Джонатан поставил фонарь на выщербленную могильную плиту — язычок пламени за стеклом при этом чуть заметно колыхнулся — и потёр озябшие руки. Сентябрьская ночь обещала быть холодной.
Джонатан огляделся. Пустынное кладбище освещала только надкушенная половинка луны, да вдалеке, за оградой, мерцало уличное газовое освещение. Где-то внутри зашевелился ледяной страх, но Джонатан быстро отогнал его от себя. Он снова взял фонарь и, высоко подняв его над головой, шагнул на дорожку. Он не отдаст Элизабет воскресителям, чего бы ему этого ни стоило.
Джонатан подошёл к свежей могиле и осветил надгробие:
«Здесь покоится кроткая жена и самая прекрасная женщина на свете, Элизабет Каннигам, рождённая в месяце июле года тысяча восемьсот шестьдесят девятого, покинувшая этот мир в возрасте двадцати одного года.
Гляжу: ни снеговых могил,
Ни ледяных оград.
Неслышный ветер приходил,
Унёс могильный хлад[1]».
Джонатан сжал ручку фонаря. Это он сочинял надпись для надгробия. И сам сейчас дежурил у могилы своей возлюбленной, потому что больше это было сделать некому. И Джонатан, и Элизабет были сиротами, которые притянулись друг к другу подобно тому, как притягиваются оторванные от ветвей деревьев листья. Только теперь Джонатан был совсем один.
Вдалеке мелодично звякнул колокольчик.
Дзынь…
Сердце Джонатана трепыхнулось в груди, как испуганная птичка. Он прекрасно знал, что это был за колокольчик.
«Может быть, это ветер?»
Он с надеждой посмотрел в ту сторону, где к ограде притулилась покосившаяся лачуга могильщика. Но окна в ней не горели. А колокольчик звякнул ещё раз:
Дзынь…
«Воскресители? Наверняка они.» – Сейчас эта мысль даже придала Джонатану уверенности.
Воскресителями называли расхитителей могил, которые в угоду своему сребролюбию, продавали тела недавно умерших врачам. Несмотря на свою неприглядную деятельность, они были живыми людьми.
Дзынь…
«Может быть, никуда не ходить? Стоять тут до рассвета».
Он ведь охраняет только Элизабет, какое ему дело до чужих захоронений?
Дзынь-дзынь…
«Или разбудить могильщика?»
Да, нужно разбудить могильщика, и пускай себе разбирается, это его работа. А он, Джонатан, займётся своей.
Джонатан уже сделал было шаг в сторону лачуги, как его остановила внезапная мысль:
«Если это воскресители, то что им помешает добраться до Элизабет, пока я хожу к могильщику?»
Он застыл посреди дорожки, обдумывая эту мысль. Там его и настигло новое:
Дзынь…
Переборов страх, Джонатан достал из кармана нож для бумаг, который, за неимением настоящего оружия, взял с собой из дома, крепко сжал рукоять и двинулся вдоль рядов могил.
Дзынь…
В этот раз звон был гораздо ближе. Пытаясь рассеять темноту сразу со всех сторон, Джонатан повёл фонарём по широкой дуге. Пламя беспомощно трепыхнулось, встретившись с порывом ветра, и погасло. Выругавшись, Джонатан остановился и, зажав нож в той же руке, что и фонарь принялся шарить второй в карманах, разыскивая спички.
Новое
Дзынь…
раздавшееся совсем близко, заставило его вздрогнуть и поднять глаза.
Джонатан попытался закричать, но горло будто сдавил костлявыми пальцами мертвец.
Что-то уродливое и распухшее медленно поднималось из свежевыкопанной могилы. Даже стоя в отдалении, Джонатан чувствовал ужасный смрад, который исходил от существа. Фонарь и нож выпали из разом ослабевших пальцев. Фонарь вдребезги разбился.
Существо замерло. Не сводя с него глаз, Джонатан присел на корточки и принялся шарить по земле, ранясь об осколки. Нож всё никак не попадался под руку. Кровь пульсировала в глазах и горле.
Существо издало что-то похожее на кряхтение и разом выкинуло себя на землю около могилы.
Джонатан открыл рот, собираясь закричать. Ведь весь этот ужас выносить стало решительно невозможно. Он набрал в лёгкие воздуха, чтобы исторгнуть самый отчаянный вопль в своей жизни. Но почувствовал резкую боль в затылке, и сознание покинуло его.
***
– Какого рожна этого вообще достал? Он же распух весь. Никто его у нас не купит!
– Ты на зубы его посмотри, олух! Давно я таких зубов не видал. Стоматолог Йохансон за них кругленькую сумму выложит. Лучше думай, что нам с этим франтом делать.
– Дак что делать? Помер он, как пить дать. Ясное дело, что.
Джонатан чуть слышно застонал и открыл глаза.
Над ним стояли двое перепачканных в земле мужчин. Один коренастый, постарше. Второй долговязый, помоложе. Сбоку от Джонатана, касаясь его локтя, лежал ещё кто-то. Джонатан перевёл глаза направо. На него слепыми белками смотрел полуразложившийся труп.
Джонатан схватился рукой за сердце и, засучив ногами в страшной агонии, навсегда затих, широко раскрыв рот в посмертном беззвучном крике.
Старый воскреситель лениво толкнул Джонатана носком сапога.
– Теперь точно помер. Вот это нам с тобой сегодня свезло.
Он поднял с земли лопату и подал её молодому копателю.
– Доставай зубы и обратно могилу закапывай. Задержались мы.
***
Ранним утром старый могильщик, проходя по одной из дорожек, наткнулся на красивый нож для бумаг. Нож лежал в куче осколков от фонаря. Старик долго любовался тем, как переливаются первые лучи солнца на лезвии неожиданной находки. Затем, воровато оглянувшись, сунул нож за пазуху и пошёл дальше, шаркая стоптанными ботинками по кладбищенской дорожке.
[1] Эмили Бронте, «Познанья золотой песок»