– Николай Максимович, первый человек, которому ваша мама сказала: «Если надо бить – бейте», – Петр Антонович Пестов. Педагог, с которым до конца его дней вы были так или иначе рядом. После его отъезда в Германию все равно вы с ним встречались. Что это был за человек? Кто такой Пестов?
– Он – выдающийся педагог, методист с очень сложной биографией. Мальчик из-под Екатеринбурга, которого отдали в хореографическое училище, которое тогда образовалось в Перми во время войны, где находилось в эвакуации Ленинградское училище, потому что детям этим... они выходили на сцену и им давали карточку рабочую, и их кормили. А голод был уже, видимо, такой, что... Петр Антонович, знаете, очень смешно, он очень ненавидел немцев, он ненавидел немецкий язык.
– Даже когда он жил в Германии?
– Да. И вот мне его жизнь показала, что такое смирение, как надо понимать: как бы ты ни противился, Господь поставит тебя в ситуацию, чтобы ты смирился со своими комплексами.
И вот, когда я попал к Петру Антоновичу, он уже был очень взрослый человек (ему было под 60 лет), он был звездой классического танца и признанным мастером в мире, потому что его многие ученики уже были главными премьерами Большого, Мариинского и так далее, других театров, которые уже потихоньку выходили на положение руководителей разных трупп. И, конечно, удача была попасть к нему в класс.
Он был не просто тираном, он был деспотом. Но я не знаю, как он этого добивался. Я часто анализирую это, потому что он человек был заикающийся. Он в основном, знаете, так шипел. Он не кричал – он кричать-то не мог, но в зале висел «топор». Его все боялись. Боялись все вообще! Он когда шел по коридору, детям и педагогам легче было расступиться, хотя он был маленького роста. В 13 лет я был выше его ростом.
И когда в какой-то момент он понял, что я помимо способностей к балету еще и читал разные книжки, смотрел разное кино, слушал оперы, он поменял ко мне отношение. Он со мной разговаривал как со взрослым. И надо отдать ему должное, что иногда я ему сильно перечил по детству, и он это сносил. Потом, когда я стал уже артистом, он был большим противником, чтобы я оказался в Большом театре, потому что...
– А он хотел чтобы вы куда пошли? В Станиславского?
– Он хотел, чтобы я уехал из страны. И все для этого сделал. У него была подруга – другой великий педагог. Была такая Беликова. Это была великий методист. Она была из Петербурга. Она была артистка Мариинского театра, которая выпустила в свое время Людмилу Семеняку и Галину Мезенцеву – двух величайших балерин советской эпохи. Но у нее не сложились отношения в Ленинграде, ее выжили оттуда. Она приехала в Москву, но у нее не сложились отношения и в Москве. Она умела преподавать. И в итоге она закончила свои дни в Риге.
И в те годы, когда она была в Риге, там тоже... Знаете, Грузия и Прибалтика жили вольно. У нее какие-то связи были с Англией, и она привезла к нам на наш госэкзамен какого-то англичанина, который меня после госэкзаменов пригласил в английскую королевскую школу, чтобы я... (они всегда берут ребенка из Восточной Европы), потом по этому пути прошли многие: Алина Кожокару, Иван Путров, тот же Полунин. Они берут способного ребенка, учат недолго у себя в школе и потом под маркой своей школы уже берут в Ковент-Гарден.
И вот такое предложение было сделано мне, но мама больная, языка я не знаю, денег – ни копейки! Никаких денег! Потому я никуда не поехал, но Петр Антонович настаивал на том, чтобы я из страны валил как можно быстрее. Он был ярым антисоветчиком. На этом они с моей мамой очень спелись. Но развалился Советский Союз. Жизнь пошла по-другому
