В один из дней, когда на мягких лапах гулял по городу солнечный июнь, в дверь квартиры Егора Андреича позвонили. Девочки с бабушкой уехали на море и третий день отдыхали в гостеприимном жарком краю, кто бы это мог быть? Егор поспешил, крутя колёса коляски, к двери. Повторного звонка не было – либо кто-то ошибся квартирой и уже ушёл, либо же терпеливо ждал, пока ему откроют, и тогда значит это кто-то из своих, знающих о состоянии хозяина жилища. До глазка Егор всё равно не мог дотянуться, поэтому просто накинул цепочку и приоткрыл дверь.
- Здравствуй, внучек! – показалось в образовавшейся щели знакомое, покрытое сеточкой морщин, лицо в белой одуванчиковой бороде. Мелькнули хитрым прищуром добрые глаза.
Егор Андреич обомлел.
- Чаво глядишь, али не рад деду?
- Да как же не рад! Как же не рад! Степан Афанасьевич, дорогой вы мой человек! Сейчас, сейчас…
Егор неловко приподнялся, чтобы скинуть цепочку и локоть его соскользнул с подлокотника, он б.о.льно ударился о коляску, но сжал губы и не произнёс ни звука, от цепкого взгляда старика же ничего не укрылось.
- Отворяй, отворяй, давай. Встречай деда!
Наконец, Егор распахнул дверь и, откатившись назад, чтобы освободить место для прохода, произнёс:
- Милости прошу!
Степан Афанасьевич вошёл, поставил на пол свою котомку, закрыл дверь и сграбастал Егора в крепкие объятия.
- Ну как ты, Егор Андреич?
- Да как, по тихому. Дочек вот на море отправил, сам дома. Куда мне?
- Как куда? Дак ко мне. Вот. Я за тобой приехал, - старик развёл руками, - Обещался, правда, раньше, моя вина, да вот не сложилось малость. Но сейчас я в твоём распоряжении, готов служить верой и правдой.
- Да ну что ты, дед, какой «служить»…
- Ты не нукай, а собирайся давай. Поедем ко мне в Рогозино. Апартаменты я тебе там уже выделил, справил отдельну комнату, как царю. Будешь в ентих покоях жить и сил набираться.
- Так ведь квартира.
- А что с ей? Закрывай на ключ да поехали. Что с ей станется?
Егор растерялся, задумался.
- Чаем хоть что ли с дороги напои, - Степан Афанасьевич полез в котомку, - Я вот тут медка привёз нам к столу и огурчиков свеженьких.
- Огурчиков? Не рано ли? – удивился Егор.
- Дак у меня теплица, - с гордостью заявил дед.
- Ну, дед, ну прохвост, всё-то успеваешь!
- А то! Енто ты тута раскис что-то совсем, как я поглажу. Грех хандрить, когда лето на дворе. Эдака лепота! Вы тута в городе-то и не видите жизни, а у нас там, в деревне- ух-х! Собирайся в общем, поехали.
- А поехали! – с каким-то задором, неожиданно для себя самого вдруг ответил Егор.
Спустя час такси уже мчалось по межгороду в сторону гостеприимного Рогозино, к дому Степана Афанасьевича. Своим Егор ничего пока решил не говорить, всё равно они весь июнь ещё проведут на море, а там видно будет. Гостить у старика целое лето Егор не хотел – было стыдно напрягать пожилого человека хлопотами, ведь как ни крути, а он нуждается в постоянной помощи, неудобно озадачивать этим доброго Степана Афанасьевича.
Добрались до дома, выгрузились. Домик и комната оказались просторными, уютными и светлыми. Через пару дней Егор уже чувствовал себя, как в родных стенах, и вполне освоился на новом месте. И потекли дни. Степан Афанасьевич ухищрялся вытворять такое, что Егор поражался – как?! – как они это сделали? Доехали до реки, луга, леса и там тренировались встать на ноги и то «помочить ноженьки в водице», то «обнять вот это дерево, оно тебе силу даст», то «лечь вот сюды, в травы, да покатайся, чтоб сок в кожу въелся». Каждый божий день дед топил жаркую баню и вечер неизменно заканчивался парилкой и посиделками во дворе у самовара, за лечебными чаями. Заходили посумерничать соседи, приносили кто парного молока с вечерней дойки, кто смородины, кто свежеиспечённых пирожков. Все полюбили «доктора», как они его прозвали, и Егор Андреич даже умудрился начать вести в Рогозино практику.
- О, как оно дело-то пошло! И киснуть неколи. И работаешь, и отдыхаешь, всё успеваешь, - радовался искренне дед, - И то верно, чего опыту пропадать? Всё людям на пользу, всё во благо.
