Купались вечером. Я полежала на убаюкивающих ум и сердце волнах, переоделась в просторное льняное платье, вольготно растянулась на пустом тихом пляже и не спеша перебирала мысли, как катают в ладони гладкие камушки.
Прожарившиеся за долгий жаркий августовский день дети играли в подводные салки и не думали выходить из мерно-дышащего шелестящего песком в прибое моря.
Лежа на спине смотрела в небо, думала о том, как редко позволяю себе эту чудесную возможность наблюдать за небесной полусферой, простирающейся от горизонта до горизонта, не заслоненной ни зданиями, ни деревьями, ни фонарями, ни человеческими силуэтами.
Вспоминала, как в юности любила смотреть на быстро проплывающие облака и улетать мыслями в бесконечное путешествие.
Безупречно-голубое небо кажется плоским и неинтересным, оно обретает подлинный масштаб и поражающую воображение глубину, лишь оттененное легкими перистыми облачками.
Было время заката, уходящее за холм солнце окрашивало и небесную и водную гладь восхитительными, неустанно меняющимися красками, и я наблюдала эту наполняющую душу спокойствием и верой в лучшее игру света.
Небо на востоке было уже пыльно-серым, цвета свободно драпирующихся на юных аристократках шикарных свободного кроя брюк, а на западе еще сохраняло незамутненно-голубой цвет хрустящей капроновой ленты, которой во времена моего детства обозначали в роддоме кулек из толстого одеяла, тщательно намотанный вокруг младенца мужского пола.
Красное маленькое личико с закрытыми глазами и крошечным носиком терялось в ажурном крае тонкой пеленки, которой было выстлано одеяло изнутри.
Невидимый ротик спрятан за кругляшом пустышки, напоминающим ромашку.
Молодая мать в драповом пальто и песцовой шапке крепко держит в руках неподходящие сезону цветы и радостно смотрит в объектив, растерянный отец с благоговением и страхом принимает наследника из рук крепкой медсестры, натянувшей белый халат на толстую кофту.
На вечернем серо-голубом небе подобно клочьям тонкой овечьей шерсти разной формы и плотности лежали облака.
Уходящее светило окрашивало их в неправдоподобно нежный золотистый цвет, мне хотелось назвать небо ванильным, и я вспомнила как перед свадьбой мы с первым мужем вместе сваляли подушечку для колец с тюльпанами, точной копией тех, что были в букете.
Тонкой иголочкой много раз протыкаешь аккуратно собранный шерстяной рисунок и видишь, как из твоего воображения рождается и остается в руках акварельный мягкий сувенир.
Вот там, на давнем мастер-классе были точно такие легкие прозрачные аккуратно прочесанные специально для валяния облачка шерсти, а сейчас я вижу их на небе.
Одно большое напоминающее журавля с раскинутыми крыльями и поменьше, похожие на перья, вылетевшие из подушки.
Море поначалу имело тот васильковый оттенок, которым красили стены и парты в моей школе, а гребешки мелких волн золотились, поэтому казалось что загорелые пупсы ныряют в ванне с синей краской, затянутой нефтяной пленкой.
Солнце садилось за каннские холмы, журавль превратился в темное пятно, зато стали видны тонкие плоские одно над другим облачка, напоминающие прослоенные масляным кремом тающие во рту слои торта Наполеон.
Теперь вода казалась густой и плотной, как бесконечное шелковое пальто, густо расшитое темно-золотыми нитями на подкладе цвета спелой сливы.
Тонкий, еще недавно едва различимый серп молодой луны окреп и налился светом, просоленные тушки сердечно распрощались с подругой, сбегали в брызжущий водной пылью экологичный пляжный душ, еще раз "сюрприз!" встретились с той же подругой на лестнице с пляжа и воодушевленные предстоящим ужином ползли домой