Штопор. Часть 1. Глава 1,2,3.

Вадим Дикан

Светлой памяти отца и всех россиян,
                веривших в возрождение России
                и не переживших её нынешнего позора,
                посвящается...


Вступление.

   - Дедушка, что такое Россия?
   - Россия? - переспросил старик и заплакал.
     Из разговора...


Кто, если не мы?

 ... Я в лесу вчера видел
 русскую идею,
 Шла с верёвкой на шее
 между спиленных сосен...

 Ю. Шевчук.

       Я внезапно проснулся, в воздухе запахло тревогой. С годами чувство опасности обостряется настолько, что в, казалось бы, абсолютно спокойной мирной ситуации всё равно каким-то неведомым способом информация попадает в мозг: «Готовься, начинается твой выход!». Это очень тревожное и, как я считал, давно забытое чувство. Оказывается - нет, не забытое! Так бывает, когда где-то неподалеку дежурит смерть.
       Привёл спинку кресла в вертикальное положение и тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Предчувствия меня не обманули. По проходу быстрым шагом с озабоченным лицом прошла стюардесса. Взяв в руки микрофон, сказала:
       - Уважаемые пассажиры! Командир корабля просит откликнуться пассажиров, имеющих отношение к авиации, для получения небольшой консультации.
       Стало тоскливо, почувствовал неприятный холодок в груди. Очевидно, что-то произошло с экипажем. Может, нужна подмена? У пилотов есть чёткие инструкции по безопасности полёта. Никто в кабину экипажа не имеет права заходить. Терроризм не дремлет. Ещё свежи в памяти налёты арабских камикадзе на американские города. А тут: «получить консультацию»! Какую?! Требуется помощь в ловле мизера?!
        Желающих не нашлось. Стюардессе пришлось повторить сообщение. «Эх, пропал отдых!» - почему-то подумалось. То, что можно вообще не приземлиться, как-то и в голову не пришло поначалу. Сердце продолжало холодить. Стараясь не разбудить своих соседей, потихоньку встал и подошёл к стюардессе, она долго и внимательно на меня посмотрела, в её глазах явно читался испуг. Затем резко развернулась и прошла к пилотской кабине, открыла дверь, жестом приглашая зайти. Я воспользовался приглашением, сделал пару шагов и остолбенел, запнувшись об пилота, лежащего в проходе. Готов был ожидать всё, что угодно, но только не это.
         На первый взгляд можно было подумать, что экипаж просто мирно спит. Вот только позы были какие-то неестественные. Командиру «небольшая консультация» была явно не нужна. Он лежал, уткнувшись головой в приборную доску, правый пилот сидел в кресле, голова запрокинута назад, глаза навыкате. Радист, накрыв голову руками, полулежал на своём столике, так обычно спят студенты на лекции. Очевидно, все были мертвы.
         Обернувшись к стюардессе, спросил:
         - Боже мой, что это?
         Увиденное потрясло, честно признаюсь. Стюардесса сквозь слёзы ответила:
         - Не знаю! Принесла им обед и вот...
         С ней случилась истерика, она зарыдала и закрыла лицо руками. Я быстро закрыл дверь и взял её за плечи. Она стала реветь ещё громче:
         - Что же будет? Что будет?
         - Успокойтесь, пассажиры услышат! Не хватало нам ещё паники на борту!
         Начал прокачивать ситуацию, осмотрелся: что могло случиться с экипажем? Судя по расположению – нет, уже не людей – тел, смерть наступила одновременно у всех, словно в кабине взорвалась какая-то бомба. Но всё было, насколько я мог заметить, в относительном порядке. Резкая разгерметизация? Сразу нашёл прибор на приборной доске в углу, показывающий перепад давления воздуха в кабине, очень похож на тот, что стоял на моём перехватчике. Небольшие отличия в оцифровке шкал были, конечно, но показания прибора читались легко: стрелки находились в пределах нормы.
         При внезапной разгерметизации кабины признаки другие, да я бы это сразу почувствовал: по шуму в кабине, пониженной температуре – за бортом-то минус 50, как никак! Нет, тут что-то другое! Подошёл к правому пилоту поближе. В глаза бросилась неестественная синева его лица. Левой рукой он схватился за галстук, пытаясь ослабить узел. Словно ему стало трудно дышать. Трудно дышать... Стоп, стоп, а, может, экипаж отравлен? Может такое быть? Потеря работоспособности наступает не в огромных количествах случаев, вариантов мало, 2-3, не более, этот стоит рассмотреть тоже. Во всяком случае, версия имеет право на жизнь. Внмательно посмотрел на других пилотов. Я мало что смыслю в медицине, по роду своих занятий мне приходилось не вытаскивать с того света, а, скорее, отправлять туда. Потому и не забивал голову лишней информацией. Продолжая разглядывать пилотов, пришёл к выводу, что да, вроде, похожие признаки. Тогда всё сразу вставало на свои места.
          Перед полётом экипаж проходит медосмотр, затем идёт в столовую. Впрочем, порядок может быть иным, не суть важно. И там им, в столовой, скорее всего, что-то подмешали в пищу, что-то такое, что действует не сразу, а по прошествии определённого периода времени. Почему в столовой? Если бы на самолёте, то мертвы были бы все и своими умозаключениями пришлось делиться перед архангелами. Странно лишь, что яд подействовал одновременно. Это-то меня и смущает. Не люблю, когда вопрос остаётся без ответа.
          Ладно, рассуждаем дальше. Мозг проснулся окончательно и включился в работу на полную мощность. Каждый организм имеет разную степень переносимости веществ. Одному нужно всего лишь 100 граммов водки, другой и от литра сорокаградусной пройдёт по канату. Очень подозрительно всё это, очень. А, может, их отравили не в столовой, а здесь, в кабине? Намазали ядом штурвал, наушники или что-либо ещё? Сейчас по аэродрому может передвигаться кто угодно, залезть в самолёт труда не представляет. Да тот же наземный техник - ему же никуда не лететь! На подготовку и выполнение такого теракта тратится несколько десятков тысяч долларов, и дать технику самолёта пару тысяч, как говорится, сам Аллах велел. Кто потом найдёт виновного? Подумаешь, какой-то самолёт? Как цинично изрёк один известный «деятель» из Украины по фамилии Кучма по поводу сбитого украинскими вояками российского самолёта над Чёрным морем: «Самолёты падают во всём мире, одним больше, одним меньше...».
            Попутно вспомнил недавний случай – на одного известного банкира покушались неоднократно, но парень был начеку. Наверное, личную охрану подкупить не удавалось, а убрать товарища кому-то надо было сильно. Тогда был разработан блестящий план - намазали ядом трубку телефона, который находился у него в кабинете. Этого хватило. Банкир уже никогда не сможет отслеживать биржевые котировки, закопали банкира...
           Тут поневоле в любой случай поверишь! Если опять угадал, то веселье только начинается!  Как же тогда управлять самолётом?! Не будешь же протирать салфеткой все рычаги и переключатели?! Нужен спецраствор, откуда он здесь?
           Ладно, делать нечего, идём дальше. Версия основная и, пожалуй, теперь единственная: экипаж отравили на земле. Всё, точка! Отсюда и плясать надо. Если же это произошло в самолёте, ничего сделать, увы, нельзя. Ну, найду и одену перчатки, как наушниками пользоваться? Где найти шапку-ушанку здесь, в самолёте - лето на дворе! - чтобы наушники не прикасались к голове, как вести радиообмен, пользоваться микрофоном?! Его чем закрыть? Вдруг задумаюсь и нужно будет «вычесать» мысль из затылка отравленной перчаткой? Это получается на уровне инстинкта, контролировать свои движения крайне трудно, скорее, почти невозможно. Ни единого шанса другим версиям, поэтому буду придерживаться мысли насчёт отравления в аэропортовской столовой. Позже выяснится, что угадал. Почему я с таким везением не живу в Сочи, а только лечу туда?!
           Когда весь этот кошмар станет уже историей, будет проведено тщательное расследование. Выяснится, что экипаж был отравлен в лётной столовой во время обеда. Яд подобран с таким расчётом, чтобы начал действовать только через несколько часов, именно тогда, когда экипаж будет в воздухе. После серии терактов, когда террористам удалось взорвать несколько самолётов, меры безопасности в аэропортах были немного усилены. Это бывает всегда, когда что-нибудь случается. Правда, забываются такие «души прекрасные порывы» ещё быстрее, чем произносятся. Даже хотели поначалу установить оборудование, стоимостью несколько сотен тысяч долларов, реагирующее на взрывчатые вещества. Когда при проверке выяснилось, что на некоторую часть самых современных взрывчатых веществ оборудование не реагировало, вопрос о приобретении больше не поднимался. Правительство страны, как обычно, денег на это не дало. Мол, авиакомпании теперь частные, пусть сами и решают свои проблемы. Действительно - зачем тратиться для народа?! Вы когда-нибудь видели депутата, летящего вместе с вами в одном самолёте? Вот и я тоже.
    С чьей-то лёгкой руки их стали называть «слугами народа». Может быть, раньше так и происходило? Кому они служат сейчас, известно одному Богу. С нами, народом, их ничего не связывает, кроме выборов. У них всё своё. У них свои самолёты, своя служба безопасности. Поэтому и угрозы терактов для них не существует. Руководство аэропорта остановилось на том, что, если всё равно 100%-ой защиты не будет, то, мол, и смысла тратиться в этом нет. Деньги ушли на строительство очередной автостоянки. И успокоилось, добавив в предполётную проверку пассажиров, кромке прохода через рамку металлоискателя, снимание обуви, брючного ремня и пиджака.
 При нашей всеобщей безалаберности не составляло большого труда пронести взрывчатку на борт. Достаточно заплатить пару сотен баксов, и пакет с любым содержимым тебе доставят именно те, кто по роду своих должностных обязанностей как раз и обязан следить за нашей безопасностью. К сожалению, это относится не только к аэропортам. Взрывы поездов, домов, захваты больниц, театров, школ случались тогда, когда тот, кто должен нас охранять, этого не делал. Или делал вид, что охраняет. Поэтому-то и вышло всё для террористов в аэропорту как нельзя лучше. Никто и предположить не мог, что удар будет нанесён столь неожиданно и дерзко.
   Погибли в результате отравления более 100 человек, в основном, дежурная смена в аэропорту, несколько курсантов местного авиаучилища, проходящие стажировку, а также 4 перелетающих экипажа. К счастью, пилоты не успели утянуть за собой в могилу своих пассажиров только по причине задержки рейсов в связи с ухудшениями метеоусловий - начавшаяся сильнейшая гроза спасла сотни пассажиров от вылета и неминуемой гибели.
  - Вот и умница! - Похвалил я девушку, которая стала успокаиваться. - Помогите лучше освободить кресло командира. Вы же не хотите погибнуть вместе со всеми?
  - Погибнуть? - Она прислонилась к двери и опять зарыдала.
   Поняв, что сморозил лишнее, сделал новую попытку отвлечь её от таких мыслей:
   - Кстати, а вы что – в столовую вместе с пилотами не ходите?
   - Нет, мы вместо питания получаем деньги. Небольшие, правда. Нам с бортпайков перепадает, особенно когда самолёт неполный. В основном, этим и питаемся. Иногда их продаём, если командир разрешит. Вы думаете, их отравили в столовой?
   - Не знаю, только предположение, - ответил я.
   Свою версию об отравлении в кабине не стал ей говорить. Во-первых, я не был в этом полностью уверен, тогда зачем нагонять страх? Стюардесса и так уже держится из последних сил. А во-вторых, пожалуй, так я точно лишусь помощника, её реакцию будет не трудно предвидеть. Женщину вообще невозможно понять. В отличие от нас, мужчин, она думает двумя полушариями мозга, и, вероятно, одновременно, потому женскую логику понять не смог ещё ни один мужчина. А теперь представьте такую женщину в панике?! Поэтому я счёл за лучшее не развивать тему.
   Она вытерла слёзы и подошла ко мне:
   - Как помочь?
   - Надо вытащить командира из кресла. Боюсь, одному с ним не справиться. При этом следите, чтобы ненароком мы не нажали случайно какой-нибудь переключатель или рукоятку. Потому и прошу вас мне помочь.
   Командир не сильно «сопротивлялся», словно чувствуя, что, чем быстрее мы его перенесём, тем больше у нас будет шансов, чтобы спастись. Но и нельзя сказать, что мы подняли его как пушинку. Положив его рядом со штурманом, я подумал, что нелишне будет освободить и кресло второго пилота. Немного передохнув, удалось вытащить и его.
   - А вы что – правда имеете отношение к авиации? - Похоже, она была явно не из робкого десятка, её интересовал не только свой внешний вид.
    Я знал, что женщины не могут быть красивыми и умными одновременно. Во всяком случае, облетав и объездив всю страну, мне такие не попадались. Похоже, эта стюардесса была исключением.
   - Да, раньше летал на перехватчиках. Только это было очень давно. Так давно, что и сам уже не знаю, правда это или снится иногда? На таких самолётах, как ваш, не летал, ну только в качестве пассажира, - и быстро добавил, чтобы она снова не расплакалась, - но здесь всё намного проще, чем на перехватчике, поэтому я не вижу никаких проблем в благополучном исходе полёта. Как тебя зовут? - перейдя на «ты», спросил я.
   - Ольга. Гусева Ольга.
   - Очень приятно, а я - Игорь. Игорь Логинов. Ну, вот и познакомились.
   Посмотрев на неё внимательно, я вдруг с удивлением для себя отметил её потрясающую фигуру с полной твёрдой, молодой грудью, тонкой талией, стройными ножками и округлыми бёдрами. Больше всего меня поразили её глаза – голубые-голубые, словно в них вселился кусочек неба! На какое-то время даже забыл о нависшей над нами опасности. Похоже, это была ещё та штучка! Вероятно, за свою недолгую жизнь она разбила немало мужских сердец.
   По собственному печальному опыту я знал, что человеком, находящимся в состоянии, близком к панике, потому зачастую совершенно неадекватно воспринимающим обстановку, необходимо управлять чем раньше, тем лучше. Чтобы её чем-нибудь занять, решил отправить стюардессу в пассажирский салон и попросил пересчитать пассажиров. Мол, мне это необходимо, чтобы уточнить центровку. Сам же тем временем попытался прокачать ситуацию.
