Глава 7.
Подойдя к бомбардировщику, Матвеев напомнил штурману про недавний случай с отсутствием на борту нужной карты, убедился, что теперь у штурмана на самом деле в портфеле лежат "две колоды", затем принял доклад от старшего техника самолёта о подготовке к вылету, и направился в поджидавший его невдалеке командирский уазик, чтобы выехать к диспетчеру за свежими данными о навигационной обстановке, метеоусловиях, и получении самых крайних указаний из штаба Воздушной армии.
Тем временем, другие члены экипажа также включились в работу. Смолин по стремянке забрался в самолёт, Зайцев подозвал к себе специалиста по радиоэлектронной борьбе, чтобы уточнить какие-то детали по работе оборудования, а Романов начал предполётный осмотр самолёта. Матвеев, садясь в уазик, увидел проходившего мимо механика с фингалом под глазом. Удивился, окликнул его и вылез из машины. Механик, волнуясь, подошёл и отдал честь.
- Кто это тебя? – Грозно спросил Матвеев и предупредил: - Только честно! Соврёшь – пожалеешь!
То, что в армии имеется такое понятие, как «дедовщина», всем хорошо известно. Это очень серьёзная проблема. Правда, она имеет место быть там, где отцы-командиры самоустранились от воспитания военнослужащих. В авиации «дедовщины» меньше всего, а в частях, выполняющих боевые задачи, её вообще нет. Там не до этого, дело надо делать, а не развлекаться над молодыми солдатами. Вот поэтому Матвеев удивился «фонарю» механика.
Тот потупил взор и пролепетал:
- Никто. В бане поскользнулся.
- Громче! Не слышу!
Солдат ответил более уверенно:
- В бане. Скользко было, товарищ майор!
- Кто может подтвердить? – Наседал Матвеев.
- Все, кто там был.
- Почему в глаза не смотришь? Врёшь, небось?
Механик поднял глаза на лётчика, покраснел и ответил:
- Не вру. Стыдно за причину. Всё равно не поверите.
- Учти, - пригрозил Олег, - прилечу – проверю! И горе тебе будет, если обманул.
С домика инженеров по громкой связи передали:
- Майору Матвееву – срочно к командиру!
Матвеев погрозил механику пальцем, «мол, смотри у меня!», и сел в машину. Водитель, молодой солдат-первогодок, торопясь выполнить приказ командира полка, резко нажал на акселератор. Машину на скользком бетоне развернуло и понесло в сторону подъехавшего топливозаправщика. Солдат растерялся внезапному манёвру своего автомобиля, и ошалело смотрел на неминуемое столкновение, продолжая с силой давить на газ. Обернувшись на громкий рёв двигателя уазика, все, кто были рядом, замерли, не в силах помочь предотвратить трагедию.
Помощь Матвееву не понадобилась. Мгновенно сориентировавшись, он сумел открыть водительскую дверь и вытолкнуть солдата из машины, затем, не мешкая ни секунды, выпрыгнул сам. Уазик, ударившись правым боком об автомобиль-заправщик, остановился. Из разбитого бензобака начал растекаться бензин и неожиданно, буквально за доли секунд, вспыхнуло пламя, моментально перекинувшееся сильными порывами ветра на топливозаправщик, под завязку наполненный керосином. Ситуация возникла критическая. Если топливозаправщик, наполненный двадцатью с лишними тоннами керосина, загорится и взорвётся, могут сгореть немало самолётов, стоявших в непосредственной близости друг от друга, в каждом из которых было больше сотни тонн топлива. Водителя топливозаправщика рядом с автомобилем не было. Он в это время находился на инструктаже у инженера полка, который лично решил проконтролировать подготовку самолёта к вылету.
Наступила звенящая тишина и время подвигу. Несколько мгновений все оторопело смотрели, как разгорается топливозаправщик и лёжа корчится от боли рядом с ним водитель уазика. Матвеев к этому времени уже встал на ноги и, прихрамывая, побежал к кабине огромной машины. Внезапно, словно по команде, люди сорвались с мест, и началась беспорядочная, хаотичная суета, но паники не было. Кто-то побежал за огнетушителем, начальник инженерно-авиационной службы эскадрильи сообщил по рации о случившемся на командно-диспетчерский пункт и попросил срочно пригнать пожарную машину, сам при этом уже запрыгнул в уазик, пытаясь завести двигатель. Несколько человек подбежали к лежащему солдату и отнесли его подальше от огня. Никто не пытался отбежать на безопасное место, но не все могли сразу сообразить, как лучше справиться с возникшей проблемой.
Романов с криком: «Моё дело правое – помогать левому!», кинулся к кабине топливозаправщика, в которой Матвеев предпринимал лихорадочные попытки завести мотор. Дмитрий энергично оттолкнул командира, заставив того передвинуться дальше. Матвеев немедленно подчинился, пересев на пассажирское место. Смолин сбежал по стремянке из самолёта, прижимая к груди бесценный портфель с полётной документацией. Затем прошептал: «Карты, как и рукописи, не горят!», бережно поставил его возле самолёта и схватил стоящий рядом с передней стойкой бомбардировщика огнетушитель. Как им пользоваться, он знал только теоретически, но этот факт его не смутил. С видом бойца, в окружении врага выдёргивающего чеку гранаты, он старался разорвать контровку, предотвращающую самопроизвольное срабатывание механизма огнетушителя. Законтрено было на совесть, разорвать проволоку сходу не удавалось.
На помощь пришёл Зайцев, догадавшийся вытащить из кармана нож-стропорез. В это же время Романову удалось завести мотор топливозаправщика. Включив передачу, он направил огненную машину подальше от самолёта. Колёса, слегка проскальзывая по свежему льду, начали нехотя вращаться.
- Командир, прыгай! Прыгай!!! – Прохрипел Романов. – Сгорим оба! Она сейчас взорвётся!! Прыгай, я прошу тебя!! Мне терять нечего ...
Матвеев его грубо перебил:
- Заткнись! Я не хочу слушать этот бред!
Мгновенно взяв себя в руки, демонстративно вытащил сигарету, размял, прикурил и спокойно произнёс, словно не было только что этого крика:
- А с ветерком слабо?
Дмитрий понял, командир останется с ним до конца, хитро прищурился:
- Извини, Макларена не было. Тебе, смотрю, модель тоже приглянулась?!
Олег, молниеносно оценив обстановку, привычно скомандовал:
- Давай-ка, сворачивай за домиком техсостава направо. Если бочка рванёт здесь, самолёты зацепит. Это – конец мечте. А там от огня хотя бы домик прикроет.
Дмитрий проворчал:
- Конец мечте наступит немного раньше. Одновременно с концом света. Для нас, - уточнил он. Покосившись на сигарету, добавил: - Медики знают, что делают, когда предупреждают об опасности курения. Это ты хорошо придумал, главное – вовремя. Чем раньше выкинешь, тем больше проедем! Удовольствия не получишь, но конец света отодвинешь.
Матвеев изумлённо посмотрел на друга:
- Крути педали, пока не дали, философ!
Спокойствие Матвеева передалось Романову. Ухмыльнувшись, указал взглядом на радиоприёмник. Матвеев моментально сориентировался:
- Хочешь сказать – погибать, так с музыкой?!
Дмитрий пожал плечами:
- Подсказывает моё сердце, мы погибнем не здесь, и уж, во всяком случае, не сейчас. Тогда стоит ли нарушать традицию?! Да и тебе всё равно делать пока нечего, поставь средние волны, по "Маяку" должны быть мелодии и ритмы зарубежной эстрады...
