Я понял, почему плакали женщины, обнимая красноармейцев, и, протягивая им детей своих, просили поцеловать отцовским поцелуем.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали. И те, затаённые обиды, запертые в пыльных шкафах на западе, передаются с генами потомкам. Теперь они ищут реванша сегодня...
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 7 августа 1943 г., суббота:
Возвращение
К рассвету замолкли очереди автоматов, треск винтовочных выстрелов, тяжелый, слитный гул артиллерийского огня перенесся с западной окраины города вновь на простор несжатых полей, на шоссейные и грейдерные дороги. С каждым часом грохот битвы становился приглушенней, словно шум уходящей грозы. По мостовым, покрытым битым кирпичей, осколками стекол, расщепленными оконными рамами, шли наши войска.
Шли люди в пыльных сапогах, в белых выгоревших гимнастерках, с лицами, темными от неистового августовского солнца, люди, которые много недель, в зной, в проливные дожди, сквозь огонь и смерть, шаг за шагом, прорывая проволоку, разрушая траншеи, кровью своей поливая, каждую высоту и долину, неотступно и неуклонно шли к Орлу с севера и с востока, с юга и с юго-востока. В пять часов утра, по городу прошло управление 380-й, отныне "Орловской, стрелковой дивизии полковника Кустова. Впереди несли знамя первого полка, которым командует майор Плотников, полка, одним из первых ворвавшегося в Орел. Командиры шли такие же запыленные, как бойцы, в простреленных и изодранных осколками гимнастерках. Сурово выглядел этот первый парад в дыму: пожарищ, в пыли взрывов, в высоком тумане, застилавшем небо над разрушенными кварталами города.
И сотни людей выходили из подворотен, выползали из подвалов, бежали навстречу идущим под красным знаменем советским офицерам и красноармейцам.
Откуда появилось столько цветов в эти минуты — ведь так суров был город в час окончания боя! Казалось, вдруг расцвели они среди изуродованных немцами улиц и дворов — и дети, женщины бросали цветы к ногам шагавших красноармейцев, кричали, аплодировали, плакали. Как всегда, навеки незабываема и для тех, кого встречали, и для жителей освобожденного Орла эта первая минута, этот первый радостный крик встречи, встречи, которую уже пережили тысячи наших сёл, десятки освобожденных городов. И должно быть великая справедливость судьбы в том, что счастье, гордость, радость этой встречи всегда выпадали на долю тех передовых бойцов, которые вынесли на себе главную тяжесть боев, и тех, кто пережил всю тяжесть немецкого гнета. Они-то—матери, жены, сестры и дети красноармейцев и командиров, двадцать два месяца не знавшие о судьбе своих близких, они-то — братья и отцы угнанных в Германию девушек и молодых женщин, они-то—родственники замученных в гестапо и в германских концентрационных лагерях советских людей, — первыми бросаются, еще под взрывы гранат и выстрелы, навстречу нашим бойцам.
Мы приехали в Орел днем 5 августа по Московскому шоссе. Мы проехали по веселой и деловитой Туле, мимо Плавска, Черни и, чем дальше ехали мы, тем свежей выглядели раны, нанесенные немцами нашей земле.
Развалины мценских домов поросли травой, голубое небо глядит сквозь пустые глазницы окон и сорванные крыши. Почти все деревни между Мценском и Орлом сожжены, развалины изб еще дымятся. Старики и дети копаются в кучах кирпича, ищут уцелевшие вещи — чугуны, сковороды, смятые огнем железные кровати, швейные машины. Какая горькая и какая знакомая картина!
У железнодорожного переезда прибита свежеобтесанная белая доска с надписью «Орел». С холма хорошо виден весь город, та страшная работа, которую в течение пяти суток вели немцы, работа палачей, казнивших огнем и взрывчаткой красивейшие здания и сооружения Орла. Эту злодейскую работу немцы проводили методически и планомерно по приказу генерал-разбойника Модля в течение 5 суток. Но, пожалуй, еще страшней разрушений, произведенных ими, выглядят уцелевшие следы их пребывания в Орле — названия улиц на немецком языке, вывески над солдатскими и офицерскими увеселительными заведениями, объявления, приклеенные к стенам, жирный знак свастики, нарисованный масляной краской в комнате офицерской столовой, худой с тощей шеей имперский орел, прилепленный к стенам некоторых зданий. На каждой улице можно видеть вывески комиссионных магазинов «Скупка... скупка... скупка...» Через эти комиссионные магазины немцы выкачивали у населения Орла мебель, картины, платья, меха, обувь, носильные вещи. И эти десятки, сотни вывесок над комиссионными магазинами свидетельствуют ярче многих рассказов о характере разбойничьей экономики, введенной оккупантами в Орле. Женщины, дети, старики рассказывали о том, как накануне немцы взорвали здание, где находились 40 тяжелораненых военнопленных красноармейцев, о грубой, наглой германизации, которую пытались проводить гитлеровцы в школах, о подлой черносотенной газетке, издаваемой ими.
