Ночью снился наш домик над Волгой. Сад. Анисовки. Вишня. Потом обед. Прислуга разливает суп по тарелкам. Супница такая забавная, с ангелочками, из Дрездена, кажется. Папаша во главе стола, строгий как генерал, расспрашивает нас, детей, о том, как прошёл день, что случилось в школе, какие отметки мы получили. Маменька внимательно слушает и сохраняет всё в своём сердце.
Проснулся. Зря, наверно. Тошнит. И не знаю, что делать. Зачем проснулся? Давеча встал, пошёл в уборную умыться. И не помню, как это делается. Взял щётку, такая палочка с ворсинками. Знаю, что-то нужное, а что - не знаю, не помню.
Какое сегодня число? Спросил санитара. “Двадцать первое”, - говорит. “Завтра день моего рождения”, - радуюсь. “Нет, Владимир Ильич”, - отвечает, - “ваш день рождения в апреле, а сейчас январь”. Значит, ещё есть время, посплю.
Снится октябрь. Тепло, сухо, солнечно. Хотелось на залив, на рыбалку. А у нас - революция. Революцию делают сверхчеловеки, готовые переступить сиюминутное и бороться за вечное. Я не собирался стать сверхчеловеком. Я был любознательным. Я любил языки. Хотел увидеть Мадонну в Дрездене, башню в Париже. Я мог бы стать дипломатом, объехать всю Европу, предотвратить войну.
Просил Анну. Если стану идиотом, выживу из ума, а к тому всё идёт, чтобы дала мне яда. Не хочу так жить. Она отказалась, даже обиделась. Надя тоже. Поговорю со Сталиным.
Меня обступили голодающие. “Дядь, дай горбушку. Дядь, дай горбушку.” Кухарка пекла замечательный хлеб. Мы, дети, раздирали горячие батоны, едва она вытаскивала их из печи. Это вкуснее самого дорогого парижского ресторана.
Что-то жарко. День на исходе. Тяжело дышать.
Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора. Промышленный пролетариат сам по себе не революционен и склонен лишь к экономическим требованиям. Сознательность должна была быть привнесена партией профессиональных революционеров.
Встретил Надю. Церковного брака не предполагалось. Мы оба, конечно, далеки от всех этих поповских глупостей. Но, чтобы она могла следовать за мной в ссылку, полицмейстер потребовал церковный. Другого у царизма нет. Ладно, обвенчались, аминь. Вино, что священник дал, я потом сплюнул. А Надя сглотнула уже.
Папаша не дожил до смерти Александра, а маменька ещё долго кружила над нами, как птица, защищающая своих птенцов. Она купила дом в Самаре на Сокольничей улице, не наведя справок. Думала, стану барином и забуду марксизм. А напротив был “дом терпимости”. Деклассированные девушки нуждались в классовой, марксистской ориентации. Это было интересно.
Есть святое, то, что не вымарать. Плеханов. Пророк свободы. Таким нельзя не прощать ошибки. Чтобы не случилось. Сталин этого не понимает.
Меня вырвало. Правая сторона тела в судорогах.
Пролетарская, социалистическая революция свершилась. Стал ли я счастлив?
Во рту солёно. Плюнул на пол. Слюна с кровью.
Жар хлынул к голове. Почти потерял сознание.
А потом всё ушло, стало холодно. Замёрзли уши. Как на катке зимой в Симбирске. Там была Варя, рыженькая, худенькая гимназистка. Я сделал вид, что не умею кататься, и она предложила учить меня. Я взял её за руку, она вспыхнула. “Что же вы, Варя?” “Ничего, Владимир, я впервые учительствую, но я справлюсь”.
Гегель сказал: “Только через осуществление великих целей человек обнаруживает в себе великий характер, делающий его маяком для других.” Остановимся на этом.
Автор: Causa Sine Qua Non
Источник: https://litclubbs.ru/articles/36087-stradanija-i-smert-vladimira-lenina.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: