До начала не было ничего — ни земли, ни верхнего мира, ни звезд, ни свода небес. Был только туманный мир, бесформенный и темный, да еще мир огня, вечно пылающий.
Нифльхейм (др.-сканд. Niflheimr — обитель туманов), темный мир, простирался на севере. Одиннадцать ядовитых рек текли во мраке из единого источника, бурлящего в самом центре, — из ревущего водоворота по имени Хвергельмир. Холоднее самого холода был Нифльхейм, и все там окутывал тяжкий, угрюмый туман. Дымка скрывала небо, а на земле одеялом лежала зябкая мгла.
На юге раскинулся Муспелльхейм (др.-сканд. Muspelheimr — огненная земля), и Муспелльхейм был — огонь. Все в нем сияло и пылало. Где в Нифльхейме царил серый сумрак, там в Муспелльхейме мерцал багровый свет; где был стылый лед — там плескалась лава. Сама земля полыхала ревучим жаром кузнечного горна, и не было там ни твердой почвы, ни даже неба — одни только искры и струи зноя, расплавленный камень и раскаленные уголья.
А на самом краю пожарищ Муспелля, где туман растекался светом, стоял Сурт, что был прежде богов. Стоит он там и сейчас. Он держит в руке пламенеющий меч, и что кипучая лава, что леденящий туман — ему все едино.
Говорят, что только в день Рагнарёка, когда всему настанет конец, Сурт покинет свой пост. Он выступит из Муспелльхейма со своим пылающим мечом и сожжет весь мир, и один за другим падут перед ним боги.
Между Муспеллем и Нифльхеймом была бездна — пустое ничто без вида и облика. Реки туманного мира текли в эту бездну, звавшуюся Гиннунгагап — «зияющая пропасть». Тянулись бессчетные века, и там, в этом месте меж огнем и туманом, ядовитые реки Нифльхейма медленно застывали в огромный ледник. На севере бездны лед был укрыт замерзшим туманом и усыпан градинами, но на юге, у пределов огненной страны, искры и угли из Муспелля согревали его, и под горячим ветром воздух надо льдами становился нежным и теплым, будто в весенний день.
И вот, наконец, лед встретился с огнем и начал таять. И в талых водах родилась жизнь — подобие человека, но больше, чем целый мир, громадней любого великана. Не мужчина, не женщина, но то и другое сразу.
Это создание было прародителем всех великанов и звалось оно Имир.
Но не только Имир вышел на свет из тающих льдов: вместе с ним появилась безрогая корова, невообразимо огромная. Она лизала соленые глыбы льда, и те были ей и питьем, и пищей, а из четырех ее сосцов бежали молочные реки. Этим молоком и питался Имир.
Он пил молоко и рос.
И назвал корову Аудумлой.
Розовым своим языком корова вылизала изо льда еще одно существо: в первый день показались только волосы, на второй день — голова, а на третий — все тело. И был это Бури, предок богов.
Имир спал и во сне рождал новую жизнь: двое великанов, мужчина и женщина, появились на свет из его левой подмышки, а из ног — шестиглавый гигант. И вот от них, Имировых детей, произошли все великаны на свете.
Бури взял себе жену из них, и вместе они породили сына, которого назвали Бор. Бор женился на Бестле, дочери великана, и та родила ему троих сыновей: Одина, Вили и Ве.
Выросли Один, Вили и Ве, сыновья Бора, и возмужали. Подрастая, видели они вдалеке огни Муспелльхейма и тьму Нифльхейма, и знали, что там и там их ждет неминуемая смерть. Братья очутились в вечной ловушке в бездне Гиннунгагап, между пламенем и туманом. Посреди великой пустоты — то есть, все равно что нигде.
Потому что тогда еще не было ни моря, ни плодородной земли, ни деревьев, ни звезд, ни луны и солнца. Не было еще самого мира с его землею и небом. И бездна нигде не была, вернее, была нигде: просто пустое место, жаждущее наполниться жизнью и бытием.
Самое время для творения.
Вили, Ве и Один поглядели друг на друга и заговорили о том, что нужно сделать — там, в бездне Гиннунгагап. И сказали они о вселенной, о жизни и о будущем.
А потом пошли и сделали то, без чего было не обойтись. Да, Один, Вили и Ве убили великана Имира. Но никак иначе нельзя было сотворить миры. С этого все и началось: одна смерть положила начало всей жизни.
Итак, они закололи великого великана. Кровь хлынула из тела могучим потоком — и кто бы мог подумать, что ее окажется так много! Реки крови, соленой, как море, и серой, как океан, затопили все вокруг так внезапно, разлились так мощно и так глубоко, что всех остальных великанов смыло, и они утонули. (Только двое из них спаслись: Бергельмир, внук Имира, с женой: они забрались в деревянный ящик, который носил их по волнам, будто лодка. Все великаны, которых мы встречаем и которых боимся ныне, произошли от них.)
Один и его братья сделали почву из плоти Имира. Из костей они нагромоздили утесы и горы. Камни, булыжники, галька, песок и гравий — все это зубы Имира и осколки его костей, что Один, Вили и Ве сломали и размозжили в битве с первым великаном.
Моря, что опоясывают все миры, — это все кровь Имира и пот.
Поглядите на небо — вы увидите свод его черепа. Ночные звезды, планеты, кометы и метеоры — все это искры от огней Муспелльхейма. А что же облака, видные дневною порой? Когда-то они были мозгом Имира, и кто знает, что за мысли в них бродят… даже сейчас.
(Нил Гейман "Скандинавские боги")