И снова Ирина в палате реанимации, хлынувший сверху свет, казалось, охватывает и переполняет её, и всё в прошлой жизни, что она могла и не могла знать, о чём догадывалась и не догадывалась, о чём верила и не верила, вдруг озаряется новым сквозным знанием и новым же, всепроникающим пониманием. Эту удивительную способность можно было бы назвать прозрением, но даже такое слово не вмещает всех её возможностей мгновенно вскрывать причины и следствия явлений и человеческих поступков. Способность эта несоизмеримо больше и безграничнее. То, что случилось с ней, с её близкими, с окружающими её людьми, моментально развёртывается перед нею, словно на киноплёнке, с любого места. Время стало частью, продолжением её естества и легко подчиняется движению мысли, летит куда угодно, послушное её желаниям.
Картинки проносятся в голове в хаотичном порядке. Вот она видит себя семилетней девочкой, сидящей у матери на коленях, в салоне новенькой «Волги». Папа что-то насвистывает, управляя автомобилем одной рукой, и нежно гладя второй рукой её белокурую головёнку. Мама смеётся и подпевает ему. Девочка знает что произойдёт за тем поворотом, и подталкивает время вперёд, переносясь в сиротское глухонемое детство. А кто этот худенький мальчик? Ах да, это же её покровитель Валико! Он старше её на три года и знает такое, чего дети в принципе знать не должны. Вот они спрятались в кустах, и рассматривают его гениталии. Валико подробно и со знанием дела объясняет на пальцах, будто на уроке биологии, что и как устроено у мальчишек и для чего всё это нужно. Она слушает с расширенными глазами: тайна пугает и притягивает одновременно. Они оба глухонемые, бесстыдные слова ими не произносятся, в этом – прощение и искупление детского греха. Жестом он предлагает потрогать их, берёт её за руку, но она боится и, выдернув руку, убегает от него.
Потом Валико, маленький бесстрашный её защитник, попался на краже, не услышав подошедшего сзади милиционера. Она видит, как ловко крадётся участковый, кричит своему другу, но он её не слышит, и его хватают за руку. Она пытается отбить его, понимая, что тому несдобровать, но милиционер просто не замечает её. Валико увозят в колонию для малолеток, и больше она его никогда не видела.
В 12 лет она начала слышать и подслушала разговор директора и санитарки, требующей расчёт:
- Всё, сил моих больше нет! Это не дети, а какие-то уголовники! Трёх посадили, а нужно каждого второго! Они постоянно безобразничают! Пьют, курят какую-то гадость, нюхают ацетон!
- Будьте великодушны, это их лучшая пора в жизни, а жизнь у них такая короткая...
- Это почему же?
- А вам попадались когда-нибудь глухонемые старики?
- Я всякого повидала в жизни.
- Но только не глухонемых стариков, - парировал директор. – Самое страшное, что они умирают не от болезней и не от старости, они всегда... погибают. Чаще всего от несчастных случаев. Понимаете – они не слышат опасности. Или не могут позвать на помощь.
Эти слова врезаются в её память навсегда. А вот её наряжает та самая санитарка, которая, поворчав, всё же осталась в интернате. Впервые Ирина увидела себя в полный рост в трюмо. Всю, целиком. Она тогда не признала себя в стройной красавице, глядевшей на неё из зеркала, и была смущена этим до слёз.
А вот опять мама, исполняющая на рояли бессмертные произведения Шопена. Ирина сидит рядом с ней и переворачивает ноты. В зале полно народа, все слушают великолепную мамину игру, затаив дыхание. И папа, уйдя в волшебный мир музыки, которую извлекали из-под клавиш красивые мамины пальчики, сидит в первом ряду, прикрыв глаза, слегка раскачиваясь в такт музыке. А потом он начнёт хлопать в ладоши, выбежит на сцену и начнёт кружить маму, держа цветы в руке. Цветы будут падать к её ногам и Ирина почему-то заплачет. Позже она поймёт, что плакала тогда от счастья за свою семью.
Ирину не покидает чувство, что все мёртвые живы, но живут где-то в другом месте. И скоро, совсем скоро, надо только немного подождать, они опять встретятся, разум обретёт силу, и сердца откроются для причастия. Жизнь – только миг, смерть – не крушение, лишь мгновенная остановка, растянутый во времени момент прерванного движения. И это чувство лишено всякой мистики. Такое вот дежа вю...
Сильный дождевой шквал слегка прибил пламя, но, буквально через несколько мгновений, оно стало разгораться пуще прежнего. Перейдя на пониженную передачу и проскочив домик техсостава, Романов резко вывернул руль вправо, сойдя с бетонки на грунт. Автомобиль проехал несколько метров и забуксовал – тяжёлая машина провалилась в раскисшую землю и дальше ехать не хотела. Лётчики переглянулись и, одновременно открыв двери, с диким криком выпрыгнули из горящего топливозаправщика в разные стороны.
Зайцев со Смолиным наконец-то сумели привести в действие отчаянно сопротивляющийся их усилиям огнетушитель. Разорвав толстую контровку, направили сильную струю пены на растекавшийся по бетону бензин. Радист, как самый здоровый в связке, держал огнетушитель, а штурман, как самый интеллектуально продвинутый, ворочал раструбом, направляя огнегасящий состав в наиболее опасные очаги пламени.
Авиатехники бежали с огнетушителями к горевшему топливозаправщику со всех сторон. Послышался рёв сирены приближающейся пожарной машины. На подножке, со стороны водителя, держась за дверь и напряжённо рассматривая горевший топливозаправщик, стоял командир полка. Не дождавшись полной остановки пожарной машины, на ходу спрыгнул на землю и принялся при помощи простых русских слов отгонять всех от пылающего автомобиля.
Остановившись, пожарные, не мешкая, приступили к тушению заправщика. Пока одни разматывали шланги, другие быстро облачались в дополнительное специальное обмундирование, позволяющее выдерживать высокую температуру некоторое время. Сильный ветер раздувал пламя, огонь стал перекидываться даже на кабину. Нависла реальная угроза взрыва. Отбежав от него на приличное расстояние, Романов подошёл к командиру и, отдышавшись, поинтересовался:
- Олег, чего так долго копался?
Внимательно посмотрел ему в глаза и ужаснулся собственной догадке:
- Ты ... вообще не умеешь водить автомобиль?!
- Не умею. И никогда не умел, - честно ответил Матвеев. – Но надо же когда-то приобщаться к автоделу! Гараж есть, осталось дело за малым.
- М-да ... пожалуй, удачное время для этого выбрал, ничего не скажешь! – Покачал головой Дмитрий. - Скажи – зачем надо было в кабину лезть?! Толкал бы сзади, и то больше пользы принёс обществу.
- Не хотел лишних жертв, - просто объяснил Олег. – Я же был ближе всех.
- Вызвал огонь на себя?! Так это когда без вариантов, а у тебя они были. Сгореть мог. Ну, ты даёшь! – Только и смог сказать изумлённый Романов.
Гараж достался Олегу Матвееву абсолютно бесплатно, не считая канистры спирта и «накрытой поляны», около двух лет назад по "наследству" от техника самолёта, который, не выдержав многомесячных задержек по зарплате, ставшей к тому же до неприличия мизерной, в поисках лучшей доли уволился из армии.
