Дорога с севера на юг в середине буднего дня — это то ещё приключение, но с Андреем рядом, сидящим за рулём, время летело будто ласточка подхваченная ветром. Они разговаривали обо всём, что приходило в голову. О книгах, о море, о мотоциклах, о поездках в другие страны, в которых у Андрея вышла чистая победа и Вика, затаив дыхание, слушала о заморской пустынной стране, красивой и страшной одновременно. Из уст Ветрова, даже после всего произошедшего с ним, его поездки в Сирию звучали романтическими путешествиями мечтателя в поисках себя в трудном и смертельно-опасном деле. Им всегда двигала какая-то большая идея, которая занимала самое важное место, а трудности и невзгоды становились всего лишь мелкими преградами.
Удивительней всего, что после ранения, он не возненавидел свою прошлую службу, а рассказывал о ней как о самом удивительном периоде своей жизни. Тогда его существование имело для него смысл. Возвращение же в виде почти безжизненного груза военно-транспортного самолёта этот смысл у него отобрало. Здесь, в уныло-зелёных палатах и гулко-бетонных комнатах, он чувствовал себя лишним. Инородным телом, по ошибке попавшим в недружелюбную чуждую среду, где чем больше он барахтается, тем сильней против него работает «иммунитет» и пытается его выдавить из этого противоестественного существования.
До совсем недавнего времени. Так сказал Андрей. И Вика понимала, к чему он это клонит. Но этот груз на её плечах казался ей таким неподъёмным. Не заслуженным. Невозможным. Он слишком сильно в неё верил, слишком много полагался, невыносимо широко открывался, доверяя самое сокровенное. Настолько, что становилось страшно, будто эта открытость, это бескрайнее небо у открытого люка самолёта, ещё шаг, и она свалится в него.
Только парашюта у неё нет.
Кроме того, Викторию беспокоило ещё кое-что, что связывало её собственные крылья. Ольга.
После недолгой задумчивой паузы, где-то в районе тягучей пробки у МКАД, Вика не выдержала.
— Я очень хотела у тебя спросить одну вещь, Андрей, — обратилась она к нему мягко, до последнего сомневаясь.
— Какую?
— Почему ты оставил Ольгу жить у себя дома?
— Потому что она не может снимать себе квартиру, я же рассказывал.
— Нет. Я скорей о том, как ты можешь вот так спокойно встречаться со мной, ходить ко мне домой и… всё остальное. И в то же время возвращаться в свою квартиру, где тебя ждёт она. Жить вот так… на двоих?
Андрей коротко глянул на неё в задумчивости, сжал руль покрепче, потом отпустил, снова сжал, ища слова.
— Честно? Сам не знаю, почему я это делаю. Я сейчас себя чувствую, будто у меня две реальности наслаиваются друг на друга, а я живу где-то на границе их соприкосновения. Или будто прошлое наползает на будущее, а между ними настоящее размазало как легковушку между самосвалом и поездом.
— Так, стоп. Вот это слишком образно, мне прямо не по себе, какая-то дикая смесь твоей работы и фантастических книжек, — Вика вздрогнула от побежавших по коже мурашек, слишком уж ярко она представила себе эту картину. Богатая фантазия — это проклятье.
— Прости. Это, наверное, профдеформация. Но всё же очень подходящее сравнение. Ведь я внутри этой смятой легковушки и понятия не имею, как из неё выбираться.
— Как так может быть?
— Ну. Ты знаешь, я умом понимаю, что творю какую-то лажу. Что будто бы обманываю и тебя, и Олю одновременно. И Лёхин голос у меня в голове говорит, что я придурок и пора выбрать что-то одно, а не дурить голову двум женщинам, как последняя сволочь.
— О, я знаю каково это, — подхватила Вика, вспоминая, как ей так же Лёшин голос вечно нашёптывает что-то сверхлогичное и невыполнимое. — Этот навязчивый голос разума, который режет правду-матку по живому. Но всё же?
— Так вот, — Андрей нервно пожевал нижнюю губу, оторвал от неё зубами кусочек обветренной кожи, — я безумно хочу быть с тобой. Правда, — он посмотрел на Вику, будто проверяя, верит ли она ему, потом снова на дорогу, — но мне совесть не позволяет бросить Олю и ребёнка. Если я отец… это же неправильно. И она не виновата, что так случилось. Я за это должен отвечать, а не она всю жизнь мучиться. Поэтому я как бы… пытаюсь сделать всем хорошо.
— Кажется, выходит не очень… — с сомнением выговорила Вика, пытаясь быть помягче. — Оля очень недовольна тем, что ты ходишь ко мне. Это видно.
— Я знаю. Но я говорил ей, что она с этим ничего не сможет сделать. Ей придётся смириться.
— Ты не думаешь, что это не совсем справедливо по отношению к ней? Ей, наверное, от этого очень больно. Вдруг она любит тебя? — Вика сомневалась, что это именно так, особенно после заявления Оли. Но ей хотелось знать мнение Андрея на этот счёт. Что он думает, знает и видит? Что она говорит ему?
— Может, она и думает, что любит. Она цепляется за наше прошлое. Думает, что сможет что-то воскресить. Но боюсь то прошлое уже на зеленоградском кладбище и закопано слишком глубоко.
ДАЛЬШЕ