- Всё благодаря тебе, Степан Афанасич, ты меня с того света вытащил и продолжаешь дальше вытягивать из тьмы.
- Просто я в тебя верю, - тихо отвечал тот.
И загорались на небосводе крупные, искрящиеся звёзды. Совсем не такие, как в городе – а настоящие, над самой головой – руку протяни и собирай в лукошко. И шелестели тихо берёзы в палисаде. И ворчал в своей конуре дворовый пёс Посошок. Уж почему дал такую кличку своему псу абсолютный трез.вен.ник Степан Афанасьевич, непонятно, по домашнему собачку кликали ласково Посей. И мычали поутру коровы, идущие за пастухом на луга. И возвращались вечером обратно, поднимая пыль и заканчивая очередной день. И шло время.
В июле вернулись с отдыха девчата и Инесса Павловна, испуганные прикатили на такси в Рогозино, но найдя отца и сына загорелым не хуже их самих, довольным и счастливым, каким он не бывал уже много-много лет, а может и никогда прежде, успокоились. Три дня прожили они гурьбой в доме Степана Афанасьевича, а после засобирались домой, и Егор с ними.
- Тебя не пушшу! – заявил старик.
- Да как же, неловко, сколько можно? – попытался возразить Егор.
- Ничаво не знаю. Это что же, столько трудов и насмарку? Нет уж, не пушшу. Оставайся до осени. И точка.
Посовещавшись, решили, что Инесса Павловна и девчата справятся дома и без Егора, и пусть уж он остаётся, раз он на вольных хлебах так раздобрел. Распрощались, как старые друзья и с сумкой, полной варений и солений, Инесса Павловна с внучками укатили в городскую квартиру, а Егор со Степаном Афанасьевичем остались. Не только лечил своего гостя радушный хозяин, но и поучал уму-разуму, передавал знания свои потихоньку, учил видеть хворь в те.ле, учил распознавать намерения человека, травничеству обучал и прочему мастерству.
- Ты на той стороне побывал, Егорушка, а оттуда прежними не возвращаются. Жиссь твоя старая окончена, шшытай, что помер ты тогда и родился заново – другим совсем. И теперь у тебя всё должно быть другое – и мысли, и поступки, и дела. Людей ты лечить продолжишь, да только не так, как привык. Сам ты будешь работать, принимать нуждающихся. И с каждым новым человеком знания твои расти станут. Никакой аги.та.ции - иль как там по вашему, рекламы? – о себе не распространяй. Молва сама на тебя работать будет. О добром мастере слава далёко идёт, впереди него бежит. Денег ни с кого не проси, а от чего дают – не отказывайся. Нельзя. Принимай с благодарностью. Ругать тоже станут, без этого таким, как мы, никак – много вокруг спорченных людей, бесноватых, завистью исходящих. Ты им как кость поперёк горла. Но помни, б.о.л.ь.ные это люди, им самим с собой тяжко. А лечение каждому своё. Ты научишься определять – кому что. Без нужды ни к кому не лезь. Но и себя в обиду не давай. Помни – словом можно, как лечить, так и у.б.и.в.а.ть. Это великая сила. Умеючи, можно записать словами такую вязь, которую нарочно, глазами, не прочитаешь. Только знаючи. Но вязь эта будет действовать, как стрела, летящая в нужном направлении и поражать будет лишь того, кому она предназначена. И главное – никогда и никого не бойся, Егорушка. Верь в себя. Ты можешь многое.
Лето близилось к концу, уже наступили последние деньки августа. Опадали тут и там с деревьев пожелтевшие листья. Стала холодной вода в реке. И росы по утрам выпадали тоже зябкие и пронзительные. Холмы, виднеющиеся вдали, за околицей, казались высокими горами, вершины которых покрывал по утрам плотный туман. Убирал сады и огороды деревенский люд. Ребятишки собирались в школу. Готовились к перелёту птицы, протяжно крича по вечерам над деревней, и собираясь в большие стаи. Кочевники… Егор смотрел на них и на сердце было одновременно и тревожно-печально и умиротворённо-радостно. Жизнь его за последний год изменилась настолько круто, что он и не знал, чего ещё ему ждать от нового дня. Всё развивалось такими прыжками, такими крутыми виражами, что только диву даваться. И новый день не заставил себя ждать с очередным и, быть может, самым главным поворотом его новой судьбы, которую теперь Егор писал сам, а не жил в дурмане чужого воздействия кукловода, что дёргал за ниточки, заставляя ж.е.р.тв.у плясать, как хочет он.