   Положение очень тяжёлое, но не безнадёжное. Имея навыки управления самолётом, оценил бы шансы на благополучный исход как более чем 50%. Трудности могли возникнуть только при приземлении, но, если всё делать с небольшим запасом, например, держать скорость на глиссаде на 10-15 км/ч больше рекомендованной или высоту подхода к точке начала выравнивания перед полосой на 10-15 метров выше, то проблем с приземлением быть не должно. Погасить скорость легче, чем набрать, да и посадка с небольшим перелётом не так страшна, чем с недолётом. Если сядем с перелётом, не выкатимся за пределы взлётно-посадочной полосы и не разобьём самолёт, двойку за приземление нам точно никто не поставит. Зато наградой нам будет одна на всех и какая награда - жизнь! В крайнем случае, при ошибках в заходе на посадку всегда можно уйти на второй круг. Если, конечно, будет такая возможность. Но слово «если» не признаю, веет безнадёгой. Надо настраивать себя на трудный, но благополучный исход. Так легче прожить то время, которое нам отпущено...
    Ольга вернулась даже раньше, чем я ожидал.
   - 142 человека, включая нас, - с ходу выпалила она. - Мы погибнем? - Завела она старую пластинку.
   - Не знаю, - честно ответил я.
   Настал момент, когда нужно говорить правду, если хочешь обрести себе союзника. Ложь быстро поймут, останешься один. Одному посадить такой большой самолёт очень сложно, так как часть жизненно важных рычагов управления самолётом находится у второго пилота.
   - Я же не из отряда испытателей, которые летают на всём, что летает, и немного на том, что летать в принципе не может, - вспомнились мне слова знаменитого лётчика-испытателя Марка Галлая. Посмотрев в её округлившиеся от страха глаза, добавил:
   - Со мной летит моя семья, я вовсе не хочу, чтобы они погибли. Поверь мне, безвыходных ситуаций не бывает, это я тебе как лётчик говорю, что-нибудь придумаем.
   О себе я не думал, полагая, что намерен жить вечно и, кстати, пока всё шло по плану. Вместе со мной летела жена и мой маленький внук, которого жена ласково называет «бычок». Внук никогда не видел моря, мы не смогли отказать ему в этой поездке. Сейчас этот «бычок», «забодав» бабушку, мирно спал у неё на коленях, обхватив своими ручонками плюшевого мишку. Разве я мог допустить, чтобы произошла трагедия?!
    Я попросил Ольгу опять вернуться к пассажирам, а сам сел на командирское место. Надев наушники, стал разбираться с оборудованием кабины. Так, понятно - высота 10600 метров, скорость около 900 км/ч. Двигатели работали нормально, ровный гул турбин успокаивал, температура газов - в зелёном секторе. Топлива около половины заправленного. Самолёт шёл на автопилоте. Наконец увидел то, что искал. Я нашёл переключатель сигнала бедствия и немедленно включил его. Через несколько секунд услышал голос диспетчера:
   - 87250, что случилось?
   Сигнал бедствия включается при возникновении какой-то чрезвычайной ситуации на борту, например, при отказе радиосвязи или потери ориентировки для предупреждения диспетчера. Что-то типа морского сигнала SOS, только, в отличие от моряков, пассажиров и экипаж авиалайнера другой самолёт не подберёт и спасти, увы, никак не сможет. При включении сигнала бедствия на экране локатора у диспетчера возле метки от самолёта рядом появляется вторая. Не заметить её может только слепой. Но слепых в авиации не держат, как известно. Бывает, что лётчики летают без ног, но чтобы незрячими??!! Поэтому диспетчер отреагировал моментально. Теперь я знал наш позывной и мог вести радиообмен, не засоряя эфир вопросами типа: «Все, кто меня слышит…» - и тому подобное.
     Подождав, пока в эфире возникнет пауза, начал доклад:
    - Я - 87250, являюсь пассажиром рейса Москва - Сочи, временно экипаж не может выполнять свои обязанности, пока управляю самолётом, - в голове мелькнуло - интересно, что вообще с этой идеей может получиться?! - Прошу помощи.
    Тишина стала неприлично большой и зловещей. Пауза на земле явно затягивалась. Я даже подумал - не отказала ли радиостанция?! Собираясь сделать повторный доклад, неожиданно услышал:
   - 250-й, перейдите на частоту 127,0. Управление радиостанцией находится у радиста. Вам нужно набрать рукояткой цифры в окошке 1, 2, 7,0. Это не сложно.
   Подошёл к рабочему месту радиста и переключил радиостанцию на требуемую частоту, затем вернулся обратно. Я оценил реакцию диспетчера на событие, который не растерялся и перевёл радиостанцию на запасную частоту для того, чтобы никто не мешал нашему общению. Молчание на основной частоте не могло быть долгим, так как диспетчеру нужно было управлять экипажами, находящимися в его воздушной зоне.
    Он рассчитывает свои действия, управляя воздушными судами, словно разыгрывая шахматную партию, в которой проигрыш может означать гибель десятков или даже сотен людей. Он обязан держать в уме множество параметров и данных. Кроме этого, он должен знать действия экипажа самолёта в особых случаях полёта для оказания немедленной квалифицированной помощи. В экстремальной ситуации в воздухе действует так называемый «коэффициент обалдения». Если на земле знаешь предмет на «пять», то в воздухе выше «тройки» за него не получишь. Поэтому помощь диспетчера в экстремальных ситуациях переоценить невозможно. Даже опытнейшие лётчики, которые, казалось бы, знают всё, и те рассчитывают на подсказку диспетчера. По лётным законам, которые написаны кровью многих достойных людей, не вернувшихся из полёта, команды диспетчера обязаны беспрекословно выполнять все, кто находятся в его зоне влияния, поэтому на диспетчера ложится величайшая ответственность.
     При дефиците времени он должен, мгновенно прокачав ситуацию, выдать единственное верное решение. Для него передать по радио всегда регистрируемое магнитофонами неточную, неполную или ошибочную информацию - всё равно, что подписать самому себе приговор, в особенности, если исход полёта завершится плачевно. Известны случаи, когда в результате неправильных действий «воздушных дирижёров» случались катастрофы и гибли люди, носить в себе горе и страдания сотен людей диспетчера не могли и добровольно расставались с жизнью. Как жаль, что в сытой и благополучной Швейцарии живут диспетчера, которые думают иначе...
    Ростовская зона традиционно считалась одной из самых загруженных и сложных в стране. Кто-то снижался, второй набирал высоту, третий заходил на схему и готовился к посадочному манёвру, другой шёл по трассе. И всеми самолётами, а значит, и жизнями, управлял только один человек - диспетчер. Но и в нашей, сложнейшей ситуации, он не мог рисковать другими бортами и перевёл диалог на специально предназначенный для особых случаев в полёте канал. После перехода на резервную частоту диспетчер повторил:
   - Что у вас произошло?
   Я не хотел заранее драматизировать обстановку, поэтому ответил, что экипаж, видимо, что-то съел и временно нетрудоспособен.
  - Что вы делаете в кабине экипажа? Как вы там оказались?
  Вкратце объяснил, как всё произошло.
   - У вас есть навыки управления самолётом? - С тоской спросил диспетчер.
   - Да, летал на перехватчиках, лётчик-снайпер. Правда, это было давно, более 10 лет назад, сейчас на пенсии.
   - Понятно, - повеселел диспетчер.
   Может, мне только показалось, что он обрадовался? После небольшой паузы диспетчер добавил:
   - Будьте на связи, через несколько минут передам микрофон пилоту, летающему на этом типе.
   Пока я рассматривал пилотажно-навигационное оборудование, в наушниках послышался голос:
   - 250-й, следуйте моим указаниям. В Адлере дождь, нижний край облачности – 400 метров, видимость 3 км. Принято решение сажать ваш самолёт в Ростове на военном аэродроме. Начинаем его готовить. У вас есть 20 минут для ознакомления с кабиной, затем надо будет отключить автопилот и приступать к снижению. Садиться будете «с прямой» (данный способ посадки означает посадку с ходу, без построения предварительного манёвра над аэродромом, - прим. автора), ветерок на посадке как раз строго встречный. Но сначала возьмите штурвал и подверните вправо на курс 270 градусов, уклонились от маршрута, струйные течения снесли самолёт левее трассы на 20 км. Оставайтесь на связи, можете задавать любые вопросы.
   - Вас понял, - ответил я. - Пока вопросов нет.
   Крылатая махина, подобно живому существу, почуявшему опасность, повиновалась безропотно. «Ага, тоже жить хочешь?!», - с удовлетворением подумал я. Подозрительно легко удалось мне, взяв управление над самолётом, а, значит, и над всеми, кто летит этим рейсом, довернуть на требуемый курс. Осторожно, словно боясь ненароком обидеть лайнер, отпустил штурвал. Нам теперь надо подружиться, очень надо! Делить-то нечего! Если не сможем понять друг друга и помогать в этой схватке за жизнь, то победителей точно не будет.
    Автопилот заработал автоматически, весело подмигнув зелёной лампочкой включённого режима. Вернулась Ольга. Теперь не осталось и следа от той растерянной девушки, что 10 минут назад здесь рыдала. Сейчас это был человек, готовый выполнить любую мою просьбу. По крайней мере, так читался её полный решимости взгляд. Есть категория людей, которых трудности мобилизуют. Видимо, в этой авиакомпании профессиональный отбор сотрудников поставлен очень даже неплохо. Да, с ней я точно пошёл бы в разведку! Внутренний голос, разглядев в стюардессе просто красивую женщину, добавил: «И не только в разведку, кстати!».
   - В салонах всё нормально, никто ничего не заметил, люди отдыхают, - отрапортовала стюардесса.
   - Понятно, спасибо. Садись на место правого пилота, будешь мне помогать.
   Я заметил, что все переключатели выпуска шасси и механизации крыла расположены у второго пилота и в нужный момент я не смогу бросить управление, чтобы самому нажимать на них.
   - Но я же ничего в этом не понимаю!
   - Будешь делать только то, о чём попрошу. Ничего лишнего не трогай, особенно то, что выкрашено в красный цвет! Надеюсь, с цветоощущениями нет проблем?
   - Нет, - фыркнула Ольга. - У нас, между прочим, врачебно-лётная комиссия построже вашей будет!
   Подумал, интересно, но почему?! Потому что на одного врача больше?! Надо будет потом спросить у знакомого доктора. Я привык, чтобы всё было разложено по полочкам, с возрастом это стало моей потребностью, уточнять не стал и продолжал:
   - Когда нужно будет что-то включить или повернуть какой-нибудь рычажок, я подскажу. И всё. Это не трудно, поверь мне. Не волнуйся, всё будет хорошо.
   Внутренний голос опять вышел на связь и намекнул, чтобы насчёт лёгкой посадки иллюзий не строил. Опасения полностью подтвердились, кстати...
   Выбирать-то особо здесь нечего. Вариантов, в сущности, немного - всего два: или мы сядем, или нет. Из индивидуальных средств спасения – только надувной круг, который взял с собой мой внук для купания в море, да и тот сдан в багаж. Чтобы поднять слегка приунывший боевой дух, я спросил:
   - Оля, а на борту есть свистки?
   - Какие свистки? - Не поняла сначала вопроса Ольга.
   - Ну, как это какие?! Мы же к морю летим! Вдруг нам придётся сесть на воду, как мы будем акул распугивать?! Для этого свистки и пригодятся! Акулы, как известно, боятся громкого свиста!
   - Разве у них есть уши?! Но ведь в Чёрном море нет акул! - Тут до неё дошёл, наконец, смысл шутки, она сквозь силу улыбнулась.
   Мне необходимо было установить с ней рабочий контакт, отвлечь от мыслей о возможной катастрофе, для того, чтобы я мог на неё рассчитывать в дальнейшем, даже если шансов на спасение у нас не будет. Чтобы потом, на разборе полётов у Бога, я мог спокойно объяснить, что ни одного шанса нам он специально не оставил. Это будет говорить только об одном – ему опять понадобились самые лучшие...
   Я рассматривал одним глазом приборную доску, пытаясь запомнить расположение приборов и контрольных лампочек, чтобы потом не метаться по ней глазами, теряя драгоценные секунды, в то время как второй глаз предательски притормозил на её красивой коленке. Чтобы сосредоточиться, я попросил:
   - Сделай мне, пожалуйста, кофе. Пока ещё у нас есть время, потом будет не до этого.
   Она кивнула и вышла. Ольга определённо мне нравилась.
   - 250-й, - раздалось в наушниках, - это Ростов, входите в нашу зону, доложите обстановку!
   - 250-й, без изменений. Эшелон 10600, на курсе 270. Жду ваших указаний.
   Сколько раз за свою лётную жизнь я попадал в сложные ситуации! Но я был к ним готов, у меня была высокая натренированность, что называется, я был запрограммирован на успех. Особые случаи полёта, могущие возникнуть в воздухе, были многократно разобраны и проиграны на тренажёре в учебном классе. Специфика лётной работы научила моментально реагировать на любые критические ситуации. В лётном деле, как, пожалуй, ни в каком ином, важно предусмотреть начало развития отклонения, возникающего в полёте, чем потом бороться с последствиями.
   «Полёт - это исправление ошибок», - сказал кто-то из великих пилотов. И он был, несомненно, прав. Как говорится, это не шахматы, здесь думать надо! Причём, очень быстро думать, и успеть принять верное решение. Счёт идёт не на секунды. Секунды в нашем деле –  большая роскошь! Профессионализм в том и заключается, чтобы предвидеть, предусмотреть и учесть любую мелочь и всё за доли секунды. Хотя, как известно, в авиации нет мелочей. Сейчас же настораживала неопределённость. Исход полёта пока не просматривался.
    Пришла беда – отворяй ворота! Пока продолжал рассматривать оборудование кабины, на центральном табло загорелась красная лампочка, сигнализирующая о падении давления масла левого двигателя. Бывает, что это просто ложное срабатывание, какой-нибудь сбой в электроцепи, например, и ничего страшного нет. Найдя на приборной доске манометр давления масла, я заметил, что стрелка находится возле нулевой отметки. Худшие опасения подтверждаются. Это очень серьёзный отказ, предполагающий немедленное выключение двигателя во избежание выхода его из строя.