Гараж был довольно вместительным, тёплым и сухим, на 3-4 машины, силами экипажа моментально переоборудован под «культурно-досуговый центр», как его стали называть сами лётчики. Один принёс старенькую радиолу с грампластинками, второй – стулья, где-то раздобыли стол и диван, штурман расклеил на стенах полётные карты – получилась удивительно уютная домашняя обстановка. В гараже проходили и предполётная подготовка, и контроль готовности к полёту и, естественно, разбор полётов. Там же, кстати, часто собирались любители преферанса. Вот, например, одна из недавних историй.
Экипаж Матвеева в полном составе решил расписать пулю. Как-то раз, после полётов, практически в полном составе, личный состав эскадрильи, пришёл в «культурно-досуговый центр». Стол с игроками зрители сразу взяли в плотное кольцо. Началось всё банально и просто, как обычно - с торга: «Раз ... два ... три ... пас ... семь первых ...». Стоящие за спинами играющих, офицеры восхищённо зацокали языками, переглядываясь друг с другом.
Вид у Матвеева был ещё тот: зажав в углу рта папиросу, отчего чуть прикрылся один глаз, слезящийся от попавшего дыма, неторопливо разложил карты в руках, посмотрел, посчитал, прикладывая указательный палец к каждой карте. Затем сделал снос и объявил игру:
- Девять червей!
Зрители стали заводить игроков, но больше - себя, наверное, в предвкушении розыгрыша:
- Молодец! Силён, бродяга! Здесь вам не тут! Сдавайся, братва лихая!
Смолин кинул на Матвеева удивлённый взгляд, подумал секунду-другую, затем отрицательно покачал головой, не видя перспектив:
- Пас.
Романов поинтересовался, конкретно ни к кому не обращаясь:
- Чей ход?
Зайцев:
- Наш.
Романов довольно расплылся в улыбке, всем своим видом показывая, что не видать командиру девятерной, как своих ушей! Ещё раз мельком глянув в свои карты и подмигнув сидящему напротив Зайцеву, сказал:
- Вист! Говоришь, что родился по собственному желанию, а умер по сокращению штатов?! Ну что, Женька, приступим к экспроприации экспроприаторов, что ли?!
Зайцев, запинаясь:
- К экспро... чего?!
Зрители весело рассмеялись. Матвеев неожиданно стал меняться в лице, из человека-победителя моментально превращаясь в озабоченного проблемами лузера: "А всё ли я делаю правильно?". Зайцев ответил, собравшись с мыслями:
- На девятерной вистуют только попы и студенты. На студента ты уже не тянешь. В религию никак ударился?!
Новый взрыв смеха. Романов мгновенно парирует:
- В неё можно удариться только в одном случае, когда не вписываешься в церковные ворота на четвёртом развороте!
Раздался гомерический хохот. Засмеялись все, кроме Матвеева, который решил использовать возникшую паузу и стал напряжённо просчитывать варианты, рассматривая свои карты. Не найдя повода для беспокойства, положил их на стол рубашкой вверх. Выражение лица вновь стало благодушным. Посмотрел на Романова, взгляды встретились: блефуешь, дружок?!
Дмитрий выждал паузу по Станиславскому, поднял вверх руку и мягко произнёс:
- Господа офицеры, оставим лирику потомкам, как говорит мой командир! Попрошу минутку тишины! Всем работать на приём! Разрешаю вести хронометраж исторического события! Мастер-класс, господа!
Наступила гробовая тишина. Романов кивнул Смолину:
- Ложись!
Смолин осторожно разложил на столе свои карты, словно боясь спугнуть удачу, Романов залихватски подбросил свои карты в воздух и они, словно ручные, красиво легли на стол рядом с картами штурмана. Дмитрий решил сыграть на публику - едва кинув взгляд на карты, присвистнул:
- Ни хрена себе расклад в козырях, подумал народ!
Матвееву достаточно было одного взгляда на расклад, чтобы с ужасом понять – девятерная не получается. И восьмерной ... тоже нет! В глазах застыла безысходность. Никто из присутствующих, кроме Романова, этого пока не понял. Напряжение возросло и достигло апогея. Матвеев прикурил вторую папиросу от первой, руки его стали слегка подрагивать. Романов с усмешкой начал избиение, комментируя ходы вслух:
- Сначала сходим так.
Сделал ход. Забрал взятку, нарочито медленно сложил три карты вместе и аккуратно положил их рядом со своими картами.
- Потом – так.
Матвеев отчётливо видел весь ужас происходящего, но ничего сделать не может – ход не его. Остаётся только молча подчиниться. Романов забрал вторую взятку и заботливо положил карты на стол перпендикулярно первой взятке. Неторопливо подравнял, чтобы выглядело эстетично, посмотрел на Матвеева с сочувствием, в глазах – озорной огонь. Произнёс:
- Ну, а теперь – так.
Забрал третью взятку и проделал уже привычную процедуру, попутно объясняя собравшимся:
- Вертолёт, господа! Око видит, да зуб неймёт! Ну, и напоследок, заберём марьяж. Хорошенький такой марьяжик был в могилках, трефовый, то бишь, прямо загляденье! Вот крест и получил! Ты же на него только закладывался, не так ли?!
Сделал ещё два хода подряд, забрал взятки и обратился к Матвееву:
- На сегодня выдача закончилась, остальные – твои. Командир, всё по-честному – тебе половина и мне половина!
Дмитрий взял в руки карандаш и протянул командиру:
- Получите и, как говорится, распишитесь! Без четырёх, однако!
Крики и аплодисменты зрителей перешли в овацию:
- Браво! Бис!
Романов встал и начал театрально раскланиваться. Матвеев растерянно улыбнулся, не до конца осознав – то ли гордиться Дмитрием, то ли обидеться на него?!
Глава 8.
Романов.
Мне обязательно нужно достать фентанил! Обязательно!!! Хотя бы две бутылочки! Да хоть одну! Я гнал машину, стараясь объезжать многочисленные рытвины и ямы. Вокруг, вдоль дороги, высились высоченные лиственницы, стройные сосны и пушистые кедры, разлапистые ели стояли вперемежку с аккуратными берёзками, которых продолжал раздевать холодный северный ветер. Дорога, накатанная мощными карьерными самосвалами и огромными лесовозами, не могла относиться с любовью к легковушке. Машина скрипела и стонала, но, странное дело, продолжала двигаться вперёд. В голове, словно заклинанье, вертелось: «Фен-та-нил-фен-та-нил-фен-та-нил! Хоть-од-ну-хоть-од-ну-хоть-од-ну!». Я знаю, что, если в Кедровске есть хоть одна бутылочка этого препарата, она - моя. Мёрзлую землю буду рыть руками, а найду! Если в городке фентанила не будет, я всё равно его найду! Мне нельзя без него, никак нельзя!
В какой-то момент перестаю обращать внимание на неровности дороги и прибавил газу. Почти сразу же машину подбросило так, что едва не перевернулся. Нет, так дело не пойдёт! До Кедровска ещё больше ста километров, могу и не доехать. Ирина меня ждёт, я не вправе её подвести.
Утром, забежав на минутку в госпиталь, сразу пригласили в ординаторскую. Начальник отделения в разговоре со мной избегал прямого взгляда. Подойдя к окну, отдёрнул штору, открыл форточку и достал сигарету. Закурив, глубоко затянулся, выпустив тонкую струю дыма к потолку.
Продолжая стоять ко мне спиной, тихо произнёс:
- У Ирины сильные боли, а у нас закончился фентанил. Более слабые препараты ей уже не помогают. Если есть возможность, достаньте хотя бы пару бутылочек.
- Для чего нужен фентанил? – Спрашиваю, записывая название лекарства в блокнот, чтобы не забыть.
