Сколько уж лет прошло, и вот на тебе!
Здесь давеча разбирал антресоль, нашёл пустую бутылку из под болгарской кока - колы, и нахлынули влажные воспоминания.
Как сейчас помню, шёл 1985 год. На дворе стояла весенняя оттепель.
Был достаточно тёплый март. Снег уже почти растаял и периодически серое небо то тут, то там выдавала порцию мелкого дождя, который быстро заканчивался, и взамен сырости, наступало время весны. Согревали наши пионерские тельца, скупые лучи бледного мартовского солнца.
8ой класс подходил к концу и мы старались больше думать не об учёбе настоящей, а о том, кто и куда пойдёт дальше. О будущем думали. О великих свершениях.
Мысли были просты - Или остаться ещё на два года в школе и тянуть вышку или прыгнуть в шарагу. Выбор был сложный и все ходили задумчивые. Шарага просто, а плюс ещё 2 класса и институт - сложно и непонятно.
Родители каждого ученика, проводили с каждым из нас ежевечерние разговоры о бесконечных открытиях в космосе, о бесстрашных пожарных, о великих учёных и о суровых милиционерах.
Папы (у кого они были) размахивали руками и расширяли виртуально смоленскую аспирантуру до межзвёздных галактик , с небольшими вкраплениями противопожарной безопасностью на атомном ледоходе, расположенном в соседнем вытрезвителе, где банковали менты из соседнего отдела. Всё это конечно было завлекательно, но хотелось ещё немного большего.
Только лишь хитрая семья Хотимского, готовила моего одноклассника Марка в инженеры. Изобретательные его родители были. Волки одиночки. Играли ва-банк!
В Израиль их не взяли по программе репатрианства (что-то там по материнской линии не так) , поэтому они решили отдать свои знания здесь, на советской чужбине. Хотя, я Вам доложу, Марк пил портвейн из горла, как не в себя, ибо был нашим на все 100% процентов (и женился потом кстати, на Таньке Ивановой, и именно она отговорила его либо куда ехать с тремя детьми глядя на осколки советской империи).
Но занятия никто не отменял, и ежедневно мы серой массой, устремлялись в школу.
Вот и сегодня, мать отрезала кусок хлеба и два ломтя пошехонского сыра. Начала судорожно искать во чтобы его завернуть и дать мне с собой. Ибо ключи у нас одни на двоих, и придёт она поздно, а я ухожу раньше. Ничего не найдя, она суёт мне в руку бутерброд и портфель и просит в почтовом ящике взять газету и завернуть в неё этот скудный ланч.
Внизу, повозившись немного с замком от кривой дверцы, я извлёк оттуда очередной номер Пионерской правды. Быстро закрутив в него хлеб с сыром, я сунул всё это между учебников и вынырнул из подъезда.
Вместе со мной, бесконечным потоком двигались и другие пионеры и октябрята в сторону альма матер. Все одинаковые. Синие школьные костюмы у мальчиков, и шоколадного цвета платья с белыми фартуками у девочек. Жиденькие пальтишки поверх, или край болоньевая куртка. Все, как один.
Но чу! Что я вижу впереди себя?
По ступенькам нашей школы поднимается получать знания моя одноклассница Нина Борисова, но в каком виде?
На ногах у неё одеты белоснежные лАсины, обута она в кроссовки, какой-то балахон и лёгкая куртка. Девочка одета по заграничному и очень ярко. Так ещё у нас никто не приходил в школу, а до перестройки ещё далеко.
В дверях её встречает завуч Марина Иосифовна, громко ахает и возносит руки к небу, призывая весь центральный аппарат партии, покарать неразумное дитя:
- Борисова, ах ты шлёндра эдакая! А ну марш домой переодеваться! К знаниям в таком виде НЕ ДОПУЩУ!
Красавица Борисова, попыталась пройти, но завуч её оттащила как неразумного котёнка за шкирку по ступеням вниз:
- Я что тебе сказала? Ишь ты СиСиКейтч тоже мне здесь нашлась... А ну бегом переодеваться и приводить себя в порядок!
Она с силой толкнула её в сторону улицы. Любопытные октябрята, с ужасом смотрели на Нинкины ноги. Они с ужасом, а я с восхищением! Да, действительно. Собирательный образ и СиСиКейтч, и Сандры, Саманты Фокс, и Сабрины и даже немножко группа KISS (это если рассматривать только нижнюю часть музыкантов).
А знали мы этих западных исполнителей, благодаря старшекласснику Вите. Мы боготворили его! Именно он не покладая рук у себя дома устроил фотоателье, и ежедневно приносил черно-белые фото мировых исполнителей и групп. Каждая фотография стоила 50 копеек, но мы не жалели на это денег. Покупали и бережно хранили эти фото в недоступном для родителей и милиции месте. Таким образом мы робко прикасались к западным ценностям, впитывая как губки их культуру полуголых баб и кривляющихся рок групп.
Поэтому, я развернулся и пошёл прочь от школы.
Пошёл следом за Нинкой, которая шла впереди меня, и размазывая мамину тушь, громко плакала.
Я догнал её и стал успокаивать.
Она молча отдала мне свой пакет с учебниками, на котором был изображён коммандос и я с замиранием сердца взял его и шёл за ней глядя то на её заднюю часть в иностранных лАсинах, то на Шварценеггера.
Мы вышли с территории школы и направились к стадиону. Небо было серое и вот-вот собирался обрушится на нас дождь.