   Стечение обстоятельств, совпадение случайностей или просто фатальное невезение? В нашей обычной жизни мы, как правило, пренебрегаем возможным стечением обстоятельств, считая, что, если вероятность события в нашем понимании мала, то события не произойдёт. Американский учёный Мэрфи сформулировал несколько законов, которые названы его именем. Один из важнейших законов гласил: «Всё, что хоть с какой-нибудь долей вероятности может произойти - произойдёт!». Но более интересным и неожиданным было следствие из этого закона: «Всё, что не может произойти – всё равно произойдёт!». В авиации множество аварий и катастроф произошли именно по совпадению явлений, каждое из которых в отдельности не привело бы к трагедии. Их совпадение считалось как раз той случайностью, которая не может произойти, и поэтому последствия таких совпадений не продумывались, а если и продумывались, то не в первую очередь. Я знал это прекрасно.
   Пришла Ольга и принесла на подносе кружку дымящегося кофе с булочкой.
   - С сахаром или без? - Поинтересовалась она.
   - С сахаром, две ложки, - сказал я машинально. - А, что? Какой сахар? Быстро отнеси кружку обратно и займи место в кресле!
   - Конечно. Сейчас вернусь.
   Она сказала это тоном, каким говорит жена, отправляясь в ванную: «Ты только не усни, милый!». Мне стало весело. С таким помощником точно можно горы свернуть!
   Связавшись с землёй, доложил об отказе. Мне предложили проконтролировать показания ряда приборов, что я и сделал незамедлительно. По остальным признакам отказ подтвердился, стало падать давление в одной из гидросистем, более того, начался рост температуры газов этого двигателя, что могло привести к его пожару. Двигатель пришлось выключать.

Глава 2

 - Здравствуйте! Позвольте мне, на правах вашего командира, открыть сегодняшний вечер. Спасибо всем за то, что нашли возможность вернуться в город своей юности. Город, в котором сбылась ваша мечта, - начал свою речь командир эскадрильи. - Ровно 30 лет назад мы сидели здесь, в этом уютном ресторане и обмывали ваши первые офицерские звёзды…
 На юбилей нашего выпуска съехались всего 15 человек. Всего 15 выпускников из 325, поступивших в училище 34 года назад. Большинство погибло во многих военных конфликтах нашего времени, а также при выполнении тренировочных или испытательных полётов. Некоторые приехать не смогли в силу разных причин, другие выехали из страны в поисках лучшей доли и проигнорировали юбилей. А остальных, но таких немного, просто не смогли разыскать. Прозвучала цифра, что всего из выпуска осталось в живых менее 40 человек. Правда, я не знаю, как удалось пересчитать нас и кто этим занимался конкретно, если адреса некоторых однокашников вообще найти не удалось. Хотя, думаю, эта цифра совсем недалека от истины.
 Для встречи сняли уютный ресторанчик недалеко от моря. Место мне понравилось сразу. Тихо, вдали от морского порта и городского пляжа. Ресторан находился недалеко от красиво оформленной набережной, с фонтанами и пальмами. Наш ресторан – небольшой, уютный, чистенький, выполнен в виде некоего бунгало туземцев. У входа – выдолбленная из дерева пирога. На стенах развешены бумеранги, бусы из раковин и профессионально выполненные муляжи человеческих черепов, словно их на самом деле здесь съели. Может, это были клиенты, которые не смогли рассчитаться за трапезу?! Столики деревянные, длинные, сделанные из какого-то массивного дерева, покрытые лаком. Вместо стульев – аккуратно распиленные круглые деревянные чурки с прибитыми спинками.
 Место, где находился бар, было обложено камышом по периметру и своим видом напоминало хижину. На нетолстых жердях, заменявших полки, стояли бутылки с вином. Там же находилась огромная клетка с красивым разноцветным попугаем, который умел говорить несколько фраз, в том числе и такую: «Выравнивай, сынок, а то закопают обоих!». Правда, при этом он добавлял ещё более резкие выражения, которые приводить здесь я не могу.
 Посреди зала были сложены дрова домиком в виде пионерского костра, внутри них установлен искусственный огонь. Представилось, что сейчас в зал зайдут туземцы, и неунывающий Робинзон Крузе, попивающий пивко за соседним столиком, снова будет спасать Пятницу. Похоже, что дизайнер этого ресторанчика был весёлый парень и ел свой хлеб не даром.
 В сложное для России время проходила эта встреча. Страна разваливается на глазах. Китайские школьники изучают географию и рассматривают политическую карту, на которой территории Амурской области, Хабаровского края, Еврейской автономной области и большей части Приморья относятся к Китаю, а многие российские города переименованы и носят китайские названия. Дальний Восток и Сибирь фактически стали китайскими провинциями. Японцам подарили 2 острова из Курильской гряды, но они расценили это как подачку и демонстративно отказались, требуя вернуть всю Курильскую гряду. Японцы готовы выкупить также Сахалин, даже цену назвали. Наши обещали подумать.… На Кавказе, не без помощи самой миролюбивой державы в мире, не оставляющей мир в покое – США, вспыхнула очередная бесконечная война. Мусульманские народы, населяющие Россию, пытаются создать собственное государство. Псковскую область не могут поделить между собой Эстония с Латвией, Россию в этом конфликте попросили не суетиться. Финны пытаются вернуть себе Западную Карелию, отошедшую к СССР в 1940 году. В Калининградской области очень популярна поговорка: «В области пессимисты изучают литовский язык, оптимисты - немецкий, а реалисты - автомат Калашникова», там выросло целое поколение, которое никогда не бывало на «материке», да и явно не горит желанием сделать это в будущем. Президент думает, что он руководит страной, а страна... Страна уже ни о чём не думает. Люди устали надеяться на лучшее и ни во что не верят.
 …Юбилей был в самом разгаре. Захотелось и мне сказать несколько слов. С налитой рюмкой я поднялся и начал тост:
 - Друзья! Я очень рад, что имею возможность присутствовать на этой встрече. – Рюмка выскользнула из рук и упала на пол, разбившись под смешок друзей. - Что-то я разволновался, - наливая следующую рюмку, смущённо пробормотал я, - словно мне предстоит сейчас снова сделать первый самостоятельный вылет. Я благодарен судьбе за то, что сумел поступить в наше училище. Как позже выяснилось, поступить – значит сделать только первый маленький шажок на пути к достижению своей мечты. Помните высказывание одного из великих лётчиков мира Валерия Павловича Чкалова: «Чтобы стать лётчиком, нужно проплыть семь вёрст дерьма»?
 Все оживились, очевидно, вспоминая и свой «заплыв». Выждав, пока уляжется шум, я продолжал:
 - Между прочим, эти слова были сказаны им ещё в 30-е годы прошлого века! Несмотря на то, что с тех пор появились уже самолёты пятого поколения, могущие решать задачи, представлявшиеся ещё вчера просто фантастическими, многие традиции тех лет сохранились. В авиации никогда не было легко. Профессия лётчика-истребителя, и, уж тем более, истребителя-бомбардировщика, требовала полной концентрации всех сил. Мелочей не было. Нужно было учитывать буквально всё. Небо ошибок не прощало. На вопрос: «Кому сказать спасибо, что живой?» - у меня есть ответ. И эти люди находятся сегодня с нами здесь! Это они сумели вложить в нас тот запас прочности, благодаря которому мы смогли пройти все испытания и, мало того, что остались живы, но и не посрамили честь училища. Предлагаю поднять бокалы и выпить за здоровье наших дорогих лётчиков-инструкторов! – Тут я хотел ещё добавить, но овации заглушили мои слова.
 Зазвенели бокалы. Отвыкшие от такого внимания инструктора – люди, превратившие мечту в явь, стали вспоминать забавные моменты из нашей курсантской жизни. Взрывы хохота периодически сотрясали зал. Затем слово взял Сергей Китайгородов, мы его фамилию в училище ласково сократили до более благозвучной – Кит, и по-другому никогда не называли, генерал, круглый отличник и большой любитель рисования. Разработанная им методика профилактики лётных происшествий позволила значительно сократить потери лётного состава. Он начал сразу с места в карьер:
 - За 30 лет на нашу долю выпали серьёзнейшие испытания. Не обошли нас стороной, к сожалению, все военные конфликты последнего времени, начиная с Афганистана и заканчивая Балканами, Ираком и некоторыми другими, о которых вы можете только догадываться. Нас нельзя упрекнуть в предательстве, трусости, измене Родине. Поверьте, не было таких случаев. Свой воинский долг мы выполнили до конца, с честью. К сожалению, не все смогли дожить до этого дня, - его голос задрожал, глаза стали влажными, стало заметно, с каким трудом даются ему слова.
 После небольшой паузы он продолжал:
 - Не повернётся язык назвать смерть наших товарищей напрасной. Мы хотели жить в сильной стране, мы не жалели себя, приближая этот миг. Не наша вина в том, что страна находится сейчас в таком ужасающем положении. Хочу предложить вам тост за возрождение великой России. Мне могут сказать, что Россия уже агонизирует и ей ничто не поможет. Нет! Не верьте этому! Россия не может умереть! В истории России были и более трудные времена. И всегда она возрождалась. Правда, ценой неимоверных потерь, проходя через немыслимые страдания, но возрождалась. Ну, такой вот у нас менталитет, блин. Так неужели кучка воров, которая сейчас находится у власти, сможет уничтожить нашу державу?! Разве за это гибли наши товарищи? Уверен, что мы ещё не сказали своего крайнего слова в этой жизни. Все мы состоялись как высочайшие профессионалы. Среди нас есть орденоносцы, Герои Советского Союза, Герои России, Герои других стран. Свой воинский долг перед Россией мы выполнили. Выполнили слишком дорогой ценой. Во имя чего? Во имя светлого будущего. И где это будущее?! Чиновники лишают нас даже тех мизерных льгот, что мы имели. Почему это происходит? Да потому, что руководство страны наплевательски относится к своему народу. Я считаю преступлением сидеть в уютном кресле в Кремле и рассуждать об удвоении какого-то ВВП. Да ты, б..., отбери пару нефтяных вышек у воров, использующих оффшорные схемы увода налогов – вот тебе и реальное удвоение, утроение! – Кит разнервничался не на шутку. – Разве можно назвать это жизнью? Мы не живём, а доживаем. Да что там говорить? Вы сами это знаете. У нас отобрано всё, кроме чести. Думаю, что так считает каждый из вас. Звучит громко, но вы всё видите сами – в России сейчас идёт какая-то мышиная возня, паралич власти, президент не может внятно промычать о текущем моменте, не говоря уж о предпринимаемых мерах по выводу из кризиса. Никакой национальной идеи! Во что верит молодёжь? В кого попало, в Гарри Поттера, например, этакого птеродактиля в очках!
 Серёжа Бузотёров, владелец крупной торговой компании, воскликнул:
 - Ты считаешь, что лучше верить в Павлика Морозова?! Гарик хоть летать умел, под авиатора косил, словом, почти наш человек, а что сделал Павлик, забыли?!
 - Зато дело Павлика будет жить вечно! - Возразил ему с улыбкой Игорь Анорин, человек-легенда, знакомство с которым уже считалось редкой удачей. Он выполнял самые сложные и ответственные полёты в правительственном отряде. Ему безумно нравилось садиться, когда Руководитель Полётов ласкал слух фразой: «Убирайте обороты, полоса под вами». Это значило, что лётчик сел при полном отсутствии видимости и при этом попал на полосу. Безопаснее, на мой взгляд, подёргать тигра за хвост, находясь в его клетке. Когда аэродром накрывает туманом, то ветра практически не бывает и его можно в своих расчётах на посадку не учитывать. Если всё грамотно рассчитать, то можно садиться практически при нулевой видимости. Есть одно «но». Такая посадка - это высшее проявление профессионализма. Лётчик должен быть не просто первоклассным, а суперпервоклассным. В России таких осталось всего несколько человек. Игорь по праву занимал в нём место под №1.
 Все засмеялись.
 Я сказал:
 - Это точно! В городе, где я живу, есть даже детский санаторий имени этого «героя». И нормально, всех устраивает. Дети учатся на его примере!
 Бузотёров добавил:
 - А мне всегда была близка идеология Карлсона. Жалко, что он улетел от нас навсегда...
 Кит продолжал:
 - Вот я и говорю - нет идеалов! Нет ничего! У президента другие задачи, ему не нужны профессионалы, ему нужно окружить себя земляками и подготовить преемника, преданного ему, который бы не тронул его самого и близких ему людей после окончания президентского срока. Потому что так ему приказали сделать. Будьте уверены - и человек, пришедший на смену тому преемнику, тоже сделает так же. Если успеет, конечно. Придут наши друзья-американцы и усадят свою марионетку типа ...., впрочем, не буду озвучивать. Эта фамилия и так у всех на слуху. Он больше всех печётся о России на словах, делая всё наоборот. Круговая порука! А почему так поставлен вопрос, вы не задумывались? Да потому что все, пользуясь служебным положением, воруют. Воровство - это политика неприятия власти, отсутствие веры в государство. Самое парадоксальное, что власть тоже себе не верит! Никому не позволено критиковать президента. Ни в прессе, ни на митингах вы не услышите ни одного слова неудовольствия президентом. Правительство, подконтрольное ему, периодически в целях профилактики или для того, чтобы «выпустить пар», слегка лягнуть пока ещё разрешается. Пока....
 Серёжа, задумавшись, замолчал. Мы, понимающе, выжидали. Затем Кит закончил своеобразный политический тост:
 - Эх, куда мы катимся? Но поминок по России не будет. Пока мы живы, мы не должны этого допустить! – И, повысив голос, спросил: – Вот скажите – неужели все наши жертвы оказались напрасными? – Не дожидаясь ответа, влил в себя рюмку водки.
 Все выпили. Теперь вечер встречи выпускников стал напоминать съезд оппозиции. Слишком много накопилось у людей эмоций. С кем, как не с друзьями, можно обсуждать всё происходящее в стране? Свободой слова в России, которой власти поначалу радостно объявляли как очередное завоевание народа, увы, уже и не пахло. Все средства массовой информации были под жёстким контролем спецслужб. Когда власть бессильна, то на её защиту первыми встают люди из госбезопасности. Или как она там сейчас называется? В стране налицо был явный крен к прошлому, когда за свои убеждения преследовали, отправляли в тюрьму или, кому несказанно везло, в 24 часа просто выкидывали из страны.