- Это сильнодействующий наркотик, применяется для анестезии при проведении операции, снимает боль, - пояснил доктор. – Говорят, раньше его можно было найти в Кедровске. Как сейчас дело обстоит, не знаю. В свободной продаже не бывает, находится на особом учёте, приобретается только по специальному рецепту. Я сейчас его выпишу. Если в аптеке не будет, то, возможно, что-то осталось в местной больнице, спросите там.
Подойдя к столу, молча выписал рецепт, поставил печать и протянул листок.
- Доктор, что с ней? – Я не мог понять, почему они что-то постоянно скрывают и ничего мне не говорят?
Вместо ответа он поднял глаза и я увидел в них такую тоску, что стало не по себе:
- Возвращайтесь побыстрее, она всё время ждёт вас...
Глаза, не выдержав напряжения, слипались и начали жить своей жизнью, уже не реагируя на сигналы изверга-мозга. Не спать! Не спать! Не спать!!! Выйди из машины, помёрзни слегка, умойся холодной водой из ручья, наконец! Господи, ну когда же я высплюсь?! Что я тебе сделал плохого?! За что меня невзлюбил? Я каждый день задаю эти вопросы, и каждый день не могу получить на них ответы. Вот и сегодня – опять никаких новостей!
Всю ночь добивал подвеску своего старенького жигулёнка, возвращаясь из Кедровска, небольшого городка, затерянного где-то в глухой тайге. Его даже с воздуха-то не сразу найдёшь. Обратная дорога была намного сложнее. Под вечер поднялся сильный ветер и пошёл мокрый снег с дождём. Дорога превратилась в сплошное месиво, некоторые участки казались абсолютно непреодолимыми. Хорошо ещё, что катушку зажигания закрепил сверху, под самым капотом, куда вода не попадает, а то уже стоял бы где-нибудь посреди большой лужи. В некоторых из них воды было столько, что, кажется, я их переплывал, а не переезжал.
Слава Богу, машина не подвела. Видимо, она не меньше моего мечтала, чтобы этот кошмар закончился как можно быстрее. Под утро удалось доплестись до дома, большой длинной пятиэтажки, одной стеной подпиравшей собой недружелюбную тайгу. Бросив машину возле подъезда, поднялся к себе и, не раздеваясь, рухнул на диван. Полноценный отдых перед полётом уже невозможен, скоро надо опять собираться на аэродром, и начнётся очередной безумный-безумный-безумный день. Додумать о том, что он нам принесёт, не успел – моментально отключился.
Для сна удалось выкроить пару часиков. По установившейся привычке, я всегда заводил два будильника с интервалом между ними в десять минут. Первый будильник давал длинный противный сигнал в мозг, чтобы тот включался в работу по подъёму остального организма. Мозг эту работу тоже не любил и всегда ждал второй будильник, наверное, тоже надеясь на чудо – что я забыл его завести. Вот так, в постоянных внутренних спорах, мне и приходилось просыпаться. Это было моё самое нелюбимое время. Я ненавидел эти звонки и мечтал, что когда-нибудь возьму и выкину все будильники на свалку. Но пока, к сожалению, обстоятельства были сильнее, приходилось под них подстраиваться.
Раньше меня всегда будила Ирина. Непонятно было вообще – как она могла обходиться без будильника?! Она никогда не просыпала, специально поднимая меня чуть раньше. Её прикосновения были приятны и нежны, проникая, казалось бы, в каждую клеточку молодого здорового тела. Хотелось крепко прижать её к себе и не отпускать ни на секунду, после чего о сне уже не могло быть и речи...
Потом мы, смеясь, наперегонки мчались в ванну, пытаясь успеть принять душ, пока не отключат воду - её всегда почему-то не хватало по утрам. Завтракали уже на ходу. Когда была возможность, я подвозил её к школе. Сейчас Ирина второй месяц лежала в госпитале. То, что она умирала, долго и мучительно, я понял только вчера. Не нужно быть врачом, чтобы догадаться – прогнозы на благоприятный исход не оправдались. Последнее время жаловалась на сильные боли в сердце, но продолжала ходить на работу. Врачи долго не могли поставить правильный диагноз, когда поняли, что её беспокоит, время было уже упущено. Хотя мне они до последнего дня ничего не говорили, я чувствовал её состояние, видел её страдания, но был бессилен помочь.
Вчера утром она, стиснув зубы, крепко держала меня за руку, в глазах стояли слёзы. Красивые волосы разметались по подушке. Я чувствовал, что её мучают сильнейшие боли, но она стойко их терпела. Она не плакала, не хотела, чтобы я видел её слёзы. Я понимал – Ирине с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Она уже не вставала с кровати и говорила настолько тихо, что отдельные слова я не мог расслышать, хотя и наклонялся к ней очень близко. Тело по-прежнему лежало на кровати, а сама Ирина постепенно удалялась от меня, самого дорогого ей человека. Однако Госпожа Судьба проявила благосклонность к Ирине. Внешне она осталась такой же юной и красивой, жуткая болезнь не исказила её черты до последнего мгновения.
Прощаясь, неожиданно прошептала:
- Спасибо тебе за всё. Ты сберег нашу любовь.
У меня заныло сердце, к горлу подступил комок. Я хотел ей сказать, что она обязательно поправится, но Ира неожиданно жёстко сказала:
- Подожди! – Отдышавшись, продолжила, - Дима, я больше тебя не увижу.
Слова давались с большим трудом. После паузы медленно повторила:
- Я ... больше... никогда ... тебя ... не ... увижу. Понимаешь? Никогда. Мне недолго осталось. Не могу... Не могу... Не могу!
Подошедшая медсестра поправила капельницу, украдкой смахнула слезу и вышла из палаты. Я не знал, что ей сказать. Боясь расплакаться, произнёс:
- Ты – мой самый дорогой человечек, ты обязательно поправишься. И тогда мы сразу уедем отсюда. Обещаю! Мы поедем к морю, ты всегда мечтала его увидеть, купим небольшой домик и будем там жить. Честное слово – тебе скоро будет хорошо.
- Знаю, - её губы мелко задрожали, в глазах застыли слёзы.
- И ты опять сыграешь мою любимую «Чакону», - продолжал я уже менее уверенно. Голос предательски завибрировал, что не осталось незамеченным Ириной. – Только потерпи ещё немножечко.
- Дима, ты меня никогда не обманывал. Не надо сейчас начинать. – Слёзы полились из её глаз. Она уже не могла их сдерживать. – Поцелуй меня, пожалуйста, - попросила она, отдышавшись после длинной фразы.
Я погладил её волосы и начал целовать мокрое от слёз лицо. Она меня легонько отстранила:
- Не плачь, ты же мужчина.
- Это не я, - попробовал улыбнуться.
- Ты. И не спорь, всё равно проиграешь.
- Я не специально.
Она снова прижала меня к себе, после длинной паузы сказала, стараясь проговорить всю фразу без перерыва:
- Иди, я чувствую, что опаздываешь. Иди же! Возвращайся побыстрее, береги себя. Я всё время жду, когда ты откроешь дверь, - повторила Ирина слова начальника отделения. – Я живу только ради тебя.
- Богиня, я недолго. Вот возьму лекарство и сразу вернусь. Дождись меня. Слышишь? Мы всегда будем вместе.
