Необыкновенное чувство легкости испытывала Дина, закрыв за собой дверь городской квартиры. Теперь все зависело от нее самой, а это гораздо легче полагаться на кого-то, кто не заслуживает доверия. Артему она не сообщила о своем приезде.
На другой день она обзвонила городские парикмахерские и записала несколько адресов – ее пригласили на собеседование. Дина боялась, что ее никуда не возьмут, но она ошибалась. Ей предложили два варианта. Один – ближе к дому, зато другой – более высокая зарплата. Поговорив с Сашей, и убедившись, что той можно доверять, Дина выбрала заработок повыше.
Да, ей было нелегко, но по сравнению с прежним ее положением все это казалось ерундой. Дина старалась, как можно более ответственной показать себя на работе, и хозяйка была ею довольна. С работы Дина неслась домой, чтобы «принять дежурство» у Саши. Но девушка часто оставалась у нее допоздна, они вместе ужинали и болтали о жизни. Так у Дины появилась новая подруга.
Саша и вправду была недалекой, но что касается домашней работы – всё у нее спорилось, и Дина радовалась, возвращаясь в теплый уютный дом. Саша не ленилась и прибраться, и еду приготовить.
-Мишка спит подолгу, - отмахивалась она, когда Дина начинала ее благодарить – Что мне еще делать? Не книжки же читать…
У хозяйки квартиры была хорошая библиотека, но Саша не могла без ужаса подумать о таком занятии, как чтение. Она включала телевизор, находила какой-нибудь сериал и бралась за пылесос. Дина старалась компенсировать трудолюбие помощницы деньгами, и обе были довольны.
Виктор Иванович понемногу отходил от инсульта, вставал на ноги. Неприветливая ко всем и скандальная Елена Сергеевна привязалась к нему, и заботилась о нем хоть и грубовато, но старательно. Когда Дина звонила брату, тот сообщал, что отец молодцом.
О таком понятии как личная жизнь Дина не задумывалась. Хватит! Она более, чем наелась своим браком. Артем узнал от родителей, что Дина с сыном перебрались в город, но куда – старики сказать не могли. Дина не оставила им адреса. Она исходила из того, что жилье чужое, и она не вправе сюда никого приглашать.
Но Артем и не делал особых попыток их найти. Словно думал – надо будет – сами объявятся. Дина в свою очередь решила, что если бы муж попросил развод, она бы дала его в ту же секунду. Пусть другая женщина мучается с ним, если хочет.
За год Дина так набила руку в парикмахерской, проявила такие способности и такой такт в отношении клиентов, что хозяйка без колебания поручала ей самых капризных и богатых клиенток. И все уходили довольные.
А потом молодая женщина сняла остаток денег с книжки, добавила к ним те, что накопила, и арендовала помещение.
Теперь она была хозяйкой самой себе. И снова нужно было ценить каждый грош, потому что вскоре вернется со своих «северов» владелица квартиры, а значит, Дине придется искать жилье.
**
Мурлыш – полноценный член семьи. Иногда Лене, подруге Дины, кажется, что неполноценная– это она. Она может съесть позавчерашний фасолевый суп, или просто напиться чаю с хлебом-маслом.
Мурлыш трапезу без своего любимого печеночного паштета просто не поймёт. Он посмотрит взглядом, который Лена называет «кушайте сами» и, брезгливо поддергивая лапы, отойдёт от мисочки с теплым молоком, или ещё с чем-то, что котам вроде бы есть положено.
Отойдет и сядет, и раздраженно начнет вылизывать свою сияющую чёрную шерстку, всем видом показывая: «Недолго, недолго мне таким красивым оставаться… При такой-то гнусной еде…»
Если Лена спит просто в постели, то Мурлыш – исключительно на подушке. Расплачивается он за это удовольствие голосом. Звонкое, с отчетливым каждым «р-р», нескончаемое, наслаждающееся самим собой мурлыканье – самая лучшая песня для засыпания. Особенно если за окном вьюга и ветер, стекло густо залеплено снегом, а кот все поет и поет прямо в ухо, а рука так и тянется – из теплоты одеяла к живому теплу шелковистого кошачьего тельца.
За дивное мурлыканье Мурлышу прощается все: капризы c едой, сброшенные на пол во время неудачного прыжка книги и газеты, любопытные блужданья по кухонному столу, прокушенный шнур от компьютера, увядший бальзамин, чей горшок превращен в кошачий ящик…
Сперва Мурлыш убегал с места преступления, воровато оглядываясь, позже он лишь снисходительно щурился, когда Лена брала его на руки. «Опять гладить! Ну что ж, потерплю…»
Но когда в их доме, который кот считал своей вотчиной, появился чужой человек, настороженная, застывшая поза Мурлыша показала Лене, что кот волнуется, как никогда в жизни.
Она хотела привычно подхватить его, но кот, как маленькая черная пантера, с недоверчивостью дикого зверя метнулся под диван и надолго там пропал.
Появился он поздно вечером, не дождавшись, когда гость уйдёт, и теми же скользящими, льнущими к полу движениями начал пробираться к своей миске. Мисочка была полна – льстиво, до краев – любимым паштетом. Но кот не поддался и, поев, вновь растворился в темных закоулках квартиры.
Гость остался жить у них. Может, он был и неплохой человек, но считал, что кот должен быть котом – и все тут. Есть – из миски, не дай Бог подойти к столу просить. И печенка – это для людей, а животинке – так, чего попроще… Спать – в лучшем случае в кресле. А вспрыгнет, куда не положено – и жесткая мужская рука буквально сметает Мурлыша на пол…
Кот затаился. Поначалу обиженный, он с каждым днем становился все более диким. Уже не подходил на «кис-кис-кис», выбирался на зов откуда-то из-под ванны и напрочь отказывался петь, даже если в доме была одна Лена.