 Тост, который произнёс Кит, подвиг меня на очередной манёвр. Как известно, лётчик не умеет долго соображать, это противоречит его образу жизни. Тугодумов выявляли на ранней стадии становления в ряд авиаторов, ещё на первом курсе в училище. Если кто и сумел проскочить на второй, то значительно осложнял себе жизнь в дальнейшем. В прямом смысле. Физически дожить до пенсии из них могли единицы. Когда про такого пилота говорили, что в какой-то ситуации ему просто повезло и он остался среди нас, то это значило, что лётчик ничего не мог сделать, неграмотно оценив ситуацию, в том числе и из-за своей врождённой привычки долго соображать. Поэтому он должен благодарить Бога за удачное завершение события, но только не себя. В дело вмешивался Господин Случай, и лётчик оставался жив. Если лётчик был умным, он понимал, что ему дали последний шанс остаться среди нас. Любой тугодум здесь делал однозначный вывод о смысле жизни, в котором места в авиации ему почему-то не находилось. Он мог быть хорошим человеком и, как правило, был им, потому что плохие люди в авиацию попасть не могли (2-3 ублюдка типа Беленко, перегнавшего МиГ-25 с новейшим вооружением и системой опознавания в Японию или Зуева, совершившего перелёт на МиГ-29 в Турцию, но перед этим пытавшегося разбомбить свой аэродром, не в счёт – из сотен тысяч лётчиков, кстати!), но всё-таки он был не на своём месте. Нельзя его осуждать за это. За свою жизнь я почти не встречал тех, кто, узнав, что я служу в авиации, не признавались мне, что тоже хотели поступать в лётное училище, но, в силу разных причин, как-то не сложилось. Лётчиками в детстве хотели быть практически все. Хотеть – не значит стать. Ко мне в голову пришла одна идея, я быстро её продумал, пока Кит «собирал аплодисменты», и тут же решил поделиться ею с друзьями:
 - Кит, спасибо тебе, что первым начал этот разговор. Не повернётся язык назвать жизнью наше существование. Слушая тебя, я понял, что нам нужно. У меня появились некоторые идеи относительно кардинального изменения ситуации в стране. Я, кажется, понял, чего нам не хватало и что нам нужно, - и, видя недоумённые взгляды, добавил, - вот так вот, джентльмены, на мелочах мы не тормозим! Если играть, то по-крупному!
 Джентльмены притихли. В зале стало слышно тиканье часов. Все сидели, соображая над сказанным. Наконец, не выдержав паузы, слово взял командир:
 - Игорь, что ты хочешь предложить?
 - Здесь находятся те, кто знает цену словам и умеет держать язык за зубами, - сказал я. Слишком многое наболело в душе, - тем не менее, я хотел бы напомнить вам, что всё, сказанное сегодня, должно остаться между нами. Кто-то согласится быть со мной, но могут оказаться и те, кто ничего не захочет уже менять. Поэтому я прошу очень ответственно подойти к моим словам. Вы можете навредить делу, даже не желая этого. Всё очень серьёзно. Я должен спросить у вас – хотите ли вы отдать все силы, а, возможно, и жизнь для того, чтобы наши дети и внуки не задали вопрос: «Где вы были и что делали, когда страну разворовывали?». И вопрос этот будет задан нам не как насмешка, что, мол, почему сами-то не принимали в этом участие, а как укор, как выстрел – и что же вы всё-таки делали, господа хорошие?! Как могли всё это допустить?!
 Для всех мои слова стали полной неожиданностью. Быстрее других опомнился Андрей Фалин, балагур и бабник, получивший Героя России за уничтожение лидера арабских экстремистов в одной из ближневосточных стран в результате длительной сложнейшей хитроумной спецоперации:
 - Ты серьёзно? Почему ты считаешь, что мы что-то сможем изменить? Я уже ничему не удивляюсь и никому не верю. Думаю, что ситуация стала развиваться по необратимой схеме и возврата к старому нет. Уверен, что я не одинок в своей оценке.
 - Вот об этом я и хочу поговорить детально. Но позже, - а сам подумал: «Ну что вы все молчите? Давайте, говорите! Ведь вас это тоже волнует!»
 Алексей Бородаев, писатель и музыкант, ранее работавший по «совместительству» ещё и командиром полка штурмовиков, словно читая мои мысли, высказался оригинально:
 - Я всё понял. Пора вызывать санитаров! Нам вождя не доставало! Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков! В вашем учреждении, сэр, сегодня день открытых дверей?!
 Все рассмеялись. Напряжение вечера стало спадать. Командир эскадрильи, человек без нервов, герой корейской кампании, сбивший 4 американских Фантома, наш самый любимый командир в мире, сказал:
 - Я уже стар, чтобы участвовать в этом лично. Я считаю, что ты, Игорь, правильно рассуждаешь. Дело только в том, что ситуация в стране такая, что нам даже чудо уже не поможет. А все вы знаете, что я никогда не ошибался. Не думаю, что чутьё меня подведёт и на этот раз. У нас нет ни малейшего шанса выжить. Говоря откровенно – нас не то, что даже на Красную площадь не пустят с каким-нибудь плакатом, нас снимут с поезда ещё где-нибудь под Воронежем! Каким образом мы сможем что-то изменить?! Поэтому стоит ли расстраиваться лишний раз? К чему сейчас эти фантазии? Да, больно видеть крушение идеалов, того, во что верил. Я не считаю, что идея коммунистов плоха. Я приближал светлое завтра как мог, да и вас учил также только добру, поэтому вы у меня такие замечательные и получились. Я вами гордился ещё в училище, когда тот же Логинов сумел посадить самолёт после несинхронного выпуска закрылков. Помните? Его крутануло так, что он чуть не врезался в пятиэтажку, стоявшую прямо на курсе посадки. Мог катапультироваться, но тогда погибло бы множество людей. Или когда у Четверова на полигоне двигатель остановился? Там нужно было прыгать, а он применил встречный запуск в воздухе и спас самолёт. Правда, я тогда всыпал ему по первое число за невыполнение инструкции! – Все засмеялись, вспоминая как бедный Толик недели две прятался за спинами других, спасаясь от праведного и справедливого гнева командира – ведь мог реально тогда погибнуть! – Четверов, молодец, реабилитировался за это – таких орлов воспитал, некоторые уже Героями России стали. Я гордился вами после вашего выпуска, следил за вашими подвигами. Никто не струсил, никто не предал. Я считаю, что в этом есть и мой скромный вклад. – Мы опять засмеялись, прекрасно понимая, что наш командир – это что-то необыкновенное! Если бы не он встал тогда на нашем жизненном пути, ещё неизвестно что из нас бы выросло. Командир помолчал, собираясь с мыслями и сказал: - Идея коммунистов была не плоха, плохи были исполнители.
 Толик Четверов, единственный из нас, кого никогда не касались хлопоты, связанные с переездами к очередному месту службы. Всю свою лётную жизнь провёл на одном из училищных аэродромов, будучи лётчиком-инструктором, возразил:
 - Товарищ командир, извините, не могу с Вами согласиться. Мои родители живут сейчас в Красноярске. Так вот, они рассказывают, что против китайской экспансии власти уже бессильны. Не хотят связываться, запуганы и практически находятся у них на довольствии. Китайцы завалили всю Сибирь одноразовыми шмотками, которые носить можно до первой стирки, залили всё своей почти дармовой облепиховой водкой, а в качестве закуски предлагают продукты сомнительного происхождения. Спиваются все, даже трезвенники. По-другому нельзя, невозможно трезвыми глазами смотреть на это безобразие. Даже местные бандиты притихли и попрятались, то ли воровать нечего, то ли китайская мафия с ними по-тихому разобралась, да это и не важно теперь. Уехать куда-либо нет возможности. Квартиру продать нельзя. Её никто не купит, а китайцы квартиры не покупают. А зачем? Зачем платить за то, что можно взять даром? Они выживают нас уже откровенно. В Сибири только одна Агафья Лыкова чувствует себя свободно. Пока её не нашли, конечно, - развернувшись ко мне, Анатолий закончил мысль, - Игорь, я знаю тебя с первого дня учёбы, мы всегда были вместе, я тебе верю и в стороне остаться не смогу. Твоя идея мне по душе. Терять, действительно, уже нечего. Но говорю это не от полной безнадёги. Шанс есть. Маленький, правда. Хотя я и считаю, что это ещё не полная задница, но уже где-то рядом. Предлагаю тост за дружбу. За то, что мы по-прежнему готовы прийти на помощь попавшему в беде. За то, что мы встретились сегодня здесь. Многие ли из нас думали, что доживут до сегодняшнего дня? За нас, мужики! – закончил Анатолий тост по-простому.
 Тост был встречен на ура. Как это часто бывает на подобных встречах, после нескольких тостов люди объединялись в отдельные компашки и начали делиться воспоминаниями.
 Анатолий закурил и пересел за мой столик.
 - Ну, привет, друг! Расскажи, мы ведь не виделись 30 лет, что ты делал все эти годы? Как-то так сложилось в жизни, что ни адресами обменяться не успели, ни через однокашников найти тебя не удавалось. Говорили даже, что ты через год после училища разбился. Я не верил. Где ты пропадал? Чем занимался?
 Вася обошёл стол и чокнулся с единственной женщиной, находившейся в зале. Это была жена Игоря Чубова, который потерял зрение после прямого попадания ракеты в его штурмовик. Необходимо рассказать о нём несколько слов.
 Чудом было вообще то, что он выжил. Самолёт начал разваливаться ещё в воздухе. Фонарь заклинило, катапультирование оказалось невозможным. Тяги управления штурмовиком были перебиты. Казалось бы, всё - без вариантов?! Игорь, израненный, ослепший, не имея никаких шансов к спасению, по-прежнему не сдавался. И Бог сжалился над ним, подсказав выход. За считанные мгновения решение было найдено! Игорь догадался, что причиной перекоса фонаря была вмятина на обечайке (неподвижной части фонаря, - прим. автора), которая и удерживала фонарь на месте. Чтобы устранить дефект и «встряхнуть» фонарь, ставя его на место для срабатывания штатной схемы катапультирования, нужно приложить титанические усилия изнутри. Человек не мог сделать этого физически. Игорь здраво рассудил, что для этого нужно кратковременно создать большую отрицательную продольную перегрузку-ускорение (в направлении «спина-грудь», - прим. автора). Зная кабину как свои пять пальцев, легко нашёл наощупь и нажал на кнопку выпуска тормозного парашюта. Произошёл резкий толчок. Игорь сильно ударился о прицел, расположенный над приборной доской. Парашют, конечно, сразу оборвался. От рывка фонарь продвинулся на пару миллиметров вперёд, встал на своё место, приподнялся и, подхваченный набегающим потоком воздуха, нехотя отвалился. Снялась блокировка, и лётчика, не успевшего принять изготовочную позу для катапультирования, мощным пороховым ускорителем выкинуло из кабины. С декомпрессионным переломом позвоночника, раздробленной ногой, тремя осколками в спине, с пустыми глазницами его подобрали вертолётчики и успели доставить в окружной госпиталь. Больше двух лет он провёл в госпиталях, перенёс множество операций, но зрение ему вернуть не смогли. И везде рядом с ним была самая дорогая женщина на свете – его жена. Сколько мук перенесла она – одному Богу известно.
 Официанты внесли в зал здоровенный букет роз и вручили его жене Игоря. К своему стыду, я не запомнил её имя. Выпив, Вася упал на колени и поцеловал руку этой прекрасной женщине. Она попросила его подняться, обняла Васю и заплакала. Некоторые тоже плакали, не тая слёзы от окружающих.
 - Да уж, реальнее некуда, - вздохнул Толик. - В России всегда воровали. Но то,
что творится сейчас, на воровство не похоже. На мой взгляд, идёт целенаправленное разрушение государства.
 - Мне недавно анекдот рассказали на эту тему, - улыбнулся Владимир: - «Идёт заседание правительства. Премьер-министр говорит министру здравоохранения и социального развития:
 - Скажите нам, пожалуйста, когда, наконец, в России не останется людей, живущих за чертой бедности?
 - По моим расчётам, они протянут ещё максимум года два». Смешно?
 Позже, конечно, провёл полный разбор полётов в учебном классе, излишне не драматизируя ситуацию. Помню, от командира полка мне тогда крепко досталось. Влепили даже выговор по партийной линии, считаю, что незаслуженно. Через полгода и партии не стало, а выговор остался. Так и хожу до сих пор с выговором, - как-то невесело улыбнулся Анатолий и продолжал, - знаю, что можно нанести такую душевную травму, что к самолёту больше никогда не подойдёт. Парнишка, вроде, способный. Жалко мне его стало. – Анатолий налил в бокал минералки и сделал глоток. – Нет, наверное, я неправильно выразился. Жалость здесь не причём. Когда удаётся перехитрить свою судьбу, то имеешь полное право вершить судьбы своих подчинённых, разве нет? Ну, подумаешь, чуть не угробил?! С кем не бывает?! Не специально же, а из лучших побуждений! Привыкнуть к этому трудно, но такова наша инструкторская доля. Кстати, этот курсант стал потом лётчиком-испытателем, Героем России, несколько лет поздравлял меня с днём рождения, а 2 года назад его не стало. Не удалось ему перехитрить свою судьбу. Погиб в схожей ситуации, испытывая новый самолёт. Отрабатывал взлёт с выключенной САУ (системой автоматического управления – прим. автора). Как рассказали потом его друзья, он ушёл от нас молча, не сказав ни слова. Материалов расследования оказалось недостаточно, чтобы выработать хотя бы одну убедительную версию лётного происшествия. Я сам рассматривал его плёнку САРПП. На ней видно, как за полторы секунды до столкновения с землёй пилот с ожесточением бросил рули в нейтральное положение. Это словно его сигнал нам – он всё понял. Понял, ещё оставаясь на этом свете, хотя теперь уже совсем ненадолго. Тайну своей гибели мой ученик унёс с собой. Ни одного поражения не знал, - сокрушённо сказал Анатолий. — После нашего «знаменитого» полёта он резко пересмотрел свои взгляды на жизнь, стал относиться к себе очень требовательно. Закончил училище с золотой медалью. Все в жизни ему удавалось, все!
 Глаза Анатолия стали влажными.
 - Да. Шутка в духе мадам Судьбы. По-бабьи неумно и зло, - констатировал Володя.