В то утро Егор проснулся раньше обычного. Попил молока со вчерашним хлебом, спустился с крыльца во двор по справленному заботливым соседом Русланом деревянному па.н.ду.су. Степана Афанасьевича Егор будить не стал. Тот мирно посапывал в своей постели. Туман застилал улицы деревни. Тишина стояла необыкновенная, нездешняя. Егору на миг показалось, что он перенёсся в какой-то иной мир. Его потянуло на окраину, сам не зная зачем ему туда, он выехал со двора и покатил по пустынной улице к автобусной остановке, что располагалась на самом краю деревни у дороги. Добравшись до места, он остановился, перевёл дух, огляделся. Туман, туман. Клоками висел он на ветвях деревьев, стлался по траве, опутывал кусты и прятал в себя крыши домов. А где-то там, на востоке выкатывался из-за холмов желток солнца, медовый и извечный, дарящий жизнь всему живому. Странно, но на остановке сегодня никого не было. Расписание недавно изменилось, и теперь первый автобус приходил в половине пятого утра. Народ ещё не успел привыкнуть к этому рейсу и оттого все приходили ко второму автобусу. Послышался звук мотора и чихание ПАЗ-ика. Вот показался на дороге и сам автобус. Он развернулся и остановился, фыркнув, как кот, которому подули в нос воздухом. Двери открылись. Егор напряжённо всмотрелся – зачем? Он не мог себе ответить. Но чётко знал, что-то должно произойти. Из салона вышла одна-единственная пассажирка, светловолосая невысокая женщина, стройная и хрупкая, с дорожной сумкой в руке. Она была одета в платье и кардиган, волосы убраны в косу, совсем как у девчонки-старшеклассницы. Она остановилась и как-то испуганно огляделась. Автобус ещё раз обиженно фыркнул и, не дождавшись пассажиров, поднял пыль и уехал. Женщина робко сделала шаг, второй и замерла, почувствовав на себе чей-то взгляд. Туман скрывал коляску с сидевшим в ней Егором, но он со своей позиции хорошо видел женщину. Видел, но не мог произнести ни слова, в горле встал ком, а в глазах предательски защипало. Он думал, что уже не умеет плакать. Женщина, наконец, увидела его и вдруг закрыла рот ладошкой, а потом бросила свою сумку и побежала к нему навстречу. Когда она уже почти сравнялась с коляской, Егор вдруг сделал рывок и поднялся на ноги, а затем ступил несколько твёрдых шагов.
- Что ты делаешь? Сядь, сядь скорее! – подбежавшая женщина с тревогой подхватила его в объятия, усадила в коляску, и, не веря своим глазам, воззрилась на него.
- Егор…
- Юля…
- Я знала. Я видела тебя в каком-то тумане, совсем, как сейчас. Ты шёл по коридору, где было множество дверей, и не мог выбраться оттуда. А я молилась за тебя, я чувствовала, что тебе плохо.
- Я всё видел и знаю.
- Видел?!
- Да, - Егор описал комнату и одежду Юлии в тот момент, и она ахнула, а потом заплакала.
- Егорка, ты такой молодец, что сумел выйти на свет, что нашёл свою дверь!
- Но как ты здесь, Юля?!
И Юлия рассказала ему, что после того видения она не находила себе места, сначала пыталась внушить себе, что это какая-то блажь, но сердце говорило иначе, и она стала искать информацию про Егора. И узнала правду, про а.в.а.р.ию, про с.м.ер.ть Тамары, про всё. От Инессы Павловны она услышала, что Егор в Рогозино, и вот она здесь.
- Но что же случилось тогда, Юля? Как же так?
- Твоя мама написала мне длинное письмо, чтобы я не лезла не в свою степь, что у тебя есть невеста, и вы собираетесь пожениться, а я всё могу испортить. Там много чего ещё было, поэтому я соврала тебе, что выхожу замуж, чтобы ты не искал меня. Но буквально спустя три месяца я и правда вышла замуж. Я не любила его, но он был хорошим человеком, я надеялась забыть с ним тебя. Мы прожили десять лет, а потом его не стало. У меня остался сын. Сейчас ему девятнадцать и он служит в а.р.м.и.и.
- А ты стала врачом?
- Стала. Но после смерти мужа я ощутила, что это не моё предназначение. Я стала рисовать. Казалось бы, какая ерунда. Кому нужны эти картины? Но оказалось, что нужны. Люди охотно стали их покупать, говорили, что в них какой-то внутренний свет и что в доме начинали происходить добрые события, стоило только купить мою картину. Уж не знаю, правда или нет, но мои картины действительно хорошо продаются, а потом меня пригласили на работу в издательство, и теперь я иллюстратор книг, представляешь?
