Я сидела на лавочке и беззаботно жмурилась от солнца. После продолжительных и затяжных дождей, наконец-то, наступил по-настоящему весенний денёк. Солнце, словно извиняясь перед людьми за своё долгое отсутствие, припекало не на шутку. Я настолько расслабилась под его тёплыми лучами, что не то что говорить, даже думать было лень.
- Не возражаешь? – донёсся до моего затуманенного сознания чей-то голос.
Ну вот, я так и знала. Хорошее никогда не бывает долгим. Я с трудом разлепила глаза и с недовольством посмотрела на объект моего испорченного настроения. Передо мной стоял старик, опираясь на палку, и ждал от меня ответа. Я огляделась по сторонам. Пустых лавочек в парке было предостаточно, но ему понадобилась именно моя. Всё ясно, одиночество в тягость, захотелось с кем-нибудь пообщаться, и этим кем-то старик, к моему сожалению, выбрал меня. Хоть места на лавочке было и так достаточно, я молча подвинулась. Старик изящно склонил в полупоклоне свою седую голову и приложил ладонь к груди. Это было так неожиданно, что я невольно кивнула в ответ.
- Давай познакомимся. Меня зовут Илья Кузьмич. А тебя?
- Аня, - с лёгким вздохом ответила я. Я уже понимала, что накрылись медным тазом мои беззаботные солнечные ванны. Чтобы не слушать стариковское брюзжание, я решила побыть воспитанной девочкой целых пять минут, а потом встать и уйти, сославшись на неотложные дела. Но не успела я даже ещё придумать эти самые неотложные дела, как прямо на меня налетела огромная овчарка и ткнулась мне своим прохладным носом в ладони. Я так и застыла на лавочке маленьким сфинксом. Планы на интеллигентный уход рушились с молниеносной скоростью, а ведь так всё хорошо начиналось. Такой день был чудесный, солнышко так беззаботно припекало… И надо же было этому старику именно ко мне подсесть, до него всё было прекрасно.
- Люшка, не пугай барышню.
Собака тут же отстранилась, глядя на меня таким умильно-виноватым взглядом, что я не выдержала и прыснула.
- Что это за имя такое странное – Люшка? – спросила я.
- От слова люблю, - услышала я странный ответ. - Не бойся, погладь её, Люшка добрая.
Я протянула чуть подрагивающую руку и осторожно погладила овчарку по голове, очень надеясь, что я ей не понравлюсь и она оставит меня в покое. Но, вопреки моим ожиданиям, Люшка тут же положила мне свою морду на колени и уставилась на меня самым преданным взглядом. Сказать, что я опешила, значит ничего не сказать. Вообще-то я боюсь собак, тем более больших, и предпочитаю, чтобы таким преданным взглядом на меня смотрели с максимального расстояния, но моим мнением никто из этих двоих даже не поинтересовался. Вот и не верь после этого в то, что собаки похожи на своих хозяев. Разрешила самую малость, а они готовы уже на голову влезть.
- Ты, наверно, думаешь: вот принесло на мою голову этого настырного старого пня, ещё и собака такая же беспардонная, как сам, - вдруг сказал старик.
Я даже поперхнулась. Он что, мысли читает?
- Да не читаю я мысли, - продолжал Илья Кузьмич, - просто на твоём очаровательном личике написано всё, что происходит в твоей взбалмошной головке.
Ну, вот спасибо! Головка теперь у меня взбалмошная, хорошо ещё, что не кочан капусты!
- Сколько тебе лет, внученька? – не унимался старик.
Я посмотрела на новоявленного дедушку, но встретив его смеющийся взгляд, дерзить не стала.
- Тринадцать, - просто ответила я.
Илья Кузьмич вздохнул:
- Мне тоже было тринадцать, когда я первый раз встретился с немецкой овчаркой.
Мечта об уединении рушилась, как карточный домик. Эти двое слишком хорошо себя чувствовали в моей компании, чтобы позволить уйти через несколько минут. Одна на коленях пригрелась, другой в воспоминания ушёл, и мне оставалось лишь надеяться, что ушёл не безвозвратно, а скоро вернётся и рассказанная история будет не заунывной воспитательной лекцией, а хотя бы интересной и, желательно, короткой.
