Из чемодана шло жёлтое свечение. Аккуратно в ряд лежали фигуры. Куклы. Но нет. Они были живые. Только с закрытыми глазами. Лохматые, все в чёрной шерсти. И запах, запах… отвратительный запах серы.
Субботний ужин, по армейскому распорядку, был праздничным. Если такое слово можно применить к меню солдатского довольствия. Брагуца сделал пюре и котлеты. Хотя котлеты были не его производства, их привозили из рабочей столовой с лесозаготовительного участка, в замороженном виде. Была какая-то договорённость на работу поварих по обеспечению военнослужащих внутренних войск подобием домашней еды. Котлеты и биточки были хороши, с этим никто не спорил.
Ещё Брагуца выставил на столы аккуртано нарезанную буженину собственного приготовления. Это была уже заслуга подсобного хозяйства части, которое, на радость всем, располагалось неподалёку. Ну, как неподалёку, каких-то шестьдесят километров по раздолбанным лесным дорогам, а потом по не менее убитому асфальту областного шоссе.
Подсобное хозяйство включало в себя свиноферму компактного размера и огород. Осенью шла традиционная заготовка свинины, мясо потом распределяли по ротам, по всей Вологодской области. Это было неплохое подспорье к рациону. Брагуца применял знания своей гражданской специальности, у себя в Яссах он был поваром в ресторане. Выходило очень даже неплохо. Особенно для его призыва, который, понятное дело, получал лучшие произведения Брагуцы.
Нам на стол с Грибовским принесли здоровенную миску жаренной картошки, посыпанной сушёной зеленью.
- Ну вот, я пюрешечки хотел, - я скептически смотрел на сильно обжаренные ломтики.
- Да ну, нечто водянистое, картошка на сале вкуснее же, - Грибовский придвинул миску к себе, - давай, быстрее поедим и двинем к общаге… надо закрыть вопрос с этим Демидовым.
- Что значит «закрыть»? Ты что, считаешь его опасным или каким-то… каким-то психом?
- Нет, не считаю. Но я и себя психом не считаю. Я нормальный парень, и то, что я видел, ставит под вопрос мою нормальность. Так понятно объяснил?- Грибовский с аппетитом доставал из открытой консервной банки куски тушёнки.
Я пожал плечами.
- Слушай, хотел тебя спросить… контролёры на зоне ничего не говорили про этого… ну, которого в ШИЗО держали недавно, про Озябкина?
- Не, а что? – Саша внимательно посмотрел на меня.
- Так, я в прошлом карауле выводящим был. Ну, на прогулки водил. Дежурил по блоку. И так, спросил просто, он мне странным показался…
- Да они там все психи. Прикинь, такие срока. А про этого Озябкина мне опер говорил, чтобы с ним были аккуратнее. Склонен он, короче.
«Склонен» значило, что «пассажир был тревожный». Так называли зэка, от которых можно было ждать неожиданностей. Попытка побега, суицид или членовредительство.
Подумал, что не стоит сейчас рассказывать Саше про странный луч из глаза Озябкина и про его рассказ про мою жизнь, про Наташу. Ну его, может так, совпадение.
Я доел быстрее, чем Грибовский. Встал из-за стола. Грибовский вопросительно посмотрел на меня.
- К чаю сгущёнка будет, из посылки Лёхи Тимофеева. Будешь?
Я отрицательно мотнул головой, - Не, спасибо. Пойду на улицу, подышу. Давай, я тебя буду ждать на спортгородке.
- Лады. Я сказал Берлюте, что мы не пойдём видос смотреть. Типа готовить будем парадки к дембелю. Он не против.
Просмотр видео-фильмов было, как говорили тогда, «ноу хау» для некоторых подразделений. Это была инициатива отдельных офицеров. Они приносили на выходные видеомагнитофоны, и показывали разные фильмы, как я понимаю, записанные каким-то изощрённым способом. Видимо, копии были какого-то сотого раза с плохих копий, потому что порой смотреть картинку было просто невозможно. Форменное издевательство для глаз. Сегодня должны были смотреть «Терминатор», который заслуженно пользовался любовью у многих солдат. Практически у всех. Так же, как и аэробика в утреннем воскресном телеэфире. Когда на экране начинали махать ногами и изгибаться красотки в облегающих купальниках и лосинах, в Ленинскую комнату набивались все свободные от службы. Это был такой маленький праздник для молодых организмов, не только для зрения, а вообще.
На улице шёл мёлкий снег. Была оттепель, безветрие, как будто природа решила помолчать. На озере потрескивал лёд, жалуясь на переменчивость температур. Мне казалось, что озеро живой организм, со своими эмоциями, мыслями. В морозы трещал лёд, иногда, до декабрьских холодов, когда вода ещё не схватилась панцирем, озеро издавало порой утробные звуки, словно большая собака, ждущая миску еды от хозяина. Сейчас лёд тоже потрескивал, но как-то иначе, немного игриво. Наверное, у льда хорошее настроение, подумал я.
Поднял голову, посмотрел на падающую снежную крупу. На мгновение показалось, что взлетаю. Туда, вверх. Я такой герой-одиночка, стремящийся ввысь, к миллиардам миллиардов галактик и звёзд, спрятавшихся там, за рыхлыми влажными январскими облаками вологодчины.