 Мы выпили не чокаясь, помянув коллегу. Помолчали. Анатолий закончил мысль:
 А я подумал - бывает! Бывает, что судьбу испытывают, Толя, и дважды, и трижды! Просто кому как повезёт. На мою жизнь таких испытаний было много, со счёта сбился. Заканчивая свою историю, я сказал:
 - Последние 4 года не летал. Вы не забыли ещё те времена? Вся техника, оборудование и объекты, что были в союзных республиках в момент развала СССР, стали принадлежать этим республикам. Поэтому казахи на правах хозяев и отобрали у нас самолёты. А так как своих кадров у них почти не осталось, то самое лучшее применение самолётам нашлось очень быстро. Надо сказать, что они вообще весьма «изобретательные и предприимчивые» люди. Курочили и сдавали на металлолом всё, что попадалось им на глаза, не задумываясь ни о чём. Самолёты мы перегнали в Николаевку, что под Алма-Атой. Согнали туда самолётов немерено, со всего Казахстана. Там их пилили на части и сдавали на металлолом. Похоже, с мозгами у казахов была напряжёнка. Что – нельзя было найти им другое применение?! Продать, например. Или открыть лётное училище и обучать иностранцев. В Средней Азии нет ни одного лётного училища. Нет, одно, в Бишкеке было. Наверное, тоже расформировано.
 - О чём ты говоришь?! – Не удивился Анатолий. - Они даже своей столице не могли придумать название! Город переименовывали неоднократно. Ничего толкового не придумав, так и назвали – Астана, то есть по-русски – столица. До сих пор не пойму – чем им Алма-Ата не понравилась?!
 - Да ладно, что теперь жалеть? Кинули мы братьев-казахов. Пусть живут как умеют. Подумаешь, многолетняя дружба! Кому это в наше время интересно? Мы от белорусов ушли, украинцев обидели, а казахи и подавно нам не нужны. Американцы ли их подомнут или китайцы сожрут, сказать пока сложно. То, что мы им не помощники на деле – факт решённый. А наши советы с некоторых пор они почему-то спрашивать перестали…
 Ну вот, продолжаю. Летать было уже не на чем. Родное государство армию кинуло как последнего лоха. Денег за время службы почему-то скопить не удалось. Служить, как я уже говорил, не мог. Выходного пособия хватило на то, чтобы раздать долги и пару месяцев пожить на съёмной квартире, свою не заслужил, естественно. Я же не начальником продслужбы или финслужбы работал. Это у них квартирный вопрос решался ещё до увольнения. В это время я по простоте душевной лётчиком работал, блин. Вот и пролетел.
 Анатолий поинтересовался:
 - А что – жилищный сертификат разве ты не получал?
 - Получал. После его продажи денег хватило только на балкон, туалет и половину ванной комнаты! Перебрался в центр страны. Жил в небольшом областном городке под Москвой. Производство стояло. То дефолт, то приватизация. Вообще мне как-то непонятно – зачем рушить то, что работало, и на этом месте пытаться что-то создавать заново?! Что – гении экономики, что ли?! Естественно, когда начали пожинать плоды своих решений, стало поздно. Приватизацию остановили, когда всё было украдено до нас. Как ни странно, авторы приватизации признались вслух, что она пошла немного не так, как первоначально задумывалось, но поспешно объявили, что её итоги пересматриваться не будут. Рыльце в пушку, очевидно.
 Видя, как мы оживлённо беседуем, за наш столик подсел Андрей Фалин. Анатолий, продолжая мою мысль, сказал:
 - Как вариант – не могли считать, потому что были в доле. Начальник «счетоводов», Счётной палаты то есть, не может обнародовать результаты своих расследований уже несколько лет. Просто не дают ему это сделать! Президенту это, похоже, не надо. Захотели бы найти виновных – сделали бы. Но как можно себя арестовывать?! Такое и Мюнхгаузену не пришло бы в голову!
 Мы засмеялись над удачным сравнением. Из динамиков раздалось бессмертное творение Битлз «Yesterday». Помолчали, слушая песню. Андрей спросил у меня:
 - И что же было дальше?
 - Ничего особенного, - ответил я. - Никаких перспектив. Да и быть их не могло. Если в резюме при приёме на работу указывал, что являешься офицером запаса, то с тобой даже разговаривать не хотели. Долго искал работу, но предлагали только стать охранником или грузчиком. Почему-то считается, что офицер запаса имеет одну извилину, да и ту от фуражки. Да, каждый из военнослужащих владеет одной специальностью, которая может не пригодиться в обычной жизни. Кому может понадобиться, например, умение ставить мины-растяжки, скрытно проходить над авианосцем противника, открывать ракетами двери с расстояния нескольких километров, рассчитывать подлётное время выхода на цель или ломать кирпичи об голову?!
 - Допустим, мины ставить – профессия, востребованная и нужная сейчас, - возразил Анатолий. – Мина под днищем автомобиля – веский аргумент. Любой коммерсант может подтвердить, кому удавалось выжить при этом.
 - Что касается прохода под авианосцем, то на гражданке это может здорово пригодиться, - подхватил Володя.
 Андрей не упустил возможность задать вопрос, который его всегда интересовал:
 - На какой гражданке – на Машке или на Светке?!
 Мы рассмеялись.
 - Ты неисправим! И когда же ты остепенишься?! – С улыбкой спросил я.
 - Как это может пригодиться в обычной жизни? – Не понял Четверов.
 Володя пояснил:
 - Считается, что проход под авианосцем невозможен. Невозможен для западных подлодок, но не для наших, что не раз было блестяще подтверждено. Первостепенное значение здесь имеет так называемый человеческий фактор. Умение работать в команде, личная собранность, профессионализм, осознанное стремление к намеченной цели. Причём, не любой ценой. Очень важно, что готовность к самопожертвованию ради достижения поставленной задачи, считается ключом, открывающим ларчик любого неразрешимого мероприятия. Кроме нас, больше никто в мире этого не умеет. С такими людьми можно решить любую задачу. Хоть в торговле, хоть на производстве.
 - Абсолютно верно, - согласился я. – Вот и я так же – работы не боялся. Был и дворником, и таксистом, продавал и макароны, и мороженое, и мебель. Поменял немало компаний, но героем капиталистического труда стать не смог. Увольнялся, когда видел как меня обманывали. Офицер, на мой взгляд, самый безобидный человек. Его можно сравнить даже с ребёнком.
 - Почему? – удивился Андрей.
 - Да потому что офицер всегда верит только на слово! Обмануть нас проще простого. Для работодателя это было сделать нетрудно. Всё равно жаловаться не станешь. Да и некому. Кругом ворьё. По телевизору одни сериалы про бандюков, о чём тут ещё скажешь? Трудно было. И очень обидно. И вот, видя весь этот бардак, я понял, что нужно не работу менять, не подстраиваться под обстоятельства, а обстоятельства подстраивать под себя. Мысли о будущем страны меня поначалу, как ты понимаешь, почему-то не тревожили совершенно. Страна меня кинула, поэтому не мог же я платить ей за это любовью, согласен?! Я думал о том, о чём на моём месте думал бы любой глава семьи в любые времена – о хлебе насущном. Тогда патриотизм был явно не в фаворе.
 Володя подхватил мою мысль:
 - Я тоже об этом думал и пришёл к парадоксальному выводу - если проанализировать мировую историю, то все беды и ошибки совершались на голодный желудок, так сказать. Я утрирую немножко, но подумайте над таким фактом – Ленин, сам, кстати, далеко не бедный человек, за несколько лет поставил на уши половину земного шара при помощи бедных а, значит, вечно голодных, людей. Нам до сих пор аукается выстрел Авроры!
 - Это точно! – Тоном товарища Сухова воскликнул я. - За декабристами народ, как известно, не пошёл. Правда, там ситуация была немного другой, и о них мы ещё поговорим чуть позже. Почему человек бывает голоден? Конечно, я не говорю сейчас о ребёнке, инвалиде или немощном старике. Буду говорить о людях трудоспособного возраста. Можно выделить две основные причины. Или не научен, или ленивый. Как правило, эти понятия тесно связаны между собой. Поэтому, чтобы скрыть свою ущербность, этот «работяга» и шёл грабить тех, кто умел и хотел работать, - мы проговорили бы долго, но тут последовало предложение пройтись по набережной и немного проветриться. Все это предложение поддержали.
 Мы вышли на улицу. Закат затухал, отбрасывая последние багряные отблески на чернеющее прямо на глазах небо. Включились фонари, и набережная сказочно преобразилась. Блики электрического света мягко падали на слегка колышущуюся гладь моря. Крики чаек смолкли. У самого берега в задумчивости застыла влюблённая парочка. На фоне тускнеющего горизонта люди казались каменной глыбой, изящно отшлифованной волнами. Высоко в небе выплыла луна, серебряная полоса лежала поперёк ночного моря. Была удивительная тишина, нарушаемая лишь далёким шумом автомобилей и плеском волн. К нашей группе присоединились ещё несколько человек. Я продолжал:
 - До меня дошла одна простая истина. История – это не какая-то абстрактная вещь. Историю делают люди. Мы с вами, например. Только мы сами не знаем об этом. Мы думаем, что это происходит где-то там и всегда без нас.
 Сергей Бузотёров уточнил:
 - Историю делать хорошо тогда, когда есть на что её делать.
 - Серёжа, однако ты просто убиваешь меня своей логикой! - Прокомментировал я с улыбкой, - Видя нынешний беспредел, хочется опустить руки. Но что-то внутри удерживает. Почему меня так воспитали?! Родись я лет на тридцать позже, наверняка мне было бы всё равно. Патриотизм прививается, если это удачное слово, с раннего детства, практически с молоком матери. Становление происходит в школе. Чему может научить учитель, который не знает, где взять деньги на новое платье? Потому что единственное приличное платье, купленное в магазине «Секонд-Хэнд», пришло в полную негодность. Чему может научить учитель, не знающий, где взять деньги на лекарство? Чему может научить учитель, которого выгоняют из съёмной квартиры за многомесячную задолженность по квартплате? Более того, я уверен, что нынешняя молодёжь через пару десятков лет без всяких угрызений совести сдаст страну кому угодно. Только представить – целое поколение выросло за время всероссийского бардака! Отставание России от передовых стран заметно усиливается. Страна может развалиться в любой момент. Вряд ли при этом наши хитрые соседи отсидятся в окопе. Ради такого случая они отбросят все свои лицемерные приличия. Рассказы о том, что Запад якобы демократичен и гуманен, могут соблазнить только тех, кто ждет внешнего решения своих проблем. Если мы будем ждать от Запада помощи, то нам придется верить в ту чушь, которую городят западные жулики. Если мы будем самостоятельны, то увидим, что Запад не добр и не зол, он просто другой. Сдать страну с тысячелетней историей! Иногда подумаю – мне что, больше всех надо? Получается, что так. Можно, конечно, всё бросить и уехать куда-нибудь подальше от России, чтобы гарантированно спокойно прожить столько, сколько Бог мне оставил. Так нет же! Боюсь, что не смогу оставаться безучастным к судьбе страны, которой не нужен собственный народ. И почему же наше поколение выросло такими романтиками?! Знаем ведь, что чудес не бывает, но продолжаем ждать чудо!
 Каждый из нас – большой эгоист. Не спорьте! Это объективно доказанный научный факт. Человек всегда сначала думает о себе, любимом. Просто когда нужно выполнить какую-то работу, связанную с определёнными обязательствами, например, научить летать медведя, то вы приложите все свои усилия и навыки, чтобы и самолёт был цел, и медведь жив. При этом вы же не выпустите в полёт недоученного медведя! Вы будете его учить ровно столько, сколько предписывает для этого программа обучения. Если медведь летать за это время не научится, значит, он неперспективен, и летать ему не дано. Если медведь, на ваш взгляд, летать научился, то вы его выпустите в тренировочный полёт. Когда медведь первый раз самостоятельно поднимет самолёт в воздух, то вы будете думать не о нём (как замечательно, что медведь летает!), а о себе и своей карьере. А вдруг он разделит участь олимпийского мишки, улетев от нас навсегда?! Значит, в его гибели будете виноваты только вы! Потому что вы его учили-учили, но не научили. И все шишки упадут на вас. Вас отстранят от лётной работы, от возможности обучать других. При самом худшем варианте вас самих отлучат от неба. Никто не вспомнит, что профессия лётчика предполагает такие исходы, хотя всего предусмотреть невозможно. И если медведь на посадке, к примеру, в контрольных полётах садился при штиле, а когда вылетел самостоятельно, задул боковой ветер, и мишка не справился и аккуратно разложил самолёт на запчасти, то всё равно вина ляжет на вас. У вас спросят: «Почему не научил???», а вы в ответ начнёте оправдываться: «Ветра не было всю вывозную программу, как бы я научил посадке при боковом ветре?!». Вроде бы всё убедительно. Но ведь вы не смогли распознать, что в сложных ситуациях мишка может действовать неграмотно, хотя обязаны были это сделать! И предвидеть. А, значит, научить. Ваша вина? Несомненно. Ваши оправдания начальство вряд ли устроит. Вам останется лишь прикинуть свои шансы на возможность дальнейшей службы в качестве лётчика. Значит, опять думать о себе. А мишка будет приходить во сне, и никуда вы не спрячетесь от его немого укора...
 Некоторое время шли молча. Затем я спросил:
 - Помните, когда мы перешли на четвёртый курс, была катастрофа? Тогда погиб лётчик-инструктор, а курсант остался жив лишь чудом, - Анатолий, шедший рядом со мной, молча кивнул.
 Я помнил все детали того лётного происшествия. Инструктор обучал курсанта действиям в усложнённой обстановке. Ввёл самолёт в крутую нисходящую спираль и предложил курсанту самому справиться с выводом летательного аппарата в горизонтальный полёт. Курсант засуетился и почему-то начал энергично выводить самолёт из снижения, не убрав крен. Ну и, конечно, вывел самолёт на закритические углы атаки. Лётчик, имея небольшой инструкторский стаж, слишком поздно вмешался в управление самолётом. Самолёт, не веря удаче, что вышел из повиновения, вошёл в крутую неуправляемую спираль и с большой вертикальной скоростью понёс своих седоков к земле. Поняв, что ситуация полностью вышла из-под контроля, инструктор дал команду катапультироваться. Курсант настолько растерялся, что не предпринимал никаких попыток покинуть самолёт. За это время высота с 5000 метров стала около 800.... Когда нашли магнитофон и расшифровали самолётные переговоры, стали понятны аргументы, при помощи которых инструктор всё-таки убедил обучаемого катапультироваться. «Толстокожего» курсанта офицер смог убедить только после длинного монолога в течение 20 секунд! Потом мы подсчитали – инструктору не хватило ровно полторы секунды. Он всё же успел выдернуть ручки катапультирования, но такое движение его рук больше походило на жест отчаяния. Парашют не успел наполниться воздухом...