Она не ответила, только внимательно посмотрела на меня своими умными глазами, словно пытаясь запомнить навсегда. Навсегда... Мне стало не по себе, глаза застилала пелена. Я посмотрел на неё, но увидеть не смог, только размытый силуэт. Это очень странное чувство – держишь за руку, но не видишь человека. Она никогда на меня так не смотрела. Боясь этого взгляда, поправил одеяло, положил в тумбочку продукты и осторожно вышел из палаты, плотно прикрыв за собой дверь...
Она неслась по длинному туннелю, светлому и широкому, где то и дело вспыхивали и гасли цветные огоньки. Тело было совсем лёгким, невесомым. Ирина подумала, что, если захочет, может взлететь высоко-высоко. Это чувство было новое, и оно ей нравилось. «Я тоже могу летать!», почему-то подумала она. Ирина попыталась взмахнуть руками, но что-то свинцовым грузом давило на них. В голове словно звенела туго натянутая струна, её голос становился все громче, всё настойчивей, постепенно переходя на высокие частоты, недоступные простому человеческому уху. Она поморгала, отгоняя с глаз мутную пленку, но та прочно прилепилась и утолщалась с каждым мгновением. Внешние звуки провалились в ватную пустоту и слились с нетерпеливой музыкой струны, и резко оборвались, как лопается спелый плод на дереве, как взрывается атомная бомба, уменьшенная до размеров апельсина, но не потерявшая своей мощи. Последней картинкой из жизни живых было чистое лазурное небо, которое защищал её муж, такое близкое и осязаемое и, в то же время, поражающее своей вселенской беспредельностью, зовущее в свои мягкие объятья...
Матвеев.
Дима прав – сгореть могли оба. Одно непонятно – почему топливозаправщик не взорвался?! Они же всегда взрываются без всякой логики! Просто – раз и ... всё! Во всяком случае, в кино так и происходит. Действительно, зачем я дёрнулся к этому бензовозу?! Я же ничего в нём не понимаю! Я вообще в автомобилях НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!!! У меня нет водительских прав, я даже на мопеде ездить не умею! Если куда нужно, просил Димку, всегда подвозил. На аэродром, например, или на рыбалку. До Кедровска, районного центра, далеко, да и дорога ужасная – ехать не захочешь, все мозги вытрясет. Вот и все маршруты здесь, больше-то ездить вроде некуда – кругом одна тайга.
А с другой стороны – что оставалось?! Все встали, как памятники, ничего не предпринимали. Посчитали за рядовой случай или на самом деле не знали что делать?! Димка молодец! Настоящий герой! Буду просить командира о поощрении. Это – подвиг, без сомнений. Вот было бы здорово, если ему дадут орден или, на крайний случай, медаль!
Боже, если надумаешь когда-нибудь забрать Романова к себе, только после меня! Без него жизнь полностью теряет смысл.
Нет, но как он смог отогнать этот чёртов топливозаправщик?! Я не имел ни малейшего представления о том, как он заводится. Думал, что достаточно повернуть ключ зажигания, он сам и поедет. Самое интересное – там не было замка зажигания! Я даже специально под рулём рукой пошарил. Не было! Даже и не заметил, как Дима его укротил!
Да, кстати, что означают его слова: «Уходи, мне терять уже нечего?!». Сначала как-то не придал этому значения, не до того было. Прокручивая события заново, память вновь выдала эту фразу. С каких пор он стал эгоистом?! А мы, значит, в его планы не входим?! Так, что ли, его понимать??!!
Знаю, Ирина лежит в госпитале в тяжёлом состоянии. По слухам, положение сложное, но, говорят, небезнадёжное. Всё зависит от её восприимчивости к новому курсу лечения. Дима привёз нужные лекарства ещё месяц назад, вроде, должно хватить. Слышал, она в детстве попала в ужасную аварию, последствия сказываются до сих пор. Не знаю – правда это или нет?! Лично я ничего необычного в её поведении никогда не видел. Мои девчонки учатся у неё, ходят в музыкальный кружок – только восторженные оценки.
Ирина – уникальный педагог, девочки рассказывают, только у неё скрипка умеет разговаривать как человек, даже плакать. Хочется послушать её игру, но как?! Как тут вырвешься, то дежурства, то полёты, то солдаты что-нибудь учудят, никак не получается. Хотя .... звучит как оправдание. Нет, конечно, это не оправдание, отпрошусь у командира, схожу на ближайшее родительское собрание, там и послушаю.
Романов.
Телефонный звонок остановил меня буквально на пороге. Кто там ещё?! Не до болтовни сейчас. Времени в обрез, лишь заскочить на пару минут в госпиталь, поцеловать жену, передать ей лекарство и фрукты и мчаться на аэродром. Я и так уже опаздываю! Чёрт, ещё куда-то ключи от машины засунул! Да где же они??!! Сегодня нам предстоит очень важный вылет, наверное, самый трудный в жизни, надо спешить, чтобы подготовиться к полёту более тщательно. С сожалением пришлось поднять трубку.
- Квартира майора Романова? – Сухо выстрелила трубка.
Внутри словно что-то оборвалось. Я всё понял. Именно так это и бывает. Понял, кто звонит и что хотят сказать. Не мог ответить, лишь плотнее прижал трубку к уху, боясь пропустить каждый звук.
- Алло! Алло, вы меня слышите? Квартира Романова? – На том конце провода повторили вопрос. – Подъезжайте в госпиталь, вас ждут в отделении кардиологии, на третьем этаже главного корпуса. Ваша жена скончалась сегодня ночью...
Время будто остановилось. Не знаю, сколько времени я просидел неподвижно в коридоре на полу и всё сжимал и сжимал в руках телефонную трубку, из которой раздавались короткие гудки. Трубку, застрелившую меня. Я смотрел на ставший разом ненавистный мне телефонный аппарат, но не видел его. Перед глазами плыли круги. Из оцепенения вывел настойчивый стук в дверь. Пришлось подняться и открыть.
На пороге стоял, улыбаясь, Зайцев:
- Дима, на дежурный тягач не успел. Смотрю, во дворе твоя машина.
Наверное, видя, что молчу, решил немного поострить:
- Летаешь сегодня? Тогда, может, подбросишь до аэродрома?!
Не понимаю, чего он от меня хочет? Слова понятны, смысл – нет:
- Что?
- С тобой всё в порядке? – Отбросив улыбку, тревожно спросил Евгений. – Не заболел?
Пришлось напрячь всё внимание, чтобы не выдать своих чувств:
- Нет, всё нормально. Не могу только вспомнить, куда я ключи от машины дел? Все карманы перерыл.
- Так они же в замке зажигания торчат! – Удивился Евгений. – Ты даже дверь не закрыл! Я так и понял, будешь их искать, поэтому и поднялся.
- Вот как?! – Я удивился не меньше радиста. – Спасибо. Спускайся вниз, иду.
Сейчас надо включаться в работу, выбросить из головы всё постороннее, через несколько часов вылет. Я не могу подвести друзей. Каждый из нас в отдельности не значит ровным счётом ничего. Нет, значат, конечно, но не так, мы сильны только вместе. Единый, слаженный организм. Я должен думать лишь о полёте. Если уйти в себя, в свои думы, которые неожиданно навалились мёртвым грузом и не хотят отпускать, то лучше остаться дома...
Неожиданно поймал себя на мысли, что говорю про Ирину: «мёртвый груз». Нет! Это неправда! Я не могу представить её мёртвой! Ещё вчера я с ней разговаривал. Как же так?! Она не может умереть! Она - бессмертная! Потому что святая. Ведь мы только начали жить! Как же так?! А наши планы?! Я обещал увезти её к морю, Ира всегда мечтала об этом. Нет, наверное, по телефону кто-то неудачно пошутил. Я пытаюсь себя успокоить, но понимаю, что чудес, увы, не бывает.