- Всё, Андроля, идём. Значит так, Демидов живёт в бараке для одиноких. Там девять комнат, пять на первом и четыре на втором. Насколько я знаю, сейчас там занято шесть, Демидов уехал и в командировках еще трое, эти… как их, ну, сверхсрочнки –связисты. Поехали сигналку ставить в Шексну. Значит, бухают только в двух. Отлично, почти никого нет, - Грибовский быстрым шагом направился к тропе на край острова. Там начинались короткие широкие мостки, ведущие к посёлку, на краю которого, ближе к берегу, и стоял нужный нам барак.
Действительно, когда мы подошли к бараку, там горело два окна на первом этаже. Грибовский остановился напротив одного из них.
- Глянь, старшина Зинатуллин отжигает.
Я посмотрел в окно. За равными тюлевыми занавесками долговязая фигура Зинатуллина, облачённая в тельняшку, приплясывала на месте. Было видно, что Зинатуллин в хорошем натсроении, размахивает руками, что-то объясняя сидящему перед ним. Тот, сидящий, как я заметил, курил, выпуская клубы дыма. В комнате явно стоял дух веселья. Как говорится, собеседники собирались «порвать баян».
- Надо же, этот Зинатуллин каждые выходные квасит. И откуда столько сил у человека. Сам такой весь испитой, а всё заливает в себя. Мда, жизнь конвойная…, - Грибовский скептически поджал губы.
- Ну, знаешь, Саша, возможности человеческого организма до конца не изучены. Говорят, что смертельная доза алкоголя для среднего человека, это литр водки. Сразу, за один присест. Зинатуллин выпивает больше. Но есть одно «но». Он с утра закидывает в себя ноль пять, потом в обед поллитра. И вечером еще поллитра. А между обедом и ужином пивко, бутылки три-четыре. В общем, живёт на всю катушку. Как панки. Которые говорят, что будущего нет.
- У этого Зинатуллина большое будущее. Прослужит здесь ещё пару лет, потом его какая-нибудь бабёнка подберёт. Он же, в принципе, мужик неплохой. Добрый, всегда анекдот расскажет по случаю. Квасит, как ненормальный. Ну, так это понятно. Поработай с таким контингентом. Даже самый ярый трезвенник начнёт бухать, - Грибовкий вздохнул и, понизив голос, сказал – ладно, идём. По лестнице тихо давай, чтобы эти друганы не спалили.
Зашли внутрь, по старой деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Пахло сыростью и чем-то кислым.
- Слушай, а что ты хочешь? Прсото постоять у двери? – я говорил шёпотом.
Грибовский махнул рукой. Тише, мол. Подошли к двери, крашеной серой масляной краской. У ручки были видны следы от двух старых замков, аккуратно замазанные пластилином. Ручка была старая, со стертым никелированным покрытием, под которым проступал жёлтый металл. Виделась ячейка нового замка, врезанного недавно.
- Как ты откроешь? Не понял я что-то, - я смотрел на Грибовского.
Тот, ничего не говоря в ответ, достал из кармана штанов связку отмычек. Интересно, подумал я, где это он их достал. Хотя, наверняка заказал на промзоне в Шексне, для дембельского сувенира. Многие заказывали у «контингента» ножи-финки с наборными ручками из пластмассы или вот такие отмычки, или разные поделки из дерева, в основном порнографического характера.
Наконец, после минутной возни, Грибовский открыл дверь.
- Так, Андроля, свет не включаем, - он стал подсвечивать фонариком пол, потом стену.
Обстановка была достаточно простой, я бы даже сказал убогой. На гвоздях, вбитых в деревянные стены, на которых были наклеены куски обоев и географических карт, висели нехитрые пожитки Демидова. Олимпийка, куртка с капюшоном, две офицерские рубашки. Очень скромно, подумал я.
Стол, рядом табуретка и стул с излохматившейся седушкой. Кровать, застланная армейским одеялом. Грибрвский наклонился, встал на четвереньки и заглянул под кровать.
- Так, Андроля, смотри, какой здоровенный чемодан.
Он подсветил фонариком боковину.
- Слушай, Андроля, ты ничего не ощущаешь, а? Чем так пахнет?
Я действительно почувствовал резкий запах. Сначала, когда мы зашли, пахло типичным холостяцким жильём. Несвежими носками, дешёвыми сигаретами, наверняка без фильтра, какой-то прокисшей едой. Ну, это понятно, простые мужики, типа Демидова, аккуратностью в быту не отличаются. Но сейчас я почувствовал резкий, всё перебивающий запах чего-то другого. Серы, точно, серы.
- Э, Андрейка, это из чемодана несёт, ничё се! – Грибовский повернул голову ко мне, - стрёмно мне чего-то, Андрейка – держи хвост бодрей-ка.
- Саш, давай двигать отсюда. Не нравится мне всё это.
- Не, ты постой, братишка. Пришли, вторглись в чужое пространство, так надо того… выяснить всё. Чую я, что Демидов этот не простой мужик, что-то в нём есть. Может, он побег готовит для кого-то, а? Надо узнать всё. Давай чемодан откроем, здесь похоже без ключа.
Грибовский рывком выдвинул чемодан.
- Тяжёлый, и пахнет, пахнет сильнее!
- Давай, Саш, быстрее… времени мало, посмотрим, и всё, надо уходить.
Он щёлкнул старыми замками, откинул крышку.
Из чемодана шло жёлтое свечение. Аккуратно в ряд лежали фигуры. Куклы. Но нет. Они были живые. Только с закрытыми глазами. Лохматые, все в чёрной шерсти. И запах, запах… отвратительный запах серы.