- Ты ведь надеешься, что он не выкарабкается? - выплюнула Сессилия со всей своей ядовитой злостью.
- То, что я думаю, тебя никак не касается, - спокойно ответила Дебора.
- Хм, - хмыкнула Сессилия, - а с Мартином ты не такая смелая, - усмехнулась она искусственно надутыми губами, окидывая Дебору пренебрежительным взглядом своих лукавых глаз.
- Ты не Мартин, - напомнила зазнавшейся дамочке миссис Никс, а затем, шагнув поближе, сжала кулчачки, добавив, - и если не хочешь, чтобы журналисты запечатлели, как я расцарапаю твое наглое личико, лучше попридержи язык, Сессилия, - выпалила Дебора на одном дыхании.
Секретарша Мартина хотела было что-то возразить, но не решилась. Вероятно, во взгляде Деборы она прочла нечто такое, что убедило ее не лезть сегодня на рожон. И Сессилии пришлось, поджав губы, быстро ретироваться, звонко стуча высоченными каблуками.
С минуту Дебора провожала соперницу мрачным взглядом. В нем нельзя было прочесть победного ликования.
Увы, миссис Никс давно уже не за что было сражаться. Не за кого. Человек, который официально считался ее супругом, не вызывал в ней и толики чувств, способных пробудить ревность к красивой конкурентке. Осталась лишь гордость собственницы. Именно оно – чувство собственного достоинства и вынуждало Дебору изо дня в день держать удар перед вот такими вот выскочками.
Тряхнув головой, миссис Никс обернулась к дверям палаты. Они резко распахнулись, выпуская больничную каталку. Дебора не сразу осознала, куда подевалась кушетка со скончавшимся парнем. Лишь через секунду, не обнаружив в палате таинственного незнакомца, покинувшего ее, так и не познакомившись по-настоящему, Дебора вернула потухший взор к отъезжающей в сопровождении медицинского персонала каталке. Поверх нее явственно проступали очертания, бывшие когда-то человеческой фигурой. Сейчас же оно, покрытое с головой белоснежной простыней, уезжало готовиться в свой последний путь.
Почему-то в памяти всплыла скатерть, накрытая дома в ожидании ненавистного хозяина дома. Такая же белая, символизирующая чистоту и невинность, а на деле являющаяся свидетелем самых жутких мгновений существования.
Этим вечером в широкой гостиной семьи Никс царит опустошенность. Посуда, дотошно правильно расставленная для Мартина, внушающего благоговейный страх и трепет всем домочадцам, так и лежит без применения. Как и нетронутые блюда, приготовленные исключительно в соответствии со вкусом хозяина.
Но в данный, вероятно, судьбоносный момент их жизни, Дебору волновало не это. Не то, вернется ли Мартин Никс в свой дом. Ей было жаль совершенно другого человека. Того, кто так хотел жить! И, очевидно, ему было ради чего или ради кого бороться. Несомненно, в одном из этих бесконечных коридоров его ждали искренне любящие люди, которым теперь предстоит оплакивать дорогого сердцу друга.
Однако со смертью, увы, не договоришься.
И сегодня выживет не он. Счастливый билет вытянет тот, другой... Кого с нетерпением ожидает... белоснежная скатерть.
***
Дебору в тот неоднозначный день так и не пустили к Мартину. Пояснив, что ему нужен покой и попросив приехать на следующее утро, миссис Никс сказали, что ей лучше вернуться домой.
Чего-то подобного она в принципе и ждала. Хэнкс явно дал понять, что ее присутствие в клинике лишь очередная показушная игра для любопытных. Как и весь ее номинальный статус спутницы жизни мистера Никса. Таким образом, пробыв для вида еще некоторое время в больнице, она, наконец, смогла возвратиться домой.
Пробило полночь. Когда Дебора, в конце концов, переступила порог впечатляющего особняка Мартина Никса, напольные громоздкие часы как раз отстучали последний двенадцатый удар.
И здание со всеми обитателя погрузилось в глубокий сон.
Как символично, - вяло отметила про себя Дебора, устраиваясь в кресле-качалке у камина и накинув на себя теплый шерстяной с темным клетчатым орнаментом плед. Теперь только огонь в старинном камине чуть освещал комнату, погрузившуюся во мрак.
Любуясь неутомимыми языками пламени, продолжающими свой бесконечный танец, Дебора слушала размеренное тиканье часов, перебиваемое тихим потрескиванием поленьев.
Этот дом, несмотря на роскошь и богатство, никогда не нравился ей. В нем не было уюта. Словно тепло, отражаясь от холодной, бездушной ауры особняка Никса, в тот же миг покидало эти шикарные помещения, оставляя за собой лишь бесчувственные, одинокие стены. А те в свою очередь, словно в поисках человеческого тепла и света, давили на Дебору со всех сторон, лишая ее тесный мирок последних крох свободы.
Находясь здесь, она не чувствовала себя защищенной, не ведала радости и ни секунды не ощущала себя в безопасности. Она просто-напросто не чувствовала себя дома...
Только в это время суток, сидя одинокими ночами в кресле-качалке у все того же молчаливого огненного собеседника и глядя на пламя в каменном камине, Дебора вспоминала уют родительского дома.
И тогда становилось чуточку теплее на душе.
Продолжение