23 августа 1875 года родился Евгений Евгеньевич Лансере (1875–1946) — живописец, график, монументалист, художник театра, один из представителей семьи Бенуа, внесшей неоценимый вклад в развитие русского искусства. Дед Евгения Евгеньевича по линии матери — Николай Леонтьевич Бенуа (1813–1898) — был академиком архитектуры, архитектором был и его дядя — Леонтий Николаевич Бенуа (1856–1928), а другой дядя — Александр Николаевич Бенуа (1870–1960) — был художником, историком искусства и художественным критиком (именно он оказал большое влияние на формирование художественных вкусов своего племянника). Отец художника — выдающийся скульптор Евгений Александрович Лансере, создавший около 400 произведений в бронзе, сестра — Зинаида Лансере (Серебрякова) — прославилась как автор лучших женских портретов ХХ века, а брат Николай стал видным архитектором, педагогом и историком искусства.
Детство Евгения Лансере прошло в небольшом имении отца Нескучное Белгородского уезда Курской губернии, где семья Лансере до 1886 года, когда в возрасте 38 лет от туберкулеза умер глава семьи, Евгений Александрович Лансере. После его смерти вдова вместе с детьми переехала в столицу, в дом отца — известный в художественных кругах «Дом Бенуа у Николы Морского».
Евгений Евгеньевич учился в Рисовальной школе Общества поощрения художеств (1892–1896) у Я. Ф. Ционглинского и Э. К. Липгарта, а также в частных академиях Ф. Коларосси и Р. Жюльена в Париже (1896–1899). Был членом объединения «Мир искусства», одним из создателей «Старинного театра». В 1912–1915 годах Е. Е. Лансере являлся художественным руководителем фарфоровой фабрики и мастерских гравировки стекла в Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. В 1920 году преподавал в Московском архитектурном институте, в 1934–1938 годах — во Всероссийской Академии художеств в Ленинграде. В этот же период им были созданы монументальные росписи темперой и силикатными красками залов Казанского вокзала и первые в московском метро майоликовый панно «Метростроевцы» на станции «Комсомольская», за которые в 1943 году Евгений Лансере удостаивается сталинской премии второй степени.
«После смерти бедного Жени [Е. А. Лансере], который скончался у себя в Нескучном в 1886 г. в самое глухое зимнее время и который был похоронен у церкви, стоявшей насупротив барского дома, жизнь моей сестры получила совершенно иной характер. Со своими шестью детьми, из которых младшей дочери было около двух лет, она осенью того же 1886 г. переехала в Петербург и поселилась с нами в родительской квартире. Всем пришлось потесниться, однако квартира была достаточно просторной, чтобы это стало кому-либо в тягость. Более всего, разумеется, добровольно «пострадали» наши родители, которые перевели свою спальню в последнюю в ряду анфилады узкую комнату, в которой стояла ванна. В ней было так тесно, что двухспальную кровать пришлось поставить вдоль стены. Но едва ли папа и мама действительно страдали от этого. Они к тому же были как бы приучены к такому уплотнению, так как во время периодических вселений к нам внуков из-за разных детских болезней и для изоляции «еще не больных» папа и мама то и дело переезжали из одной спальни в другую. Что же касается меня, то я только мог радоваться такому прибавлению наших сожителей, тем более что моя прелестная комната продолжала оставаться в полном моем распоряжении. Я особенно был доволен тем, что под одной крышей со мной теперь оказался мой любимый племянник Женя или Женяка Лансере, очень рано начавший обнаруживать необычайное художественное дарование. Беседы с этим очаровательным, нежным и в то же время исполненным внутреннего горения отроком постепенно стали превращаться для меня из мимолетных развлечений в какую-то необходимость. Когда я возвращался из гимназии или с прогулки, мне было приятно, что я сейчас увижу Женяку, что мы что-нибудь будем с ним вместе читать, о чем-либо рассуждать, что-либо рассматривать. Большое удовлетворение мне доставляло и то, что я при этом мог давать волю своим педагогическим наклонностям, что я как бы могу «воспитывать» своего племянника, помогать ему стать художником. Вероятно, художественное поприще Женя выбрал бы и без моей помощи, просто в силу дарованного ему богом таланта, но в чем-то я все же, думается, ему помог. Постепенно, с годами в наши беседы стал втягиваться и младший брат Жени Коля, мальчик совершенно исключительной доброты и усердия. Он больше всего был похож на своего деда, на моего отца, и как-то совершенно естественно вышло так, что именно он избрал деятельность Николая Леонтьевича — архитектуру, в которой он выказал впоследствии и определенное дарование, и исключительную культурность. Эти „ученики“ мои делают и продолжают делать мне, как их вдохновителю и первому руководителю, много чести».
А. Н. Бенуа. Мои воспоминания
