросили в это озеро, тотчас облепили меня черви, большие, как ужи, и стали грызть, отчего, а также от кипящей смолы я терпел невыразимую боль. Не знаю, сколь долго это мучение мое продолжалось, но вдруг двери крепости снова растворились, и туда взошел святой великомученик Пантелеимон, который торопливо спросил про меня: не приводили ли сюда меня?
И, получив утвердительный ответ, сказал: “Не время еще, он должен опять возвратиться к жизни”.
Тогда один из летавших вверху над озером Ангелов спустился и извлек меня из этого мучения и сдал святому Пантелеимону, который и вывел меня оттуда.
Когда мы шли еще к мирскому судилищу, то дороги шли среди сада, в котором было много гуляющих, и мирских и духовных, на дорожках стояло много белых диванов для сидения, пели очень хорошо птицы. Я спросил, не рай ли это? На что получил ответ: “Нет, это только преддверие его, а рай — там вдали”.
Меня куда-то повели
Деревья здесь были плодовые всякого рода, необыкновенного вида: яблоки величиной с арбуз и т.п. Этим же садом шли и по выходе из первого судилища до второго, монашеского.
По выходе из второго суда, когда я был осужден на мучение за плотские грехи, бывшиие по возвращении в мир из монастыря, дорога шла не садом, но горным лесом, среди которого на некоторых обгорелых пнях висели старые монашеские наметки, между пнями обгорелыми попадались и монахи, которые имели печальный вид, ветер развевал полы их ряс и наметок.
Когда же я был освобожден от мучения, то монахи некоторые, знакомые, подходили ко мне и просили помолиться.
Ангел повел меня по освобождении от мучения по всей местности. В одном месте показал мне родного моего брата, лежащего связанным по рукам и ногам, который умер молодым еще (двадцати лет). А когда проходили мы мимо рая, то мне вдали указали на другого моего брата, находящегося в раю.
Этот брат был убогий и юродивый, все им гнушались, гнали и толкали. Умер он двадцати пяти лет. Там имеют некоторые наши монахи себе жилище.
Над раем был необыкновенный свет белый. Деревья необыкновенной красоты, листья зеленые и цветы огромной величины, как шапки. Проходя далее, мы подошли к замку с железными воротами — там внутри был невыразимый крик и плач. “Здесь заключены самоубийцы, — сказал мне Ангел, — и ваш один здесь есть...”
Таким образом окончив наше шествие, мы подошли к тому месту, откуда начали, и мне приказано было опять войти в свое тело. Обмирание это продолжалось с час или более».
Заключение
После того брат, ожив, рассказал об этом игумену Макарию и своему духовнику. Прожил еще лет пятнадцать, исполняя разные послушания, и был пострижен уже в полный постриг монашеский.
Христианин, имей память смертную и вовек не согрешишь!
Слава Богу за всё!