Подошёл к входной двери, неожиданно какая-то неведомая сила развернула меня обратно и заставила подойти к стоявшему на телевизоре магнитофону. Дальше я знал, что делать - вытащил из магнитофона кассету и положил её во внутренний карман комбинезона. На серванте стояла фотография Ирины, которая мне всегда очень нравилась. Фотографу удалось украсть у моего любимого человека миг из жизни, но я был на него за это не в обиде. На фотографии Ирина стояла на берегу красивой таёжной реки Чулым, вдали – вековые кедры, в руках у неё – любимая скрипка. Она специально забралась на высокий валун и сыграла несколько своих любимых произведений.
Этот концерт я запомнил на всю жизнь. На противоположном берегу реки находилась каменная гряда, которая идеально отражала любые звуки. Когда Ирина заиграла, благодаря многократному эху, звук получался завораживающе-нереальным, неземным. Он резал по-живому, проникая в самые затаенные уголки души, буквально в каждую клеточку. Он подчинял, сметая любые преграды.
Помню, я ещё сказал тогда:
- Это невероятно! Это ... это ... это же чудо!
- Да, это чудо, - подтвердила она с улыбкой. - Только в этой жизни чудеса приходится делать самой, потому что Бог вечно занят где-то в другом месте...
Смолин.
Вот это предполётный тренаж! Как взбодрился организм!!! Приехал, как обычно, за три часа, пообедал, с доктором даже партейку в шахматы успел сгонять. Был в самолёте, начал раскладывать карты и сборники, даже успел проверить выставку гироскопов, когда всё случилось. Услышал крики, спустился вниз. Конечно, обалдел от увиденного!
Может, не надо было так рисковать Димке, и без него народу на стоянке немало?! Хотя... Ерунду сморозил, признаюсь. Разве он смог остаться в стороне?! По-другому всё равно не поступит, особенно когда Олег в бензовоз запрыгнул. Я сразу понял, что он в нём останется навсегда, потому как ездить умеет только на самокате, да и то с четырьмя колёсами и страховкой в виде поддерживающих рук остальных членов экипажа. Хорошо, что всё хорошо закончилось. А ведь могло бы и рвануть! Тогда от нас точно ничего бы не осталось.
Димка – настоящий герой! По-другому не скажешь! Матёрый человечище, не иначе! Не знаю, смог бы я прыгнуть в горящий бензовоз? Нет, неправильно выразился – прыгнуть-то смог бы, а вот отогнать его подальше от самолётов – не факт. Кроме умения здесь нужен фарт. Фарт, что ты сможешь сразу завести двигатель, отогнать заправщик подальше, да ещё и успеешь выскочить из него.
Проанализирую ситуацию: Олег полез в него, потому что был ближе всех, но именно Димка успел его отогнать. Вроде, всё как должно быть. Не хочется даже думать о плохом, о том, чем всё могло у них закончиться. А вот мы с Женькой, вообще-то, могли бы и подсуетиться! Пока он перерезал контровку огнетушителя, уазик вспыхнул как спичка, инженер оттуда пулей выскочил, так и не смог завести советский джип. Близко подойти к нему не удавалось – сильное пламя, жар, огнегасящая струя уже не добивала. Возникла угроза взрыва, люди начали разбегаться. Олег с Димой уже отъехали, за ними с рёвом и нехарактерной прытью помчалась пожарная машина. Это немного успокаивало. Значит, помогут ребятам.
Командирский уазик как-то странно зашипел. Теперь и я понял: место подвигу закончилось – пора сваливать. Ветер поменялся и стал подворачивать на наш самолёт. Если уазик взорвётся – огонь может перекинуться на него моментально. Женька первым сообразил что делать. Крикнул мне, чтобы вытащил колодки и кинулся в самолёт. Я всё понял без слов. Нет такого тягача, который бы смог передвинуть нашу трёхсоттонную махину с зажатыми стояночными тормозами. Женя решил запустить двигатели, хотя бы один, чтобы можно было двигаться, и попробовать вырулить со стоянки.
Не успел убрать колодки с основных колёс, как в форкиле загудела вспомогательная силовая установка (предназначена для обеспечения запуска двигателей и электропитания БРЭО (бортового радиоэлектронного оборудования независимо от аэродромных источников, - прим. автора). Запыхавшемуся технику самолёта достаточно было моего взгляда, чтобы понять дальнейшие действия. Я помчался в кабину, он – убирать оставшиеся колодки. Буквально влетел на командирское кресло. Женя с правого кресла уже начал запускать первый двигатель. Пока тот выходил на малый газ, вспомнил недавний случай.
Взаимозаменяемость в экипаже полная. Никому ничего объяснять не надо. Все всё знают и умеют. Как-то командир прочитал книжку о том, что во время войны был тяжело ранен пилот пикирующего бомбардировщика и штурман, не растерявшись, привёл самолёт на аэродром, выполнил удачную посадку и спас своего командира. Причём, до этого штурман никогда за штурвал не держался.
Матвееву захотелось побывать в моей шкуре, понять, что чувствует штурман, оказавшийся на командирском кресле, и мы с ним поменялись местами. Он знал что делает, недаром считается тонким психологом. Я только сейчас понял – для чего? Он давал экипажу наглядный урок и дополнительный процент уверенности и надежды. Когда я впервые сажал самолёт, Дима был на подстраховке. Просто сказал:
- Меня убили, надейся на себя. Если ошибки выходят за ограничения, вмешаюсь в управление. Хотя... можешь на это не рассчитывать!
Так учили плавать в Древней Спарте – просто кидают ребёнка в воду и ждут. Кто выплывёт, тому повезло. Естественный отбор... Помню, Женька тогда спокойно заметил:
- А поздно не будет?!
Получилось вполне реалистично и очень даже ничего! Пережил несколько минут, которые постоянно вспоминаю, даже сейчас, опять оказавшись в том же кресле. Мне не было тогда стыдно. Я работал, пытался справиться с нестандартной вводной, которой нет ни в одной программе боевой подготовки экипажей стратегической авиации, и понял, что могу посадить эту махину, могу спасти себя и экипаж, если потребуется! Вера в собственные силы – вот что делает нас непобедимыми!
Олег лихо, как заправский штурман, привёл нас на аэродром. Видя мой революционный взгляд, полный решимости выполнить поставленную задачу любой ценой, Дима, улыбаясь, помахал мне рукой на прощание и ... выключил автопилот. Пока я делал судорожные движения всеми частями тела на глиссаде, борясь с ручкой, весь экипаж принял участие в своём спасении. Общими молитвами всё же самостоятельно дотащил самолёт до полосы. Не покидало ощущение, что я тащил его на собственном горбу.
Командир молчал, выдавая в эфир только отсчёт высоты и скорости, вверяя наши жизни помощнику. Романов, садист, в управление до самой посадки так и не вмешался! Он подсказывал, попутно объясняя ошибки, но ручку не трогал до выхода на полосу. Оказывается, столько нужно учесть нюансов, чтобы пройти по глиссаде! Никогда бы не подумал!!! На выдерживании, когда самолёт почему-то начал отдаляться от полосы, наверное, я сильно дёрнул ручку на себя – я же не знаю КАК НАДО (!!!) – он разом прекратил мои мучения. Короткими движениями ручкой вернул ракетоносец на полосу и словно попросил его приземлиться. Конечно, самолёт послушался беспрекословно. Он всегда уважает достойных противников, я же для него конкурентом не был.