- Дела…
- Да. Жизнь порой может повернуть так круто, что и представить не можешь кем и где ты окажешься завтра. Но нужно верить, что всё идёт только нам на пользу и во благо.
- И ты… ты помнила меня все эти годы?
- А я приехала бы сюда, за сотни километров, если бы это было не так?
Юля улыбнулась.
- А ты совсем не изменилась, Юлечка… солнышко моё… Как же я скучал. Оказывается все эти годы я ждал только этой встречи.
- И я ждала. Очень.
Юля порывисто склонилась к нему и прильнула к его губам. Рядом послышалось покашливание.
- Степан Афанасьевич?! – Егор подпрыгнул в коляске, а Юля зарделась, как девчонка и отпрянула от Егора.
- А вы кого ждали? Фараона игипетского? Я, кто ж ишшо. Проснулся – а тебя нет. Думаю, нешто сбёг, гад? А я-то, старый дурак, сколь сил в него вложил, уму-разуму учил.
- Да ну, ты смеёшься надо мной, дед, куда я сбегу на своей-то коляске! – засмеялся Егор.
- Коляски? А чего ж ты в ней до сих пор сидишь? Вовсе уже разленился? А ну, вставай и топай до дому на своих двоих, иш-ш-шь.
- Степа…
- Уж сколь лет Степан Афанасич, - отрезал старик, - Видал я, как ты резво соскочил давеча. Вставай, говорю и дуй до избы. А я даме помогу сумку донести. А ты, красавица, коляску хватай, да кати по дорожке за этим вот героем.
Он кивнул на Егора.
- Да я не смогу, ты что, дед?
- Иди! – старик тряхнул коляску и Егор встал на ноги. Постояв так с минуту, он сделал шаг, второй, третий и пошёл по дороге.
Юля ахнула и заплакала. Дед крякнул довольно и закрутил ус.
- Эк как хорошо пошёл! А я говорил, говорил! Ну, давайте, молодёжь, до дому. Завтрекать пора.
***
Прошло три года. Егор и Юля за это время поженились. Вернулся из а.р.м.и.и Алексей, сын Юлии, спустя год ему сыграли свадьбу и оставили жить молодых в родительской квартире. А Егор и Инесса Павловна продали свои квартиры и купили дом у моря, куда переехали всей большой дружной семьёй – бабушка, отец, дочки и Юля, которую девочки приняли ласково и тепло, как и она их. Инесса Павловна часто просила прощения за то письмо, отправленное Юлии двадцать с лишним лет назад, но та отвечала, что всё это было нужно пережить им всем, чтобы получить то счастье, которое они имели сейчас. Юле было сорок три, когда она, краснея и бледнея, сообщила Егору, что беременна.
- У меня уже внучка родилась! Какая беременность? Да и риски…
- Самая долгожданная. У нас будет сын! – подхватил её счастливый Егор.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Так сказал мне один мудрый вяз.
Когда через девять месяцев родился их сын, то на правой руке его было родимое пятнышко в виде красной ленты, обвязанной вокруг запястья. Родители нарекли мальчика Степаном. Старшие сёстры водились с братишкой наперебой, хотя Алина уже была студенткой, да и за Лерой уже стали приударять кавалеры. Больше же всех радовалась за близких бабушка, Инесса Павловна. Степан Афанасьевич был жив и здоров, несмотря на преклонные годы, жил в Рогозино и наотрез отказывался переезжать на житьё к сыну. Когда Егор и Юля позвонили ему и сообщили радостную весть о рождении сына, и то, что мальчика назвали в его честь, старик прослезился.
- Вот и добре. Вот и славно. Спасибо вам! Будем жить, мои дорогие. Ведь секрет-то в жизни один – будь добр ко всему живому и будет тебе счастье. Не делай никому зла – ни человеку, ни зверю, ни травинке малой - и мир тебе любовью отплатит. А злому да хитрому придёт своя расплата за всё. Так было испокон веку. И так будет, покуда земля стоит. Аминь.
Конец.
Дорогие читатели, вот и закончилась наша повесть, надеюсь она пришлась вам по сердцу. Впереди новые истории и новые герои. Если вы хотели бы поблагодарить автора за труды и поддержать моё творчество, то буду благодарна вам за уважение к моему времени и труду. Поблагодарить по возможности можно здесь:
Юмани (карта МИР) 2204 1202 0075 0426
Большое спасибо!
Иллюстрация из свободного доступа.