 Меня тогда поразил даже и не факт его гибели. Лётчик-инструктор, проявив мужество, выполнил свой долг до конца. Согласно руководству по лётной эксплуатации данного типа самолёта, при возникновении аварийного случая первым обязан катапультироваться тот, кто находится в задней кабине, то есть, лётчик-инструктор. Потому что если он будет прыгать вторым, его фонарь может не сброситься по причине заклинивания от срабатывания пиропатронов переднего кресла. Лётная инструкция, как постоянно нам говорилось, написана кровью, и отступать от её требований нельзя. Никто бы не осудил инструктора за то, что он катапультировался первым. Но курсант, скорее всего, так и остался бы в самолёте. Как потом смотреть в глаза матери погибшего курсанта? Поэтому лётчик катапультировался, только убедившись, что курсанта в самолёте нет.
 Об этом мы разговаривали, прогуливаясь по набережной. И я подумал с тоской: большинство из незаурядных парней, которые, как-то раз взлетев, улетели от нас навсегда, в царство вечного покоя, неотвратимо забываются теми, кто остался среди живых. Своими последними секундами жизни они подсказывали нам, живым, единственно правильные действия, предупреждающие от возможного исхода. Возникло острое чувство собственной вины, и я понял: только письменное увековечение хотя бы некоторых из тех пилотов и их последних полётов принесёт мне облегчение. В поминальных речах существует обычный стереотип – говорить о том, что ушедший будет продолжать жить в судьбах остающихся на этом свете людей. В таких словах всегда есть та или иная доля правды: никакой человек не проживает жизнь и не уходит из неё просто так, всегда в большем или меньшем кругу его знавших или даже не знавших остаётся что-то из нажитого им опыта, наработанных знаний, полученной и обобщённой информации…
 Анатолий, выпустивший в первый самостоятельный полёт больше 100 курсантов (два авиационных полка!), и при этом гордившийся тем – и есть от чего, что никого не списал с лётной работы, ответил:
 - Я тебя понял. Говоришь, вроде, убедительно. Видимо, так считают те, у кого экипаж был из одного человека, себя любимого. Но мы, инструктора, сначала думали не о себе, а о том курсанте, кому дали разрешение на вылет. Если бы мы думали сначала о себе, то летать было бы некому, так как никого в самостоятельный полёт не допустили бы. Хотя… Помнишь майора Ивченко?
 - Ты про того, который списывал «на землю» всех, кто попадал к нему в лётную группу? – вспомнил я.
 Его методика обучения тогда была притчей во языцех всей нашей эскадрильи. Все курсанты, попадавшие в его лётную группу, были списаны за профессиональную непригодность. На выпускном вечере, когда бывшие курсанты, ставшие лейтенантами, обмывали свои первые офицерские погоны, он скромно сидел где-нибудь в уголке и пил водку в полном одиночестве. Ему никто не говорил благодарственных слов, его просто старались не замечать. Он это понимал, быстро напивался и как-то незаметно для окружающих исчезал.
 В чём было его «ноу-хау»? Он, к примеру, не считаясь со своим личным временем, мог в выходной день, когда все курсанты отдыхали от напряжённой недели, с самого утра брать свою лётную группу, 5 человек, и выводить их на прогулку – показывать место на лётном поле, над которым находилась точка начала выравнивания (точка, в которой оказывается самолёт перед посадкой и удаленной от торца взлетно-посадочной полосы примерно на 150 метров, - прим. автора). А это, между прочим, несколько километров пути только в один конец, да плюс к тому жара за 30 градусов! Сомнительность данной методики заключалась в том, что эта прогулка была абсолютно бесполезна с точки зрения обучения лётному делу и, кроме того, отнимала уйму времени и сил.
 - Ну да, - улыбнулся Толик, - он даже умудрился списать за лётную неуспеваемость Веню Петрова, курсанта-выпускника. Петрову повезло, что его отец вместе с нашим командиром эскадрильи воевал в Корее. Поэтому его восстановили, но время было упущено, он не успел долетать программу и остался на второй год. Сейчас Веня – шеф-пилот какого-то КБ, не помню какого. Испытывает такие самолёты, о которых мы даже не догадываемся! И с обратной стреловидностью, и с вертикальным взлётом, не имеющими аналогов в мире, самолёты-амфибии и единственный построенный в стране экземпляр экраноплана. А не окажись у него отца-лётчика?! Кстати, кто не знает: впоследствии Ивченко сильно не повезло. Через несколько месяцев после нашего выпуска он неудачно приземлился на парашютных прыжках, неожиданным порывом ветра его кинуло на вышку КДП и буквально размазало по стене. В госпитале его собирали по кусочкам. Остался жив, но о лётной работе пришлось забыть. Может оно и к лучшему, - неожиданно добавил Анатолий.
 Налетевший неизвестно откуда ветер стал раскидывать перед собой редкие капли дождя. Пришлось вернуться в ресторан. Официанты уже убрали грязную посуду и заново накрыли столы. После прогулки разыгрался аппетит. По залу начали разносить закуску.
 Я посмотрел на своих друзей. Когда перед тобой люди, не раз и не два ходившие по тончайшей грани, отделяющей бытие от небытия, смерть уже не кажется такой страшной. Более того, начинаешь чуточку верить, что конец земного пути не есть конец вообще, иначе зачем все это? Сколько лет прошло, а они ни капли не изменились! С тем же юношеским задором Борода что-то объясняет Киту. Умница Кит, располневший на генеральских харчах, с интересом слушал эмоциональную речь Алексея, сопровождавшуюся к тому же отчаянной жестикуляцией. В руках Борода держал, изображая самолёты, 2 столовых ножа. Кит был теоретик, Борода – практик. Его полк раньше выполнял ответственные задания на Северном Кавказе. Видимо, речь шла о каких-то новых приёмах ведения воздушного боя или что-то в этом духе. Ножи выписывали в воздухе немыслимые фигуры пилотажа, которые, по-моему, выполнить в реальном бою просто невозможно. По крайней мере, я не знаю такого самолёта, который бы смог всё это проделать. Затем Борода поднялся, того требовало дальнейшее повествование. Выставил перед собой руки, изображая пару самолётов, и поднял согнутую ногу в колене. Похоже, нога изображала вторую пару самолётов. Не удержавшись на одной ноге – алкоголь не самый лучший друг человека – ас начал заваливаться на бок. Официант, проходивший мимо, успел вывести входившего в пике Бороду. Генерал не выдержал и рассмеялся, очень уж смешной была эта сцена. Бороду, похоже, его смех нисколько не смутил.
 Остальные ветераны тоже времени зря не теряли. Разбившись на мелкие группы, однокашники обсуждали самые разные новости - от рождения внуков до очередного бредового решения правительства и методах его реализации. За угловым столиком звучали раскаты смеха. Я подошёл поближе. Всех веселил Андрей Фалин. Он был мастерский рассказчик, в нём явно умер великий артист:
 - А вот ещё один анекдот из этой же серии. Представьте картину: Швейцария, Альпы. Дорогой ресторан с балконом над пропастью. За столиком сидит человек в дорогом костюме с ящиком швейцарских часов и по очереди бросает их вниз, наблюдая за полётом. Посетители шёпотом спрашивают у бармена, что всё это значит. «Новый русский, господа, - невозмутимо отвечает тот. – Меланхолия. Смотрит, как быстро летит время…».
 Новый взрыв хохота грозил обвалить потолок. Наконец, столы были накрыты вновь и мы продолжили разговоры. Прозвучал тост выпить за нашу победу. Что имелось в виду, было понятно без пояснений. Меня попросили, по возможности кратко, донести основную мысль своего предложения, а то времени на отдых не останется. Выпив и закусив, я подошёл к стойке бара и, используя её вместо трибуны, начал:
 - Я не открою вам сейчас ничего нового. Всё это вы прекрасно знаете сами, ибо сталкиваетесь с этим ежедневно. Я только постараюсь подтолкнуть вас к более глубокому пониманию процессов, происходящих в стране и в мире. Я не претендую на эксклюзивность, я хочу, чтобы все вы участвовали в обсуждении, а затем и в выработке программы действий по реализации наших предложений. Но, прежде чем начать, я хотел бы спросить – все ли готовы к этому? Все ли согласны? Если кто-то не хочет или не может сказать сейчас, то, может, придёт к пониманию позже. Сделать выбор, который изменит жизнь, непросто. Тем более, когда нам за 50. А теперь о том, что я хочу сказать....
***
 Появилась лёгкая тряска, стала падать скорость и самолёт начал крениться влево, в сторону выключенного двигателя. Работа автопилота жёстко связана с работой гидросистемы. В случае нештатной работы последней, например, при утечке гидросмеси и последующем за этим падением рабочего давления в гидросистеме, необходимо немедленно выключать автопилот, потому что он может работать с большими ошибками, что негативно скажется в целом на управлении самолётом. Эту азбуку знает любой лётчик. Я схватил штурвал и нажал расположенную на нём красную кнопку отключения автопилота. С этого момента 142 человека шагнули в Историю. Мои попытки удержать самолёт на заданном эшелоне и курсе напоминали движения некоординированного мальчика, который пытался освоить езду на двухколёсном велосипеде. Правда, я освоился быстрее, чем неудачливый велосипедист.
 Мне сразу вспомнился свой самый первый вылет на учебном реактивном самолёте с лётчиком-инструктором. Это был вывозной полёт, знакомивший курсанта с районом полётов, показом пилотажных зон и некоторых возможностей самолёта. Чувства, которые довелось мне испытать в этом полёте, передать на бумаге, конечно же, невозможно. Это нужно увидеть и прочувствовать самому! Я же хотел сказать вот о чём. После облёта пилотажных зон инструктор предложил мне взять управление самолётом, который к тому моменту мирно летел в установившемся горизонтальном полёте без крена. Я подумал, что управлять самолётом при таком режиме полёта будет не сложнее, чем летать на тренажёре, на котором к тому времени каждый из нас имел налёт достаточно большой, и с энтузиазмом взялся за дело. Теперь я точно знаю, что у каждого транспортного средства есть душа. Например, автомобиль, если с ним не пошепчешься, может не завестись или подвести в самый неподходящий момент, зачихать при сложном обгоне, словно говоря своему ездоку, что обещал поменять фильтр - меняй, а то второго шанса я могу и не предоставить! Автомобилю можно при этом наобещать кучу нужных вещей, с выполнением которых, впрочем, мы никогда не торопимся в последствии. Друг всё равно простит, потому что друзья всегда верят. И не напоминают об обещании. Он перед вами искренен, вы – нет. Так бывает.
 Самолёт же этого не потерпит. Самолёт вам не будет помогать никогда, он всегда ждёт своего часа, когда вы ослабите контроль над ним. Самолёт – это верх инженерной мысли. Самоё сложное творение разума и рук человеческих. Он намного сложнее космического корабля. Во все времена человек мечтал летать. Не болтаться как сосиска на воздушном шаре, гонимом Божьей волей попутным ветром, а именно летать. И когда, наконец-то, был сконструирован и построен первый самолёт, то летать учились оба одновременно: человек учил летать самолёт, а самолёт учил летать человека. Если вы не сумеете заставить его подчиняться себе, то над вами тогда будут суетиться те, кто посвятил себя ритуальному бизнесу. Правда, их предложения вы услышать уже не сможете, но в памяти родных и знакомых останетесь навечно.
 Самолёт не терпит фальши. Ему нельзя лукавить. Он распознает это сразу. Он чувствует только превосходство над собой. Со слабаком он даже не вступает в диалог. Он его просто не замечает. Если будешь с ним разговаривать на равных, то обязательно жди от него подвоха. Поэтому мой самый первый практический урок был неудачным. Самолёт, неторопливо прогуливаясь по маршруту вместе со мной и моим лётчиком-инструктором, словно взбунтовался. Идея выполнять мои команды показалась ему оскорбительной. Он стал самостоятельно менять высоту, скорость и, конечно, хотел увести меня с курса, со знакомого ему маршрута, словно мечтал запутать меня окончательно. Наверное, он всё это проделывал для того, чтобы больше меня в кабину никогда не пустили. Все мои попытки выдержать первоначальные параметры полёта ни к чему не приводили и, если бы не своевременное вмешательство в управление самолётом инструктора, мой первый полёт вполне мог стать сразу и последним. Не приглянулся я сначала чем-то самолёту. Зато потом мы стали с ним настоящими друзьями.
 Борясь с неожиданно свалившимися проблемами, я, ничуть не удивляясь тому, что опять приходится продлевать контракт с Богом на право проживания на земле, начал было философствовать. При этом мозг, не отвлекаясь на какие-то ненужные аллегории, напряжённо просчитывал варианты приемлемого решения благополучного завершения полёта. Неожиданно мои размышления были прерваны. Перед дверью послышался какой-то шум, и в кабину влетела стюардесса. Это была не Ольга, а другая девушка. Её лицо сразу показалось мне знакомым. Вот только никак не мог с ходу вспомнить – где же я её видел?
 Она была буквально внесена каким-то мужчиной и едва не упала, запнувшись о торчавшую ногу кого-то из погибших пилотов. Мужчина был одет в тёмный костюм, купленный явно не на ярмарке в Лужниках. Похоже, это сотрудник службы безопасности какой-то компании. Коротко стриженые волосы и еле заметные шрамы на лице, мощный торс, едва скрываемый костюмом, а самое главное – его пустые глаза, отсутствие мысли и бесцеремонность в достижении поставленной задачи, укрепляли меня в этой уверенности. Я вспомнил его. Когда мы уже сидели в самолёте во Внуково и готовились к вылету, к трапу подъехал чёрный «Хаммер», из него вышли два парня и один седой мужчина. Из всех вещей у них был только небольшой чемоданчик, который как раз и нёс человек, ворвавшийся сейчас в кабину. Видимо, его послали что-то уточнить или передать. Вряд ли он пришёл захватывать самолёт. На таком самолёте далеко уже всё равно не улетишь. Чтобы лишить его инициативы, я переключил своё внимание на девушке, не дав раскрыть рот парню и, ставя его изначально ниже по ситуации, командным голосом спросил:
 - Таня, доложи обстановку – как дела, что происходит в салонах?