И не видно ему из-под ванной, а может, просто неинтересно было, что Лена не сильно от него поведением отличалась. Раньше по вечерам лежала на кровати с книжкой, теперь сидит на кухне, а в комнате новый мужик телевизор смотрит. Лена разложит еду в две миски, отнесет мужику, поставит на пол коту – и снова сядет на табуретку. Глядит поверх книги и глядит…
В комнату возвращается совсем поздно – прежде они с котом в это время уже седьмой сон видели, а теперь в это время мужик только-только телевизор выключает.
В один из дней дома был шум. Да такой шум, что Мурлыш решил – не иначе, ремонт начинается. Страшное дело, не приведи Господи ни одному коту его пережить. Он залез совсем глубоко под ванну, под мокрую холодную трубу, и ждал.
А потом дома стало тихо. Мурлыш не верил тишине, и все сидел в своем убежище. Пока перед ванной не присели знакомые колени, и не потянулась к нему рука в темную глубину.
В эту ночь он спал на своем привычном месте – на подушке. Только неспокойно ему было. Когда шерстка его стала совсем мокрой – и отнюдь не от умывания, он недовольно встряхнулся, выбрался на свободу и перешел в кресло. Но хозяйка встала, и снова перенесла его к себе, и уткнулась в него лицом. Кот смирился и затянул свое вечное: «мр-р-р-р»…
**
На время увлекшись своим романом, Лена отошла от Дины. Но когда после грандиозного скандала, она рассталась с бой-френдом, то потянулась к подруге внось.
В гороскопе Лены, очевидно, свыше имелась такая данность: если обычно жизнь ее текла ровно, то на праздники неизменно приключалась какая-то гадость. В этот раз таковой явился грипп. Собственно, может, она и не заболела, если бы не отправилась за подарком для Дины. В магазине – столпотворение. Еле удалось продраться сквозь толпу, протянуть руку с деньгами и совсем уже акробатическим трюком выползти обратно, прижимая к груди сдачу, сумочку и коробку с хрустальным письменным прибором.
"Тройки", наверное, не было уже час. Когда автобус, наконец, подошел, и собравшиеся дружно кинулись брать его штурмом, Лена поняла: надо идти пешком. И она пошла – прямо вдоль дороги.
Ей хотелось шипеть, как кошке, которую разозлят.
Черт бы побрал это Восьмое марта. Оно как лакмусовая бумажка. Если в этот день женщина сама покупает цветы, на нее хоть табличку вешай: "одинокая", что в нашей стране, в отличие от просвещенного Запада, эквивалентно "несчастная". Поэтому все женские романы в красочных обложках – о том, как вот такой никому не нужной "серой мышке" вдруг прямо на голову сваливается прекрасный принц. Каковые в реальной жизни не водятся. В жизни на одного холостяка сорока лет приходятся четыре незамужние дамы.
...Совсем под ухом визгнули тормоза, и Лена, метнувшись вправо, по колени провалилась в мокрый снег. Как выбиралась на место посуше, снимала и вытряхивала снежную кашу из сапог, а после плелась домой – это поэма.
На другой день она проснулась и сразу поняла – температура высокая. Под одеялом холодно. Горло горит, как будто по нему водили наждаком, нос распух вдвое. Самый что ни на есть восьмимартовский вид. Надо ползти в аптеку. Ближе всех к ее дому была новая. Обычно Лена ее любила: белизна евроотделки и выбор – как нигде больше. Но сейчас белый цвет резал глаза и не давал сосредоточиться. Погрузившись в свои размышления, она чихнула на всю аптеку.
Впередистоящий мужчина обернулся, и Лена не сомневалась, что сейчас услышит грозный монолог на тему, что нечего в таком состоянии шляться по городу и заражать людей. Вместо этого он сказал:
– Да не берите всю эту импортную фигню. Не поможет.
– А что поможет? – Лена подняла на него слезящиеся глаза, она едва держалась на ногах.
Мужчина взял ее под локоть и вывел на улицу.
– Водка дома есть? – спросил он. Она тут же представила себе алкоголика, решившего поживиться за ее счет. Правда, он не был похож на алкаша, но кто его знает...
– А может, у меня дома муж есть?
Он хмыкнул.
– При наличии мужа в таком состоянии по аптекам не таскаются.
Обстоятельства прояснились только, когда поднялись к ней, и он первым делом стал набирать в ванну – практически кипяток. А затем высыпал туда пачку соли.
– Я прежде летал на Север. Морозы под минус пятьдесят там норма. И если кто-то свалится, мы его лечили таким образом. Ставьте сюда ноги. И скажите мне, где спиртное. И малина.
От такого снадобья Лена сразу стала мокрой, как мышь. Она лежала в постели, закутавшись в одеяло, и чувствовала, как отступает болезнь. Страшно хотелось спать.
...Она проснулась, когда уже темнело. За окном шел снег, и Лена не понимала – утро сейчас или вечер, и какое время года. Ей казалось – зима: крупные белые хлопья мелькали в просвете между шторами. Потом она ощутила горьковатый запах. Он был связан с одним: когда-то в школе мальчишки сбрасывались и покупали на Восьмое марта всем девчонкам класса по веточке мимозы.
Она приподнялась. Рядом с ее рукой, по-прежнему сжимающей носовой платок, лежала мимоза. А из кухни пахло свежесваренным кофе.
(продолжение следует)