Это только со стороны кажется, что самолёт садится очень легко и ... быстро. На самом деле эти мгновения спрессованы в длинные-предлинные секунды, в вечность, можно сказать. Иногда не успеешь подумать, а мозг уже предлагает своё решение. Мозг работает со скоростью компьютера, одновременно переваривая поток информации, сопоставляя десятки параметров, анализируя за доли секунд всю эту кашу, попутно вспоминая опыт предшественников, и предлагает единственный правильный, на его взгляд, вариант. А вот правильным он окажется или нет на самом деле, выяснится тоже почти мгновенно. Здесь всё зависит уже не столько от самого человека, сколько от того, кто его готовил к полёту, обучал действиям при попадании в непростую, часто сложнейшую, ситуацию. От опыта и способности к правильной оценке ситуации, одним словом.
Нет ничего хуже для лётчика, чем совершить грубую ошибку на посадке, одном из самых сложных элементов полёта, по которому каждый на земле может оценить искусство пилота. Люди, наблюдающие за посадкой на КДП, имеют своё мнение и, если видят явные отклонения, тоже пытаются разрешить их по-своему. Бывает и так, они бессильны оказать помощь, просто не успевают, в силу скоротечности развития ситуации. Их подсказки могут вместо пользы принести вред, так как событие, которое они видят, оценивают и предлагают своё решение, к моменту исполнения уже устаревает. Одно ошибочное действие всегда тянет за собой второе, третье, ошибки множатся, лётчик уже не может им ничего противопоставить. Будет счастьем, если он останется жив, но так бывает, к сожалению, не всегда. Авиация – это лучшее, что мог придумать человек, это – красивая страна, в которой живут мужественные люди, но, одновременно, очень жестокая территория, где всегда надо быть начеку...
Романов.
Под утро неожиданно потеплело, но снег продолжал падать и все деревья, опушенные им до мельчайших веточек, стояли на фоне стального неба, словно неживые, нарисованные. Выйдя на улицу, увидел Евгения, деловито расхаживающего вокруг машины. С тряпкой в руках он протирал грязные стёкла и сбивал с бампера выросшие за ночь сосульки. Двигатель был запущен и прогрет. Радист радостно воскликнул:
- Такой грязной машины у тебя не было никогда! Куда-нибудь ездил вчера?
Я не ответил, втайне надеясь, что он отстанет со своими вопросами. Но не тут-то было! Глядя на меня, он обеспокоенно произнёс:
- Дима, да что с тобой, наконец?
Правду говорить не хотел, обманывать друга – тем более. Однако пришлось:
- Не обращай внимания. Немного побаливает голова, сейчас пройдёт. Телевизор допоздна смотрел, вот и не выспался.
- А, всё ясно, - понимающе кивнул он головой и уточнил: - А что за передача такая интересная была? Почему мне не позвонил?!
Я уже и не рад был этому разговору, замялся, открывая водительскую дверь:
- Да ты знаешь, что-то не спалось сперва, включил телевизор, а там очередное ток-шоу, опять один комедиант, то ли с польскими, то ли с еврейскими корнями, развлекал публику. Нёс что-то про мытьё сапог в Индийском океане. Я даже и не помню детали, так, слушал вполуха.
Он рассмеялся:
- Тот, у которого мама русская, а папа юрист? Странно, обычно шизофреники по весне активизируются, этот осенью в атаку пошёл!
- Весной и без него бывает нескучно.
- Эт точно! – С интонацией товарища Сухова из знаменитого фильма сказал Женя и предложил: - Давай поведу машину, а ты отохнёшь?
- Хорошо, только давай сначала к госпиталю подъедем, Ирине продукты передам.
- Какие продукты? Ты же без них вышел, - удивлённо заметил радист.
- Вот как?! Нет, конечно, я имел в виду лекарство. – Для пущей убедительности похлопал себя по карманам куртки, садясь в машину. - Поехали, Женька, времени мало.
Женя недоверчиво посмотрел на меня, промолчал, сел за руль и завёл двигатель. До госпиталя домчал за несколько минут. С отвращением глядя на жёлтые облезшие стены госпиталя, навсегда забравшего у меня двух самых дорогих людей, вылез из машины. Дежурила та же медсестра, что была 4 года назад, когда Олег привёз Ирину рожать. Она тоже меня узнала и молча провела в кабинет начмеда.
- Вот заключение о смерти, - сказал мне седой начмед, протягивая небольшой лист бумаги. На нём было написано: «Ирина Сергеевна Романова. Причина смерти: остановка дыхания, вызванная инфарктом миокарда в результате лёгочной эмболии. Дата, подпись».
Я не знал, откуда у меня столько сил, чтобы спокойно выслушать её диагноз и после этого ещё что-то уточнять. Да нет же, это не я! Это ... уже не я! Ведь я умер вместе с ней этой стылой нескончаемой ночью! Из меня начали вылетать звуки существа, находящегося внутри:
- Переведите, пожалуйста, на доступный язык.
«Почему он спрашивает? Зачем? Что ему надо?».
- В заключении говорится, что ваша жена умерла от сердечного приступа, - рассматривая график дежурств по госпиталю, тоскливо пояснил начмед.
Сердце?! Но она же никогда не жаловалась на сердце! Правда, в последнее время говорила, мучают боли в груди, особенно по утрам. Думала, ничего страшного, наверное, где-то продуло, в школе много сквозняков.
- Это ... основной диагноз?
«Зачем тебе знать? Оставь в покое её память! Пожалуйста, уходи! Я ... не хочу знать правды!!!».
- Нет. Она умерла от рака. Две недели назад ей была сделана операция. Когда вскрыли грудную клетку, сразу поняли, что шансов нет. Все её органы оказались поражёнными злокачественной опухолью. Первым не выдержало сердце.
Моя любимая скрипачка! Ты всё это терпела ради меня?! Чтобы не делать мне больно? Девочка моя, почему же ты молчала?! Я бы отвёз тебя в любой город страны, хоть в Москву, где тебя вмиг поставили на ноги! Почему же ты молчала???!!!
- Понятно, спасибо.
«Спасибо за что?! Что ты несёшь??!!».
- Когда вы будете её забирать? – Поинтересовался начмед.
- Не знаю, не готов ответить. Наверное, вечером. Или завтра.
«Она будет до вечера одна?! Здесь?! В этом вонючем госпитале?! Что ты говоришь, ты в своём уме??? Ей тут ... плохо, они убили её тут!!!».
- Куда вы её хотите отвезти? Или здесь будете хоронить? Какие вам нужны документы?
Тот, второй, сидящий во мне, похоже, вылез из могилы: «Вот так, просто, буднично, словно нужно было всего лишь забрать ребёнка из детского садика!».
- Когда вы будете её забирать? - Повторил начмед. – Вы меня слышите?
«Куда??? Куда я её заберу??? Я вам её привёз живой, и вы мне её такой и верните!».
- Куда вы её повезёте? - Повторил начмед.
- Не знаю. Я ничего не знаю!
"А тебе зачем?! Что ты лезешь в мою душу?! Никуда! Никуда её везти не собираюсь! Она всегда будет со мной, ясно тебе, убийца?!".
- Здесь будете её хоронить? Сделать необходимые распоряжения?
«Хоронить? Ты сказал – хоронить?! Разве ... она ... умерла?! Я не буду её хоронить! Не буду её хоронить, слышишь?! Я здесь не для этого! Я привёз ей лекарства, отнеси ей, прошу тебя! Она выпьёт и поправится, лекарства очень дорогие и дефицитные, но я смог их найти. Я не верю, что она умерла. Вы врёте! Вы всё врёте!!! Покажите мне её сначала!!!».