 Я, честно признаться, и понятия не имел о том, как её зовут. Назвал первое имя, пришедшее мне на ум. Мне просто нужно было сразу завладеть ситуацией. В этом случае, как правило, ты потеряешь меньше, чем приобретёшь, если вступишь в прямой конфликт. Я считал себя разумным человеком. Зачем нужно закрывать амбразуру грудью, если можно кинуть туда сначала гранату или, на худой конец, кирпич? Или хотя бы попытаться это сделать. То есть, найти другой вариант решения проблемы. Выйти с этим громилой на ринг для выяснения отношений, даже имея в руке металлическую палку или какую-нибудь дубинку, похоже, было делом явно бесперспективным. Не продержишься и пару секунд. Надо выяснить, что ему нужно. Вряд ли он хотел просто поздороваться с дядей-лётчиком. Нужно его как-то подчинить себе. Или поставить в положение отыгрывающегося. Кто играет в карты, тот знает прописную истину, что наказывают не за то, что играешь, а за то, что отыгрываешься. Получается обиднее и больнее. Нужно сразу перехватить инициативу и потом, даже имея минимальные шансы, поддерживать видимость этого успеха. Блеф здесь был бы как раз к месту. Только на чём нужно сыграть? Что необходимо предпринять, чтобы выгнать его из кабины?
 Девушка застыла, не в силах что-либо произнести, поражённая увиденным. В её красивых глазах просматривался ужас. Так недолго и рассудком подвинуться! «У Ольги нервишки-то покрепче будут!», - с удовлетворением подумал я. Если она сейчас закричит, успокоить её будет невозможно. Но она и не думала кричать. Вместо этого, враз побелев, она стала закатывать глаза и, похоже, всерьёз собралась грохнуться в обморок. Бросив штурвал и развернувшись в кресле, мне удалось схватить её за руку. Я хотел её немного встряхнуть, чтобы привести в чувство. Если она упадёт, то может очень сильно пораниться и попутно зацепить какие-нибудь переключатели или органы управления самолётом. В этот момент самолёт, словно улучив подходящий момент, начал энергично заваливаться в левую сторону. Стюардесса, уже не контролируя свои действия, вконец растерявшись, упала на меня по инерции, придавив штурвал к приборной доске. Самолёт резко опустил нос и с увеличением крена и вертикальной скорости снижения ринулся к земле.
 Охранник обладал отменной реакцией, его тренированное тело моментально среагировало на событие, но было заметно, что он удержал равновесие с большим трудом. Его глаза по-прежнему ничего не говорили. Никаких чувств или эмоций. Его взгляд, словно рентген, был направлен куда-то внутрь кабины и что у него там, в глазах, узнать было невозможно. Зрачки не бегали, головой он тоже не вертел, но было видно, что обстановка полностью находилась под его контролем. Я подумал, что, если бы в этот момент кто-нибудь за его спиной захотел напасть, то он бы это заметил и наверняка оторвал бы руку нападавшего. Похоже, это был профессионал высочайшего класса. Нечего думать, что можно победить эту «машину для убийства».
 Возникшая небольшая положительная перегрузка мешала мне поднять девушку. Сама же она была словно в ступоре и даже не шевелилась. Тяжело дыша, она обхватила меня руками, крепко прижавшись, словно искала спасения. Так обычно прижимается тонущий человек к своему спасателю. В результате никто не выплывает, обоих потом ищут водолазы. Не было ни малейшей возможности освободиться от неё. Я крикнул охраннику:
 - Убери её! Ты что, не видишь, мать твою, что мы падаем?!
 Но он даже не пошевелился. Вероятно, он реагирует только на команды хозяина. Или этот парень был глухонемым?! Ну, нет. Кому нужен такой охранник?! Даже если бы он ни черта не смыслил в русском языке, то здесь и без перевода была понятна моя озабоченность. Во всяком случае, попыток сдвинуться с места и помочь мне он не предпринимал. Его присутствие мешало мне сосредоточиться. Когда не понимаешь ситуацию, то не можешь понять свою роль в ней, определить её параметры и найти верное решение. Единственное, что я сумел сделать, это убрать на малый газ обороты единственного работающего двигателя, чтобы скорость нарастала не так быстро.
 Самолёты этого типа имели один небольшой нюанс - на околозвуковой скорости, где-то примерно около 1100 км/ч, возникал эффект затягивания в пикирование с последующим разрушением элементов конструкции фюзеляжа из-за огромного скоростного напора воздуха. Причём, «утешало» то, что не было абсолютно никаких рекомендаций по выходу из этого режима. Истребитель мог, в крайнем случае, выпустить тормозные щитки или «задавить» скорость перегрузкой. При испытаниях нашего авиалайнера на управляемость на предельных скоростях эта особенность была выявлена опытным путём слишком дорогой ценой – потерей 2-х самолётов с экипажами. Поэтому нужно было просто помнить об этом и не допускать попадания в этот режим.
 В запасе у меня было всего несколько секунд. Если я не столкну сейчас стюардессу со своего кресла, мы проживём не больше минуты. Самолёт скоро начнёт разрушаться, скорость вплотную приблизилась к 1000 и останавливаться на этой цифре не хотела. Если авиалайнер развалится, то пассажиры, пристёгнутые привязными ремнями, останутся в своих креслах словно живые. Остальных будут опознавать по особым приметам, вещам или украшениям. А вот это уже входило в разрез с моими планами на отпуск! Обычным путём поднять девушку не удастся, силы уже не те, нужно срочно что-то предпринять. Память продолжала напряжённую работу, словно мозг включил режим пофайлового поиска.
 «Ну, где же я её всё-таки видел?».
 Я вспомнил, как ведут себя девушки, у которых ветер неожиданным порывом поднимает юбку или платье. Они реагируют, моментально приседая и прижимая эту деталь одежды руками. Следовательно, если девушка сидит, то, при задирании юбки, по моей логике, она должна хотя бы изменить своё положение, отпрянуть, например. Мои предположения полностью оправдались. Только я начал оголять её колени и поднимать кверху юбку, как она, очнувшись, подскочила, будто её ужалила змея.
 Немедленно схватив штурвал, и удачно увернувшись от её пощёчины, я энергично начал выводить самолёт из пикирования. От перегрузки у неё подкосились ноги и она шлёпнулась на пол. Всё внимание у меня было приковано к управлению самолётом. Мы сбились с курса и потеряли довольно много высоты. Высота для нас была спасением. Самолёт с одним неработающим двигателем с большим трудом мог её набирать. Даже горизонтальный полёт был очень непростой штукой. Оставшийся двигатель работал на повышенных оборотах, что, конечно же, сказывалось, в первую очередь, на расходе топлива. Диспетчер заметил наше уклонение от маршрута и спросил:
 - 250-й, вы уклонились от маршрута, идёте левее трассы, возьмите курс 290 градусов. Ваша текущая высота?
 Мне наконец-то удалось перевести самолёт в горизонтальный полёт и я ответил:
 - 9200 метров.
 Он не сумел скрыть своего удивления и поинтересовался:
 - Вы снижаетесь очень быстро, прекратите снижение. Выводите самолёт в горизонтальный полёт. У вас всё в порядке?
 Если то, что происходило на борту, можно назвать «порядком», то получается, что проблем я не испытывал. Нагнетать обстановку не в моих правилах, так как при этом диспетчер может неправильно её оценить и, следовательно, ошибаться в принятии решения, особенно, если ситуация протекает скоротечно. Тогда получится, что я должен следовать заведомо неверным инструкциям. Такой вот своеобразный бумеранг.
 – Да, всё нормально, - заверил я его.
 Мои дорогие! В шкуре погибшего экипажа я, конечно же, не был! Гораздо проще не попадать в такие ситуации, чем потом бороться с последствиями. Кто мешал штурману уточнить своё местоположение ещё до того, как самолёт начнёт снижаться в горной местности в облаках? Ответственность за исход полёта несёт только командир экипажа. Наземный локаторный контроль может быть только второстепенным, нести информативную нагрузку, но никак не возведённым в ранг безоговорочного подчинения. В горах вообще и в облаках, в частности, радиолокационное оборудование работает с погрешностями. Экипаж не мог этого не знать! Необходимо было удвоить, утроить внимание! Вместо этого экипаж передоверился диспетчеру и самоустранился от ведения штурманского контроля полёта. Дальше трагическая цепочка могла быть продолжена так: диспетчер торопился (на свадьбу друга, на футбол, в роддом к рожающей жене, к любовнице, на рыбалку и т.п.) и доверил своё место стажёру или, скажем, водителю топливозаправщика, случайно зашедшему на командно-диспетчерский пункт за сигаретами. Наспех рассказав о том, где находится экран локатора и как выглядит микрофон, штатный диспетчер вверил судьбу многих людей в руки тех, кто не имеет допуска к руководству полётами. Исход читается между строк. Вы думаете, что так не бывает? Бывает, к сожалению. Это и есть цепь трагических совпадений и случайностей, о которой вы уже знаете.
 Я почувствовал, что диспетчер, управлявший нами, в тюрьму садиться явно не торопился. Это придавало мне уверенности. Он отдавал чёткие, взвешенные команды.
 – Продолжайте полёт с этим курсом до следующей команды, - приказал диспетчер. – Все вопросы по особенностям пилотирования и режимам работы самолётных систем задавайте, не стесняясь.
 Стесняться я не умел с детства. Скромняги меня как-то никогда не вдохновляли. Погубить нас могло только отсутствие необходимой для каждого этапа полёта информации. Пока это было мне не нужно. Я оглянулся назад, но не заметил охранника. Как-то незаметно он снова растворился среди 142 человек. На полу кабины по-прежнему сидела стюардесса и смотрела на меня немигающим взглядом.
 – Сударыня, вставайте, пол холодный, детей не будет! – Пытался пошутить я, но она не отвечала. – Как тебя зовут, милая барышня? – В ответ – снова тишина.
 Есть люди, которые в минуту опасности мобилизуют все свои силы и возможности, до того спокойно дремавшие в них. А есть и такие, которые опасность воспринимают как неизбежную реальность и безропотно ей подчиняются, не предпринимая абсолютно никаких шагов к своей судьбе. Таких людей, к сожалению, большинство. Для них даже телепередачу придумали, рассказывающую об автомобильных происшествиях в стране. Они просто сидят в мчащемся автомобиле или стоят на пешеходном переходе посредине проезжей части и ждут события. Конечно, они не могут пройти мимо друг друга и обязательно встречаются – человек и событие. Девушка по имени «Таня» явно к первым не принадлежала. У меня уже не было большого желания снова ей помогать. Вдруг ей что-нибудь опять взбредёт в голову?! Хочет сидеть – и пусть сидит! Судя по всему, она могла выкинуть что угодно! С её первобытными инстинктами на опасность не было никакой возможности рассчитывать на неё.
 И почему она не послушала маму в своё время?! Наверняка та отговаривала свою дочку от решения пойти в стюардессы. Сейчас сидела бы дома, нянчила ребёнка или занималась домашним хозяйством. Вместо всего этого она почему-то предпочла мешать мне! Хорошо ещё, что я овладел ситуацией ещё до того, как ситуация овладела бы нами. Надо будет после приземления подсказать девушке о том, что она явно погорячилась с выбором профессии.
 Топлива осталось примерно на час полёта. Аэродромов под нами было много, можно было садиться на любой. В одной только Ростовской области их около десятка. Если диспетчер решил, что посадку мы будем делать в Ростове, значит, так тому и быть.
 Дверь в кабину неожиданно открылась и зашла Ольга с растерянным взглядом.
 – В самолёте начались волнения, - огорчённо сказала она, - Мне не удалось успокоить пассажиров.
 - Из-за чего? – Спросил я больше для подтверждения своей мысли.
 Хотя всё было и так понятно. Эволюции самолёта, не предусмотренные полётным заданием, не могли остаться незамеченными среди пассажиров. Мне удалось вывести самолёт из очень сложного положения. Крен и вертикальная скорость снижения практически выходили за ограничения по лётной эксплуатации нашего самолёта. Во всяком случае, на авиагоризонте, приборе, показывающем положение самолёта в пространстве относительно земли, для такого крена не нашлось своего значения. Я слышал, что небольшие пассажирские самолёты могли даже крутить бочки, но не такие огромные лайнеры как наш! При выводе в нормальный горизонтальный полёт пришлось делать немало резких движений штурвалом, которые не на шутку, видимо, взволновали пассажиров. При этом достаточно кому-то одному что-нибудь ляпнуть вслух, и начинается паника.
 - Не обращай внимание, оторви зад своей подруги от пола и идите обе в салон. Я не знаю, что вы будете пассажирам говорить или делать, хоть стриптиз показывайте, но успокоить их вы просто обязаны. Задача ясна? Выполнять! – Я начал входить в командирскую роль по-настоящему.
 Ольга помогла подняться напарнице и они поспешили выполнять моё поручение.
 И тут я вспомнил кто эта девушка и где я её видел. Бог ты мой – это же была дочка моего лучшего друга! Какой всё-таки тесный мир, в котором мы живём! Пару лет назад я прилетал к нему по делам, он как раз вышел в отставку, купил небольшой домик у моря, где и собирался тихо доживать свои дни. Тогда ещё удивило, что в аэропорту меня встречал не он сам, а какой-то офицер, и в его доме постоянно находились вооружённые десантники. Забор вокруг приусадебного участка был очень высоким, сверху проходила колючая проволока. Наверняка по ней был пропущен ток. Внутри по-хозяйски расхаживал неподкупный ротвейлер.
 На мой немой вопрос он заговорщески подмигнул, что, мол, позже всё расскажу. Представил свою семью, у него была взрослая дочь-красавица и двое сорванцов-дошкольников. До выхода в запас он командовал полком штурмовиков, базировавшемся на одном из аэродромов Северо-Кавказского округа. Вечером после баньки, прилично приняв на грудь, он поведал мне, что его приговорили к смерти боевики за то, что руководимый им полк нанёс весьма ощутимый урон бандформированиям, уничтожив не одну сотню террористов.
 – Нам даже удалось сделать то, что не удавалось выполнить несколько лет лучшим разведчикам ГРУ, - с гордостью сообщил он. – Большего я не могу сказать даже тебе, слово давал министру, извини. Вот после этого меня и «заказали», - закончил друг. Но я его понял. Я догадался, про какую спецоперацию он намекал. Я тоже участвовал в ней, она была настолько засекречена, что её участники даже никогда не собирались вместе. Все инструкции передавались нам при помощи посыльных в конвертах. Тогда именно наша пара засекла тот слабый сигнал с земли, и мой ведомый успел выпустить единственную ракету.…
 И теперь получается, что дочь моего лучшего друга тоже летит в этом злосчастном самолёте! Тогда, при расставании, он вскользь упомянул, что дочь пошла по его стопам, но я не придал этому значения, просто не понял его, а переспрашивать не стал. Я только спросил:
 - Почему не уезжаешь отсюда, ведь они тебя здесь достанут всё равно? Ты не сможешь оставаться тут всё время.
