23 августа 1880 года на свет появился Александр Грин — писатель, которому удалось научить уже несколько поколений школьников смело мечтать. На каким человеком был сам автор, столь отчаянно пытавшийся создать в своих книгах отдельную реальность? Чтобы в этом разобраться, читаем воспоминания современников.
Всеволод Рождественский — поэт, переводчик
Грин жил в полном смысле слова отшельником, нелюдимом и не так уж часто появлялся на общих сборищах. С утра садился он за стол, работал яростно, ожесточенно, а затем вскакивал, нервно ходил по комнате, чтобы согреться, растирал коченеющие пальцы и снова возвращался к рукописи. Мы часто слышали его шаги за стеной, и по их ритму можно было догадываться, как идет у него дело. Обитатели дома вообще считали его излишне замкнутым, необщительным и грубоватым. Один из старых литераторов, сам человек нервный и желчный, заметил однажды: «Грин — пренеприятнейший субъект. Заговоришь с ним и ждешь, что вот-вот нарвешься на какую-нибудь дерзость».
Михаил Слонимский — писатель, мемуарист
Этот сорокалетний «старик» не очень доверчиво, но очень внимательно присматривался к молодым советским писателям, начинавшим тогда свою работу. В рассказе одного из молодых, читавшемся публично, попалась фраза: «Небо было как небо», и это был единственный случай, когда Грин рассердился и расстроился. «Небо было как н е б о , — повторял он, — небо было как небо...» И просил меня передать молодому писателю, что так нельзя. Сам он в разговор с ним не вступил.
***
Один поэт, решив использовать Грина для своей группировки, адресовался к нему, как к родственному якобы этой группе писателю.
— Объединитесь с нами, — предложил он.
— Нет, — с тихой яростью ответил Грин и прошел мимо. Потом он объяснил мне:
— У него косой и недобрый глаз. Он — злой человек.
***
Было похоже, что для себя он давно отказался от всякого писательского тщеславия, писательского честолюбия. Он с удивлением рассказывал мне, как воспринял Куприн статью о себе, в которой критик называл его «первым из вторых». Куприн, по рассказу Грина, повторял горько: «Я не из первых. Я из вторых, из вторых...»
— Какое честолюбие! — удивлялся Грин. — Он хотел, чтоб его считали первым!
Некоторое даже уважение звучало в его голосе. Было ясно, что он уже не задумывается над тем, кто он: первый или сто первый.
Леонид Борисов — прозаик и эссеист
Помню такую сцену: Грин подходит к окну. На улице обычное дневное движение. Грин обращается к хозяину дома и говорит:
— Вот тот в шляпе. Видите? Ему бы следовало зайти в дом напротив. Там его счастье. Он не знает об этом. Видите, он прошел мимо. Даже не споткнулся. Черт знает как глупо!
Эдгар Арнольди — кинокритик, редактор
Нас он называл «стариками», как персонажей рассказов: «Ну, старик, как дела?» И даже к своей жене, Нине Николаевне, молодой и привлекательной женщине, он обращался «старик»: «Ну, старик, приготовь-ка нам чайку». Мы между собой так же называли и его: «старик Грин».
***
Мне вспоминается, как Грин презрительно поглядывал на жирных людей, их лица, на которых, как на вывеске, красовалась самоудовлетворенная сытость. Как-то после отпуска я заметно пополнел, и Грин с первого взгляда обратил на это внимание.
— Ты, я вижу, начинаешь жиреть! — сказал он . — Смотри, скоро станешь эдаким нэповским купчиком с брюшком и двойным подбородком!
Он смотрел на меня насмешливо и с явным неудовольствием. Потом, когда я успел снова похудеть, Грин отметил:
— Ну вот, ты снова выглядишь интеллигентным человеком, и в глазах у тебя светится мысль!
Константин Паустовский — журналист, педагог, литератор
Я увидел его тогда в первый и последний раз. Я смотрел на него так, будто у нас в редакции, в пыльной и беспорядочной Москве, появился капитан «Летучего голландца» или сам Стивенсон. Грин был высок, угрюм и молчалив. Изредка он чуть заметно и вежливо усмехался, но только одними глазами — темными, усталыми и внимательными.
<…>
— Чем вы сейчас заняты, Александр Степанович? — спросил Грина Новиков-Прибой (Алексей Силыч Новиков-Прибой, советский писатель-маринист и публицист, — «Правила жизни»).
— Стреляю из лука перепелов в степи под Феодосией, за Сарыголом, — усмехнувшись, ответил Грин. — Для пропитания.
Нельзя было понять — шутит ли он или говорит серьезно.
Юрий Олеша — писатель, сценарист
Грин был нелюдим. Мне кажется, это оттого, что он верил в чудеса, а люди не могли ему дать этих чудес.
А вы читали что-нибудь у Грина? Делитесь в комментариях!