Всю ночь места себе не находил, лежал на спине, а на спине я с малого возраста не любил спать и даже сейчас. Так хотелось лечь на живот просто мечтал об этом и уснуть. Мне так казалось на тот момент, если бы я мог лечь на живот или хотя бы на бок то я бы наверное смог уснуть .Но в таком состоянии у меня не было возможности даже на бок повернуться, может из-за этого я и не мог чувствовать себя более расслабленно и спокойно,ноги в бинтах и ещё чашечки под коленками из гипса, чтобы контрактуры не было или чтобы никаких лишних движений культями не совершал. К такому состоянию я никак не мог привыкнуть, может времени мало прошло или к этому не возможно привыкнуть я этого не знал и не понимал, как вообще к этому можно привыкнуть и сколько времени еще предстоит мне это терпеть. Мне казалось, что это никогда не закончится, время так долго шло, что каждый час проходил как сутки. Когда хотел повернуться на бок было больно, что нога ложилась на ногу и давила, рана то ведь под бинтами ещё не заживала, вот и крутился то от боли, то от одного и того же положения тела, даже культю немного в сторону перекладывал с помощью рук.
В коридоре были слышны шаги дежурной медсестры, уже начались процедуры, ходила по палатам ставить уколы. В нашей палате дверь была приоткрыта, её не закрывали на ночь,так было положено. Я просто просил медсестёр, чтобы хоть на половину прикрывали дверь, потому что свет с коридора светил на мою кровать.
И вот до нашей палаты дошла очередь мало приятных процедур. Мы уже на автомате заголяли пятые точки для уколов, медсестра всё сделала и удалилась, я немного посидел полулёжа и опять лёг в своё привычное положение.
За окном уже расцветать начало, птицы своей трелью давали знать, что уже наступило начало нового дня. Это было воскресенье, праздник был в этот день Красная Горка. Ко мне в палату перед праздником ещё одного пациента положили с травмой руки. Прошёл завтрак, я ел всё уже в подряд, еда правда была не очень, но деваться некуда и выбора на тот момент не было, да я и не привередливый к еде, что Бог дал и слава Богу!
К новому соседу утром пришли его товарищи проведать и по-моему немного выпившие. Я лежал читал какой-то журнал, ничего не думая не о какой-то там чрезвычайной ситуации даже и мысли не было и тут неожиданно один из посетителей попятился на зад прямо на меня, не удержался на ногах и рухнул своим телом мне на ноги, от боли я взвыл и закричал. Медсестра услышала и залетела к нам в палату, она ещё не поняла, что произошло, от моего крика этот (козёл) сам испугался и похоже не понял что произошло и отскочил в сторону. Медсестра сразу выгнала всех посторонних из палаты и спросила, что тут происходит, я показал рукой на ноги так как от боли не мог и слова выговорить. Она принялась незамедлительно осматривать мои культи и выразилась нецензурной агрессией. Сняла все перевязки и перемотала заново, чтобы до следующего дня хоть как-то дотянуть. Я эти сутки вообще не мог успокоиться, ноги гудели, ныли страшно, даже пошевелиться, чтобы встать поесть не мог. Кое-как дотянул до следующего дня. Утром пришла перевязочная медсестра с помощницей, сняли бинты и ужаснулись, швы на ногах кровоточили особенно на левой культе, потому что весь груз в большей степени пришёлся на левую культю. Пришлось все швы снимать и промывать рану и тут я испытал настоящие страдания. В ране ковырялись, всё вычищали и промывали на живую без каких-либо обезболивающих. Я сквозь зубы терпел и молил бога, что бы по скорее вся эта процедура закончилась. Не дай бог кому-либо это испытать на себе. Когда начали забинтовывать ноги меня немного стало попускать, мне казалось, что всё...щас мне будет лучше и легче, но ничего подобного, боль никуда не исчезла, только немного легче стало на подсознании, что больше в мясе ковыряться не будут. Укололи какой-то укол и даже как мне показалось на тот момент спать захотелось и пару часов я пробыл в состоянии спокойствия.
Тот «успокаивающий» укол — не анальгезия, не сон. Это отсрочка.
Как будто боль ушла не из тела, а вглубь, в темноту за глазами, где она уже ждёт:
— «Я никуда не делась. Я просто дышу тебе в затылок. Дождусь, когда лекарство кончится — и вернусь».
Через два часа всё вернулось.
Но уже по-другому. Не резко — тупо, плотно, как гипс внутри черепа.
Гудение в культях сливалось с пульсом в висках. Каждый удар сердца — как шаг по стеклу босиком.
Я лежал и считал трещины на потолке.
— «Вот эта — как моя левая культя после падения. Вот эта — как шрам, который уже не снимут, даже если снимут швы».
Новый сосед сидел в углу, уткнувшись в телефон. Ни слова извинений. Ни «извини». Ни «как ты?».
Просто — стыд. И он был громче крика.
А потом…
Потом пришёл хирург. Посмотрел на раны. Помолчал. Потом сказал:
— «Повезло, что не разошлись глубже. Но теперь срок заживления — плюс 10 дней. А может — и больше».
«Повезло».
Слово, которое в этот момент звучало как издёвка.
Но я уже начал понимать: в этом мире «повезло» — не про отсутствие боли.
А про то, что ты ещё можешь дышать, несмотря ни на что.
К вечеру ко мне впервые зашёл реабилитолог.
Не для осмотра. Просто — посмотреть в глаза.
Он положил ладонь на край кровати и сказал тихо:
— «Знаешь, что самое трудное в ампутации? Не операция. Не боль. Не даже протез.
Самое трудное — это перестать ждать, когда «станет как раньше».
Потому что не станет.
Но станет — по-другому.
И по-другому — может быть крепче».
Я не ответил.
Но впервые за трое суток — не подумал о смерти.
Подумал о том, как, может быть, через месяц, я снова смогу…
просто перевернуться на бок — без боли и чужих рук.
А в окно уже садилось солнце.
И птицы пели — не весело. Просто пели.
Как будто знали:
— «Да, сегодня было адово.
Но завтра — всё равно настанет.
И ты — всё равно будешь в нём».