Мне довелось видеть разрушенный храм в Лисичанске. Снаряд проломил ему крышу, и здание обрушилось. Вряд ли его восстановят в ближайшее время. В самом Лисичанске восстановительные работы пока не ведутся, хотя пострадал он куда меньше, чем соседние Рубежное или Северодонецк. Но не до того.
В городе только недавно начали появляться ларьки с кофе и шаурмой, маленькие редкие магазины кое-где, до сих пор нет связи. Какое уж тут восстановление храма...
Но он стоит чисто убранный и в цветах. Весь в дырищах, свет в них бьёт с вышины, а ни соринки на полу — всё вынесено, выметено. И цветы.
Это местные постарались. Мы с одними такими разговорились — обычная семейная пара, которая ходит прибираться и носит цветы; пророссийски, кстати, настроенная — не последнюю роль в этом сыграло поведение солдат ВСУ в Лисичанске.
Фотографировать я их не стала: я после Изюма и Купянска стала суеверная и редко снимаю мирных жителей. Но такие... Их легче представить где-то на рынке, чем в храме. Обычные загорелые лица, говорок донбасский, шорты на дядьке, маечка на женщине. Такие вот совершенно среднестатистические местные.
А они, понимаете, превращают разрушенный храм в памятник.
И мне кажется, это свойство русского человека: как только перестало свистеть уж совсем над головой (а может, и не перестало) — пойти творить красоту и молитву (а красота — это тоже, в сущности, молитва).
Обратить лицо к Господу, не боясь. Я же помню Пасху в этом году в Донецке — отстояла службу. И под самый её конец ВСУ обстреляли Спасо-Преображенский собор Донецка, где и собрались тогда сотни две людей — я помню, я там была.
И здесь: по Лисичанску ещё летят HIMARS, достреливает украинская артиллерия, а люди, простые смертные, не вхожие в какие-то кабинеты, не облечённые властью, прибирают разрушенный храм.
Ещё символично, конечно, что этот храм рядом с Вечным огнём. Словно это непреходяще живое пламя нашей истории дотягивается через десятилетия.
Ещё раз повторю: не чиновники какие-то это всё решили, а просто обычные люди. Вот с бойцами «БАРС-12» разговорились, впечатлённые военные им помогать решили.
И это тоже про людей.
«Они себя вели тут как с чужими, как оккупанты в своём вроде бы городе», — сказала мне ухаживающая за храмом женщина про вэсэушников. И это тоже символично. ВСУ уничтожают, наши же этот храм убирают руками обычных людей посреди войны. Убирают в тот момент, когда она, эта война, ещё не кончилась.
Потому что есть по-настоящему важное. И вот этот храм — это важное. И люди собираются и идут его убирать. Потому что выжить — важно, магазин — важно, мобильная связь — важно, но есть и кое-что ещё, из другого уровня потребностей. И бьёт яркий свет в пробоины в куполах и стенах. И уникальный храм начинает оживать — это дело рук прихожан. И в нём свежие цветы.