Борисова понемногу успокоилась и я достал из газеты свой бутерброд и протянул ей. Она благодарно посмотрела на меня и откусила хлеб с сыром. Она жевала и рассказывала мне про несправедливость, от чего хлебные крошки у неё изо рта летели в разные стороны, так эмоционально это делала. Из своего пакета она достала болгарскую колу и сделала жадно длинный глоток, икнула и протянула мне бутылку. Я сделал скромный глоток и мир заискрился вокруг меня, заиграл болгарскими красками. Тот-же Байкал, только вкуснее и эстетичнее. Заграничный напиток пленил меня и я думал о том, какие счастливые Нинкины родители, что могут вот так запросто купить там, а здесь пить этот чудо напиток...
Начался дождь и под дырявым навесом, предназначенным для школьного футбольного судьи, была более менее сухая скамейка. Я вытащил газету, в которой недавно хранился мой ланч, и расстелил её на влажных досках, предлагая ей сесть и спокойно подумать, что делать дальше.
- У меня ключей нет с собой, а родители будут только после обеда, - она опять скуксилась и приготовилась расплакаться.
- Ну, ну! Не плачь, - я попытался неумело её приобнять, - у меня тоже как назло ключей нет. Давай обратно в школу и спортзал. Там в раздевалке можно переждать завуча, а потом домой пойдёшь.
Дождик усиливался, и мы порядком намокли благодаря дырявому судейскому навесу. Она кивнула головой, мы встали и украдкой пошли в школу, чтобы нас никто не заметил. К счастью уроки уже шли и коридор 1го этажа был пуст. Я повертел головой и махнул ей:
- Давай быстрее, пока никого нет.
Мы тихонько просочились и повернули на лево. Далее пройти до конца, второй этаж и спасительный спортзал.
Лестница была уже не далеко, как вдруг у нас за спинами мы услышали дикий крик похожий на паровозный гудок:
- Борисоваааааа! А ну ко мне шагом маааарш!
В левом крыле коридора темнел и возвышался силуэт директрисы. Стало очень тихо и страшно. Моя одноклассница втянула голову в плечи, мы развернулись и пошли на встречу к неминуемой гибели.
Валентина Витальевна стояла, как чёрная глыба в проходе и не спускала своих чёрных глаз с Нинкиных ног:
- Это, это (она начала задыхаться) это что ты такое напялила на себя, а?
- Это сейчас ммммодно, - промямлила Борисова и зажмурилась.
Директриса обошла её и остановилась сзади, присела и прищурив глаза стала изучать её задницу, ахнула и схватилась за сердце:
- Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты вообще что-ли страх потеряла? Вся страна скорбит, а ты такое себе позволяешь?
Я тоже обошёл её со спины и увидел на Нинкиной белоснежной заднице, на одном полупопии портрет генсека Константина Устиновича Черненко в траурной рамке, а на другом - некролог от ЦК КПСС.
Предательская газета "Пионерская правда", в которой я хранил бутерброд и которую расстелил на мокрой скамейке, чтобы не испортить Нинкину заграничную вещь, таки испортила её!
Принт был так чётко детализирован и он был такого хорошего качества, что мне ничего не оставалось делать, как гордиться отечественными средствами массовой информации, которые оставили свой след на хлопковом полотне зарубежной шмотки.
Валентина Витальевна схватила Борисову за ухо и волоком поволокла её к себе в кабинет.
Я тоже бегу к кабинету директора, стараясь урывками разглядеть симпатичные ноги одноклассницы.
Директриса нашей школы, с ужасом глядит на западную порнографию, которую прям на себе продемонстрировала Нинка Борисова. Аппетитные филейные её части, заставляли моё сердце биться чаще, а у директора нашей школы, видно наоборот. Сердечный ритм застопорился и она начала капать себе в кружку, трясущимися руками, аптечные капли. Орать она уже не могла, поэтому просто сквозь зубы процедила, указывая на дверь:
- Срочно переодеваться. Хотя нет. Непонятно во что... Сперва возьми в кабинете труда синий халат. А эту гадость сними. Не шастай по улице в таком виде! И завтра с родителями в школу.
Она тяжело опустилась в свое кресло, громко ударившись спинкой кресла о стену, от чего портрет Черненко покосился, словно бы собирался падать.
Трудовик принёс свой синий халат в кабинет директрисы, где уже толпились завуч, классная руководитель нашего класса (вся красная от стыда), и ещё другие люди от образования. Включая пьяненького учителя физкультуры Фуата Юнусовича. Он весело поглядел на виновницу, которая стояла в синем халате на 5 размеров больше, потом на лАсины, которые держал в руках, сравнил траурную рамку с левого полупопия с портретом на стене, потом на директрису, потом опять на мою одноклассницу, подошёл к ней и полушепотом произнёс :
- Борисова, ты - смерть генсека!
Сунул ей в руки заграничную её вещь, увидел в полураскрытой двери мою любопытную физиономию и сказал:
- Ну-ка бегом принеси её куртку и проводи домой, - он для чего-то свистнул в свой спортивный свисток и я мухой побежал в раздевалку.
Отгремели пышные похороны Черненко, пришёл к власти Горби, потом перестройка, потом непойми что, потом вообще бог знает что, а потом мы стали взрослее, а теперь уже совсем взрослые, со своими детьми и даже внуками. Столько воды утекло с тех пор, но на всю жизнь Борисова заработала себе погремуху "Смерть генсека".
Смешно и грустно от этого. Мне же в качестве утешительного приза досталась пустая бутылка из под болгарской кока колы.
Зачем храню её? Не знаю.
Крикнул жену с кухни:
- Нин, а Нин! Иди сюда, смотри чего нашёл!
Выглянула в дверной проём моя благоверная:
- Господи, зачем ты этот мусор хранишь?
- Это наша с тобой память. Жаль, что тогда твоя мамка выкинула те белые лосины. Надо было их тоже сохранить. На память...