Но когда Илья Кузьмич стал говорить, мне уже уходить расхотелось.
- Я родился в маленькой деревушке под Псковом, - начал он свой рассказ. – Мама умерла ещё до войны и когда отца забирали на фронт, все жители деревни обещали за мной присмотреть. Да и не маленький я уже был, двенадцать стукнуло. Так и стал я жить один, но у всех на виду.
Шёл второй год войны, когда в нашу деревню вошли немцы. К этому времени в деревне остались только женщины, дети, три старика да наш одноногий председатель, не попавший на фронт из-за своего увечья. Немцы стали заходить в избы и выгонять народ на улицу. За моей избой был небольшой овраг, полностью заросший крапивой и лопухами. В него-то я и успел спрятаться. Из моего укрытия я ничего не мог видеть, только слышать.
Сначала стоял людской гомон, затем требовательные немецкие выкрики. Заголосила какая-то женщина, послышался плач ребёнка, что-то стал говорить наш председатель и тут раздались сразу несколько автоматных очередей.
Наступила тишина. Я сначала даже и не понял, что произошло, а когда смысл случившегося дошёл до меня, я чуть сам себя не выдал, взвыв от бессильной ярости. Но в этот момент немцы спустили свору натасканных свирепых овчарок. Услышав лай собак, я пожалел, что спрятался. Лучше умереть от пули, чем стать заживо разорванным на куски этими злющими псами. Надеяться на то, что собаки меня не найдут, было глупо. У них отличный нюх.
Овчарка нашла меня очень быстро, практически сразу. Я с ужасом уставился на неё в ожидании своей неминуемой и такой страшной смерти. Собака смотрела на меня умными глазами и не торопилась вытаскивать из оврага, она даже не залаяла. Вместо этого, овчарка лизнула меня тёплым и шершавым языком по щеке и убежала. От пережитого страха я потерял сознание.
Очнулся я, когда уже было совсем темно. В деревне не раздавалось ни звука. Я осторожно вылез из оврага и, постоянно озираясь, добежал до своей избы и выглянул. Немцев в деревне не было и ни в одной избе света тоже не было, лишь на дороге, освещённой луной, вповалку лежали убитые односельчане. Стараясь не смотреть в их сторону, я начал искать тех, кто так же, как и я, мог спрятаться. Я облазил каждую избу, заглянул в каждый чулан, в каждый подвал, в каждый сарай. К утру, полностью выбившись из сил, я понял, что остался единственным выжившим. На меня навалились такая усталость и апатия ко всему, что ничего больше не хотелось делать. Я просто хотел лечь вместе с односельчанами на дорогу и умереть. С трудом пересилив себя, я медленно побрёл к ближайшему лесу, надеясь встретить партизанский отряд. Мне повезло – партизан я встретил в тот же день.
Илья Кузьмич замолчал. Я гладила Люшку, страх перед собакой куда-то исчез. Я ждала продолжения рассказа, но Илья Кузьмич вдруг закончил его одной фразой:
- С тех пор, немецкая овчарка – моя любимая порода собак. – Он опёрся о свою палку и поднялся, - Будь здорова, Анечка.
Я хотела ответить ему, но предательский спазм сжал горло, и я лишь молча кивнула. Илья Кузьмич улыбнулся и погладил меня по голове.
- Пойдём, Люшка, - тихо позвал он.
Овчарка лизнула мне руку и, приветливо махнув хвостом, потрусила за хозяином.
Я смотрела вслед согбенной фигуре и думала: « Сколько же раз этот человек, будучи ещё совсем мальчишкой, встречался лицом к лицу со смертью, что не то что рассказывать, а даже вспоминать об этом тяжело до сих пор. А я, только благодаря таким, как он, могу сейчас беспечно сидеть на лавочке, жмуриться от солнца и ни о чём не думать».
Я всё смотрела ему вслед и что-то непроизвольно шептала. И только когда Илья Кузьмич совсем скрылся из вида, до меня дошёл смысл произносимого мной. Я шептала одно лишь слово:
- СПАСИБО!!!
Приближался День Победы!
Автор: Светлана Нянькина