Но неприятности на сей раз не последовало. Командир роты, капитан, зачитал нам приказ министра обороны: впервые в истории реактивной авиации, при перехвате самолёта – нарушителя у южных рубежей нашей страны, лётчик - истребитель капитан Елисеев совершил таран самолёта – шпиона на реактивном истребителе МИГ – 21. За свой подвиг Елисеев был удостоен звания Героя Советского Союза, но, к сожалению, посмертно.
Только через несколько десятков лет удалось узнать подробности этой истории. Как часто бывает, подвиг капитана Елисеева оказался следствием чьего -то разгильдяйства.Сначала для перехвата самолета «Фантом», летевшего из Ирана, был поднят самолет — перехватчик. Но из — за обесточивания пункта наведения он цель не нашел и вернулся на свой аэродром. Тогда с аэродрома Вазиани в Грузии поднялся «МИГ-21» капитана Елисеева. Цель он обнаружил, захватил её, пустил сначала одну ракету, затем вторую, но они ...прошли мимо. Оставалась пушка, но она...не сработала. С земли поступил приказ — любой ценой сбить самолет — нарушитель и этот приказ нельзя было не выполнить. И Елисеев его выполнил — таранил самолет нарушителя, экипаж которого в количестве двух человек, катапультировался. А капитан Елисеев погиб, видимо, потеряв сознание в момент удара.Самое нелепое в этой трагической истории было то, что через несколькодней экипаж самолета — нарушителя с извинениями был возвращен на территорию Ирана.
Понятно, что нам ничего этого зимой 1973 года не рассказали...
Наше имущество, которое у каждого курсанта состояло из вещевого мешка, противогаза и шинели, хранилось в каптерке, в одной из дальних комнат казармы. В отдельной оружейной комнате хранилось личное оружие – карабины СКС (скорострельный карабин Симонова), автоматы Калашникова нам почему – то не полагались. Выдавали нам карабины редко, только в караул или на стрельбы, которые за время учебки происходили всего один раз – по три выстрела на человека.
Справедливости ради надо отметить, что служба в учебке шла строго по Уставу, никакой дедовщины и прочих нарушений со стороны сержантов не было, хотя очень «доставали» бесконечные построения, особенно по вечерам, когда выделялось свободное время. Только – только начнешь писать письмо родителям, только настроишься на приятные воспоминания о доме, как слышишь зычную команду замкомвзвода: «Пятый взвод, выходи строиться!» Причем построения бывали как по поводу какого – нибудь объявления, так и безо всякого повода и это нас сильно нервировало. Так нас приучали переносить тяготы воинской службы, на которые, кстати, по Уставу, запрещалось жаловаться
Особенно нас очень утомляли многократные тренажи «подъём» и «отбой», которые производились по утрам и вечерам. Особенно досаждал нам один из сержантов, замкомвзвода одного из взводов, высокий стройный парень с изъеденным оспой лицом. Гонял он нас классически – после команды «подъем» и построением должно было пройти не более сорока пяти секунд – ровно столько времени горела спичка в его руке. За это время нужно было вскочить с койки, всунуть ноги с портянками в сапоги, натянуть бриджи, накинуть китель и встать в строй и уже в строю застегнуться и подпоясаться ремнем. Как всегда, обязательно находился один человек из роты (сто пятьдесят человек), который не успевал встать в строй за это время, тогда команды «отбой – подъем» раздавались до тех пор, пока вся рота не укладывалась в норматив.
Такие тренировки эти очень досаждали, особенно утренние. Вечером было ясно, что за тренажами всё равно последует настоящий отбой и восемь часов сна, в котором мы очень нуждались, так как за день сильно уставали. А вот утром так же было ясно, что всё равно придётся окончательно подниматься, в шесть часов утра. После подъема следовало построение, утренний туалет и выход на зарядку, которая чаще всего заменялась уборкой снега с дорожек и с плаца, а снега в Башкирии выпадает огромное количество. На наши роптания старшина роты – розовощёкий прапорщик - весело и злорадно, с матерком кричал: «Будете жаловаться, отниму лопаты, будете шапками снег таскать!»
Понятно, что недовольные голоса сразу же умолкали. Дорожки внутри части, которые мы очищали, имели вертикальные снежные стенки высотой выше человеческого роста.
Кормёжка в учебке оказалась отвратительной: на первое в обед были щи из протухшей капусты, есть их было просто невозможно, мы поначалу несколько дней к ним не притрагивались, но – голод не тётка – потихоньку стали привыкать. На второе чаще всего была эта самая протухшая капуста, на третье – густая жидкость грязно – серого цвета, по вкусу только отдалённо напоминающая кисель.
Но жалобы наши никем не воспринимались, наоборот, наш ротный командир, старший лейтенант Васильев при случае шутил: «Для армии у нас не солдатская столовая, а ресторан третьего класса». Это, видимо, тоже являлось элементом воспитания солдат в духе терпения.
На принятие пищи отводилось всего пятнадцать минут, после чего звучала команда: «Взвод встать! Выходи строиться!» Иногда допивать кисель приходилось на ходу, точнее, на бегу – вход и выход из столовой производился бегом. Неудивительно, что после такой еды всегда жутко хотелось есть.
Дежурные по кухне накрывали столы на 10 человек — по пять с каждой стороны. Сидящий у ближнего края стола назывался «разводящий». Из бачка на краю стола он зачерпывал черпаком суп или щи и передавал миску на дальний край стола. Посуда была алюминиевая — и миски и ложки, вилок и ножей не полагалось. Меня неприятно поразило то, как дежурные по кухне освобождали столы от остатков еды — большим куском хлеба протирали столы и сбрасывали эти остатки в бачки для еды. Чаще всего эти отходы шли в подсобные хозяйства при части, где выращивались свиньи.
Затем следовали занятия в учебных классах, там мы изучали схемы электрооборудования самолётов МИГ – 21 и СУ – 7Б. Схемы были достаточно примитивными, да и сами занятия были рассчитаны на довольно невысокий уровень образования. Особенный упор делался на изучение методик определения мест обрыва проводки и короткого замыкания, они буквально вдалбливались в наши головы, и делалось это на совесть – я их помню до сих пор. С учёбой у меня проблем не было – сказывалась техникумовская подготовка; обеспокоен я был, как и все, другим – постоянным чувством голода. Есть хотелось всегда и очень сильно. Нужно было искать какой то выход. И мы его пытались найти…
(Продолжение следует)