 Он ответил, что там они его достанут ещё быстрее.
 – Мне и так недолго осталось, - как-то грустно добавил он.
 Что это значит, я узнал через полгода, когда пришла скорбная весть о его неожиданной смерти. Он ушёл от нас спокойно, во сне. Ему было всего 53 года. Ради его светлой памяти я не мог допустить, чтобы к нему в дом постучалась ещё одна смерть.
 К реальности меня вернул диспетчер.
 – 250-й, проконтролируйте показания …, – и он начал перечислять приборы и системы самолёта, которые я должен был проверить.
 От их работоспособности зависело наше успешное завершение полёта. Давление в гидросистеме поддерживалось сейчас только одним насосом вместо обычных двух. Я поинтересовался – хватит ли такого давления для выпуска шасси? Земля меня заверила, что этого должно хватить.
 – И ещё останется, - весело добавил диспетчер.
 Его оптимизма я не разделял. У меня внезапно стало портиться настроение. С возрастом такое бывает не так уж и редко. Может, думы невесёлые вмешались? Вот некстати и друга своего вспомнил. Ты зовёшь меня к себе, мой дорогой коллега?! Подожди, пожалуйста, я ещё не всё на этом свете успел сделать. Чтобы отогнать тоску, я довольно резко спросил:
 - На уборку и повторный выпуск шасси такого давления хватит?
 Вообще-то при недостаточном давлении убирать шасси нежелательно. Они могут повторно не выйти или, что хуже всего, неполностью убраться, зависнуть в каком-нибудь промежуточном положении. Тогда управление самолётом будет ещё более затруднено из-за возникшей аэродинамической разбалансировки. Уборка шасси пригодилась бы только в случае ухода на второй круг. При выпущенных шасси значительно возрастает лобовое сопротивление, и тяги одного двигателя могло не хватить для набора высоты.
 Тут же память выдала мне случай, произошедший со мной однажды в училище. Я только-только стал обживать кабину боевого истребителя и совершал очередной героический полёт по кругу. При заходе на посадку, как обычно после выпуска шасси, нажал на кнопку выпуска закрылков. И тут меня стало энергично заваливать на бок. «Несинхронный выпуск закрылков!» – догадался я. Вспомнил известное авиационное правило, что, если ты выполнил какое-то действие с арматурой кабины и получил результат, противоположный ожидаемому, то немедленно отмени его. Самолёт продолжал увеличивать крен и начал резко снижаться. Я попытался парировать возникший крен, одновременно нажимая на кнопку уборки закрылков. Самолёт тряхнуло, обычная дневная болтанка, и с первого раза я на эту кнопку не попал. Катапультирование было невозможно, к этому моменту я оказался уже в перевёрнутом полёте, да и парашют наполниться уже не успеет. Впереди по заходу - городской пляж, где много пионерских лагерей и детских санаториев, сразу за ними начинался город. Я всё равно не смог бы бросить на них самолёт, я не смог бы смотреть в глаза их родственникам. Чем провинились эти люди, которые могли погибнуть под обломками моего самолёта? Лётчик перестаёт быть человеком, когда бросает машину на головы ни в чём не повинных людей. Со второй попытки мне всё-таки удалось нажать на кнопку уборки закрылков. На мою беду, они полностью не убрались, один закрылок сиротливо выглядывал из крыла с правой стороны, но кренящий момент к тому времени был уже не такой сильный. Вывод самолёта в горизонтальный полёт для меня уже трудности не представлял. Посадку я выполнил с небольшим перелётом, да это тогда было уже и не важно. Запомнилось, что даже при незначительном изменении аэродинамики самолёта, он немедленно превращался в необъезженного жеребца, эгоистичного, непредсказуемого и жестокого. Вот так и состоялось моё первое «боевое крещение». Тогда я ещё не мог и предположить, что оно было далеко не единственным.…
 Диспетчер, вмиг посерьёзнев, честно ответил:
 - Не знаю, сейчас у главного инженера смены спрошу.
 В это время открылась дверь в кабину и зашёл тот самый седой мужчина, которого подвезли к трапу на джипе. Небрежно кивнув, он, щурясь от яркого солнечного света, представился:
 - Бужин Александр Алексеевич.
 Этого человека я видел впервые. Невысокий, плотный, седой, бородка клинышком, одет он был элегантно и как-то старомодно. Безукоризненный светлый костюм-тройка, сверкающие туфли, белоснежная рубашка, из кармана жилетки выглядывала толстая цепочка из жёлтого металла. Вряд ли её сделали из меди. Картину дополняли очки в изящной оправе из такого же металла. Не хватало только трости и цилиндра на голове. Похоже, что он был очень серьёзным человеком. От него исходила сила. Не грубая животная сила, которая бывает у людей жестоких и ограниченных, а сила власти. Такие люди могли подчинить себе кого угодно. Мой внутренний голос предположил, что господин Бужин вряд ли мог быть из органов или работать, например, в правительстве. Чтобы его лучше слышать, я снял наушники, одним глазом продолжая косить на приборы. Он начал без предисловия, с лёгким южным акцентом, тщательно подбирая слова и делая между ними небольшие паузы:
 - Я являюсь, скажем так, одним из руководителей определённых кругов России. Я понял, что мы попали в сложное положение. Только от вас сейчас зависит моя жизнь. Думаю, что моё предложение заинтересует вас и придаст дополнительный импульс в борьбе за живучесть корабля.
 Он так и сказал – «живучесть корабля». По-моему, это выражение моряков. Может быть, когда-то он служил на флоте или как-то был с ним связан? Правда, если человек служил в армии или на флоте, то, согласно воровским законам, он не мог занимать высокий пост. Так было раньше, но как происходит сейчас, я не знал. Возможно, что у них тоже что-то меняется со временем. Также я заметил, что про пассажиров и детей, находившихся на борту, он не вспомнил, словно летел один. Самая гениальная мысль, которую я никогда до этого не слышал в своей жизни, прозвучала дальше:
 - В случае удачной посадки вы лично получите 100 миллионов. Долларов, разумеется.
 У меня защемило под ложечкой. Человека с больным сердцем после этих слов вряд ли могла спасти даже вся ЦКБ во главе с доктором Бернардом. С годами я пришёл к твёрдому убеждению, что твой успех в этом мире складывается помимо тебя самого. Ты можешь упорно трудиться, стремиться к чему-то, но, в конце концов, это становится самообманом. Проще говоря, нужно быть всё время готовым и постараться не упустить тот шанс, который тебе однажды выпадет. Это и есть мой шанс?! Он хочет дать мне свои деньги, на которых чьи-то трагедии, чья-то кровь, чьи-то жизни. Деньги не пахнут?! Что делать – соглашаться или гордо послать его подальше? Вот неожиданная проблема!
 Неужели правы оказались те, кто утверждает, что в мире купить можно всё?! 100 миллионов! Ну что же делать?! Что??!! Сказать, что деньги мне не нужны, значит, гнусно слукавить. В результате яростного спора со своим внутренним советчиком, я стал убеждать себя, что господин Бужин не меня покупает, а себя продаёт. Как товар. Товар бывает всякий. Его товар – собственная жизнь. Он хочет, чтобы я её спас. А вот это уже другое дело! И как-то незаметно отходит на второй план его способ зарабатывания денег. Внутренний голос не угомонился и съязвил: «Ну и где же твоя принципиальность, справедливый ты наш?! »
 Я понимал, что, взяв деньги, неминуемо окажусь в зоне его притяжения. Это не будет походить на сделку «покупатель-продавец». Конечно, его предложение меня озадачило, но не настолько, чтобы я мог выпустить штурвал из рук. Я готов был услышать что угодно, но только не это! Заработать за один час 100 миллионов грязно-зеленых американских рублей! Да, тут любой человек потеряет дар речи! Да что там дар речи – рассудок отказывается принимать такие слова!
 Правда, сейчас для меня эти деньги значили ничуть не больше, чем для Робинзона Крузо во время его эпопеи на необитаемом острове. Пожалуй, только для него такое предложение могло иметь пользу: если эта куча денег будет наличными, то можно, как минимум, несколько месяцев не ходить за дровами, чтобы жарить свои любимые бананы. Такая большая куча денег весила ну никак не меньше тонны. Есть хотя бы чем топить печь!
 Иметь эти деньги, значит, не иметь старости. Вспомнились слова главного героя из моего любимого фильма: «Сейчас моя жизнь для вас 2 копейки, а когда всё закончится, то она в ваших лапах и гроша не потянет!».
 Предложение главного бандита России настолько не вписывалось сейчас в обстановку, что я, не выдержав, рассмеялся. Вот только смех получился каким-то судорожным, словно я издевался над ним. Он недоумённо вскинул брови и, сняв очки, стал протирать стёклышки кусочком замши. Потом я узнал, что так он делал только в минуты сильного волнения. Тряхнул головой, словно отбрасывая лишние мысли, затем тихо спросил:
 - Мало?! А сколько бы вы хотели?
 Я слышал, что в нашей стране есть «теневой кабинет». Говорят, что его бюджет ненамного уступает бюджету самой богатой в мире по ресурсам страны. А может, и превосходит. Вряд ли они сдают бухгалтерскую отчётность в налоговую инспекцию по месту регистрации, поэтому узнать их доходы невозможно. Это для всех остальных компаний поданные декларации являются достоянием народной гласности. Её можно легко выведать на любом московском радиорынке. На то она и тайна, чтобы все знали! Узнать можно всё, кроме деятельности теневого кабинета. Именно он, а не «гарант конституции», был реальным хозяином в России. И, хотя официальные власти уверяли народ, что у нас нет организованной преступности, а есть кучка разрозненных банд, не связанных между собой, которые завтра сами завяжут с преступным прошлым, на самом деле всё было не совсем так.
 Если есть организация, значит, должны быть и руководители. Мысль о том, что я разговариваю сейчас с бандитом, пусть и одним из самых главных в России, который даже в самолёте не переставал быть бандитом, торговавшимся за свою жизнь, меня на трудовой подвиг не вдохновляла. Но 100 миллионов!!! Это серьёзный аргумент!
 Я отрицательно относился к этой категории людей и не принимал их философию. Я чувствовал, что он не блефовал. Люди из этого круга всегда «держат базар», как они сами говорят. Вне зависимости от того, где это происходит – на сходке воров, в бане или на рыбалке. Если он так сказал, значит, эти деньги он действительно готов мне выплатить. Удивляло другое: если он такой богатый, то почему тогда летает рейсовым самолётом?! За 100 миллионов можно купить практически любой самолёт вместе с аэропортом и обслуживающим персоналом.
 Я задал ему этот вопрос. Ответ повёрг меня в шок:
 – У меня, естественно, есть самолёт. Почему лечу на этом? Мой личный пилот запил, хотя знал, что сегодня вылетаем. Мне пришлось его убрать.
 Он сказал это как-то спокойно, тихо, буднично даже. Словно выкурил сигарету. Увидев мои округлившиеся глаза, добавил:
 - Вы думаете, мне было не жалко его?! Я с ним почти 10 лет пролетал, привык как к родному. А он мне в душу плюнул! У нас это не принято. Так я не понял - сколько вы хотите?
 Я не знал, что ответить. Мне захотелось открыть аварийный люк и выкинуть его из самолёта. Я едва удержался, чтобы не ударить его. Правда, тогда бы мы точно никуда не долетели. Человек, который об убийстве говорит так, словно делится впечатлениями об увиденном накануне футбольном матче, не может жить среди людей. Он словно уловил ход моих мыслей и вкрадчиво заметил:
 - Не спешите с осуждениями. Когда я принимал его к себе на, …хм…, - он запнулся, подыскивая нужное слово, - назовём это службой, так будет точнее. Так вот, когда я принимал его к себе на службу, он подписал контракт, в котором в последнем параграфе был пункт об ответственности сторон. Там было, в частности, сказано, что в случае невыполнения хотя бы одного из пунктов договора по неуважительной причине, санкция была одна – смерть. Он это хорошо знал. Всё по-честному. У него началось что-то типа звёздной болезни, конечно, это меня огорчило. Поверьте, к этой мере я прибегал крайне редко. Ничто так благотворно не воздействует на людей, как возможность досрочного ухода из жизни. Лучшей мотивации человечество не изобрело и, думаю, не изобретёт, поверьте мне. Я добился того, что у меня вообще нет текучки кадров, увольнение из моей организации невозможно. Поэтому у меня эффективность работы намного выше, чем на Западе. Я не тиран. Люди, работающие на меня, абсолютно ни в чём не нуждаются. Мои требования никогда не были заранее невыполнимыми или чересчур жёсткими. Я много давал, но много и спрашивал. Поэтому прошу назвать сумму.
 – А зачем? – бросил я ему, - если всё закончится благополучно, вы останетесь в живых и при своих деньгах. А если мы разобьёмся, вас перестанут волновать мирские проблемы. На том свете деньги всё равно не нужны. Там в ходу другие ценности.
 Он посмотрел на меня с мягкой печалью. Его ответ означал что-то типа «а вот это уже не твоё собачье дело». Я разозлился:
 – Выйдите отсюда! И дайте возможность беспрепятственного доступа в кабину стюардессам!
 Видимо, не следовало разговаривать с ним таким тоном, но мне уже было всё равно. Убийца! Лётчиков нельзя убивать, это очень большой грех. Бог наделил их умением летать, и только он может распоряжаться их судьбами.
 Бужин внимательно посмотрел на меня. Так смотрит удав на кролика, разрешая лопоухому докурить перед смертью сигарету. В его глазах я прочитал свой приговор. И я нашёл выход. Нужно сделать так, чтобы он был мне чем-то обязан, а не я ему. Это можно сделать только в одном случае – если мы останемся живы. Как у меня всегда получается, детали додумаются сами. Чуть позже.
 – Хорошо, - решил я отыграть немного назад, - если вы действительно хотите мне помочь, то попросите, пожалуйста, своего охранника встать возле двери в кабину и пропускать сюда только стюардесс. Сейчас начнётся самый сложный этап полёта, и я не могу отвлекаться.
 Под его тяжёлым взглядом мне опять стало тревожно. Ни слова не говоря, он развернулся и вышел.

Продолжение: https://m.dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/shtopor-glava-456-64e4dc2b6ee2897fef28b507