Пыль стоит над городом, ее поднимают тяжелые танки и орудия, со скрежетом и грохотом идущие по улицам на запад, ее подымают тысячи красноармейских сапог. Запах гари стоит в воздухе, голубой молочный дымок поднимается над догорающими пожарищами. Осколки стекла и битый кирпич поскрипывают под ногами. Сквозь выбитые стекла глядят увядшие от жаркого дыхания пожаров комнатные растения и цветы.
Немцы хотели превратить город в кладбище, а он несмотря на весь ужас разрушений выглядит радостно. Люди смеются, возбужденно разговаривают, дети кричат «ура» проезжающим машинам, вокруг красноармейцев собираются группы женщин, мужчин, стариков, все рассказывают быстро, оживленно, обнимаются — и кажется, что каждый красноармеец, стоящий возле дома или сидящий на ступеньках и живо, горячо разговаривающий с жителями, это брат, сын, вернувшийся в родной дом после долгой разлуки. Во всем чувствуется, что, вновь соединившись после тяжелых переживаний и мук, на пороге дома, разрушенного врагом, люди чуют всем сердцем своим, что самое худшее, самое темное и страшное осталось уже позади, что сегодня же, завтра начнется кипучая работа по восстановлению города, что нет больше силы, которая могла бы помешать свободной и дружной жизни орловцев.
Первый день — день начала жизни! Над многими домами уже вывешены красные флаги, ветер расправляет их складки. Двадцать два месяца лежали эти флаги спрятанными в подвалах и тайниках — и вот сегодня снова они украшают орловские здания. Всего 6—7 часов тому назад были здесь немцы, а в городе уже чувствуется первый сильный удар пульса ожившей советской жизни.
Громкоговорящая установка, играет на площади «Интернационал», на стенах расклеиваются плакаты и воззвания, жителям раздают листовки. На всех углах стоят румяные девушки-регулировщицы, они лихо машут красными и желтыми флажками. Пройдет еще день, два, и Орел начнет оживать, работать, учиться, станет в славный строй наших городов и сёл, ведущих победоносную борьбу с фашизмом.
В этот первый, беспокойный и радостный день, когда под удаляющийся грохот канонады, среди пыли и дыма воспрял из праха русский, советский Орел, мне вспомнился Орел, который я видел ровно 22 месяца тому назад, в тот октябрьский день 1941 года, когда, в него ворвались немецкие танки, шедшие по Кромскому шоссе. Мне вспомнилась последняя ночь в Орле — больная, страшная ночь, гуденье уходящих машин, плач женщин, бегущих следом за отходящими войсками, скорбные лица людей и полные тревоги и муки вопросы, которые мне задавали. Вспомнилось последнее утро Орла, когда, казалось, весь он плакал и метался, охваченный смертной тревогой.
Город стоял тогда во всей своей красоте, без единого выбитого стекла, без единого разрушенного здания. Но являл он собой вид обреченности и смерти. Эта обреченность была во всем. Город плакал весь, словно навеки расставался человек с самым дорогим и близким, что было у него в жизни. И чем нарядней выглядел он тогда, чем ярче блестело осеннее солнце в это последнее советское утро в бесчисленных стеклах домов, тем безысходней была тоска в глазах людей, понявших и знавших, что вечером в Орле будут немцы.
И, вспомнив то горе, ту тревогу, то страшное смятение, которым был охвачен город, я, как-то по особенному глубоко, понял святое счастье сегодняшней встречи разоренного и опоганенного немцами Орла с великой страной, с великой армией, которая гонит и уничтожает орды захватчиков. Я понял, почему плакали женщины, обнимая красноармейцев, и, протягивая им детей своих, просили поцеловать отцовским поцелуем. И слушая речь полковника-танкиста, стоявшего на пыльном боевом танке над телами убитых в бою за Орел офицеров и красноармейцев, прислушиваясь к тому, как его простые, отрывистые слова прощания послушно и гулко повторяли сгоревшие дома, словно оживая и подчиняясь живой силе, которую несут в сердцах своих наши красноармейцы и командиры, я видел и понимал: эта сегодняшняя встреча и то горькое расставание в октябрьское утро 1941 года — едины, связаны между собой. Это проявление великой верной любви народа. Она сильней всего на свете. Сильней смерти. (Василий ГРОССМАН).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом Президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.