- Что вы сказали? – Начмед с силой тряс меня за плечи. - Вы сейчас куда собираетесь? Вам нельзя на службу, забудьте о ней на время. Отправляйтесь домой, я сообщу вашему командованию, чтобы вас на некоторое время отстранили от выполнения служебных обязанностей. Скажите, вы – лётчик или техник? Я в вашей форме не сильно разбираюсь. Из какой вы части? Из батальона, роты связи или из полка?
- Что? Нет, не лётчик, на вещевом складе служу. Не надо командованию, прошу вас. Я утром сменился с дежурства, ваш звонок застал меня дома.
Я не знал, что ему ещё сказать, чтобы он поверил, но ничего правдоподобного на ум больше не приходило:
- Не сообщайте ничего командованию, хорошо?
Видимо, мои глаза сказали нечто большее седому полковнику, чем торопливый ответ. Он поднял какую-то папку со стола, бесцельно повертел её в руках и положил обратно. Снял очки, протёр стёкла платочком и снова водрузил на место. Затем спросил:
- У вас дети есть?
- Нет. Уже нет. Был мальчик, пожил несколько минут в вашем роддоме. Хотели родить снова, ждали, когда боль утихнет. Слишком всё ещё свежо в памяти. Вот думал, жена подлечится, отдохнёт, на море съездим. Да, видать, не судьба...
Смолин.
...От дальнейших размышлений меня привёл к жизни нечеловеческий крик радиста:
- Паша!!! Очнись!!! Тормоз! Отпусти стояночный тормоз!!! Сейчас сгорим!!!
Ему удалось запустить двигатель, он вывел взлётные обороты, но полностью заправленный топливом и боеприпасами бомбардировщик с места не трогался. Запустить второй двигатель мы, как я понял, уже не успевали. По инструкции допускается руление на одном двигателе. Рукоятка стояночного тормоза была только у командира экипажа. Я немедленно её утопил и самолёт стронулся с места.
Женька завопил, закрывая аварийный люк:
- Ты чего, спишь, что ли?! Я уже форсаж хотел включать! Техников стало жалко, оглохли бы, да движок пожалел, хотя, - здесь он крутнул рукой, - какой к чёрту движок, если самолёт сгорит?! Паша, умоляю, проснись! Включай МРК (механизм разворота колеса, предназначен для облегчения руления по земле, - прим. автора) на большие углы (применяются только на рулении,- прим. автора), а то на грунт сойдём, до весны вытаскивать будут!
Самолётом на рулении можно было управлять только с командирского кресла. Я вытащил рукоятку МРК, поставил ноги на педали, сбросил обороты работающего двигателя, притормозил и начал разворачиваться.
Мне стало неловко, чтобы исправить ситуацию, спросил:
- Женя, что там тебе видно? Где наши?
Вместо ответа Женя обеспокоенно спросил:
- Паша, что с тобой? Уверен, что сможем лететь? Я могу доверить тебе свою жизнь?
- Можешь, можешь, - попробовал его успокоить, но, чувствую, получилось вяло и неубедительно, - замечтался немного. С кем не бывает?
Навстречу самолёту бежал какой-то человек и махал руками, далеко за ним в нашу сторону двигались ещё люди. Остановились. Женя посмотрел на горящий уазик и сказал:
- Давай ещё метров сто, чтобы наверняка…
Я убрал обороты двигателя на малый газ, чтобы человека, стоящего перед самолётом, случайно не засосало в воздухозаборник. От грохота он зажал уши руками, отбежал в сторону, встал правее, и принялся что-то отчаянно нам жестикулировать, причём большинство жестов сводились к круговым движениям пальца у виска. Я также заметил его судорожные движения по вытаскиванию пистолета из кобуры, болтавшейся сбоку на ремне.
Тут до меня, наконец, дошло:
- Женя, ты рацию включал?!
Он посмотрел на меня так, как смотрел Горбачёв на виноградники в 1985 году. Это меня развеселило:
- Женька, включи рацию и одень наушники. Поверь, если этого не сделаешь, - я кинул взгляд на техника, - нас сейчас, по-моему, арестуют или расстреляют!
Зайцев обиженно, как мне показалось, буркнул:
- Ну, и что тут смешного?!
Проблема заключалась в том, что свои ЗШ мы бросили возле самолёта, а других наушников на борту не было. Прослушивать радиообмен, мы, естественно, не могли. Запуск двигателя и выруливание не были согласованы с руководителем полётов, а посему расценивались как банальный угон. Стало тоскливо, бравый вояка с великой радостью выпустит в нашу сторону 2 обоймы. И, счастливый, поедет в отпуск. Не хотелось сложить свою головушку под пулями офицера, добросовестно выполнившего свои обязанности, не для этого меня мама рожала. Тот, кто находился на командирском кресле, являлся командиром, вне зависимости от чинов и должностей. Поэтому принял решение:
- Открыть аварийный люк!
Зайцев, наверное, понял, если я и свихнулся, то не до конца. Во всяком случае, мне пока можно верить. Подняв защитную скобу, вытянул на себя рычаг. Раздалось шипение, под ногами послышался сильный стук, сработали замки и люк открылся. Человек подбежал к самолёту, забрался на переднее колесо и, подтянувшись на руках, влез внутрь по небольшой лесенке.
- Что случилось? – Выдохнули мы с Женькой одновременно, когда он подошёл к нам.
- Вы что, с ума сошли?! Уже ПВОшников на уши поставили! Да вы бы даже до полосы дорулить не успели! Был приказ открыть огонь на поражение!
Стало ясно, этот человек примчался из дежурного звена, услышав звуки выруливающего бомбардировщика со стоянки. О пожаре на стоянке он не имел ни малейшего представления.
- Вам крупно повезло, парни! Если б не узнал – всё, ребята, завалил бы как щеглов! – С гордостью поведал он. – Теперь вижу – свои! Уф, гора с плеч! Куда летим? – Спросил он, по-хозяйски облокотившись о спинку моего кресла.
Я почувствовал, если сейчас не выпущу пар, о предстоящем полёте можно забыть. Мне стало очень обидно за топорные действия аэродромных служащих:
- Куда мы – не твоё дело, а куда ты – сейчас узнаешь. – Для пущей убедительности кивнул в сторону открытого люка. – Ты что, гад, делаешь?! Мы перегоняем самолёт в безопасное место. Почему нам мешаешь??? Откуда ты тут вообще взялся? Разве не видишь, что горят машины?! А если бы мы тоже загорелись??!! Ты знаешь, умник, сколько стоит этот самолёт?! Так какого же хрена лезешь под колёса??!! Наш вылет – на контроле у президента России! Ты понимаешь, что твою тупую башку завтра даже никто искать не будет, если из-за тебя мы угробим самолёт и сорвём задание государственной важности??!!
Он продолжал защищаться по инерции, тупо улыбаясь:
- Я всё понимаю... Товарищи лётчики, но ведь был же сигнал – несанкционированный запуск. Я не могу против инструкции. Да если я...
Тут закончилось терпение даже у Женьки:
- Однополчанин, заткнёшься или нет?!
Зайцев столь грозно на него посмотрел, что тот попятился назад. Не удержавшись на обрезе люка, потерял равновесие и, нелепо вскинув руки, начал валиться в открытый люк. «Убьётся, чего доброго», - пронеслось в голове. Едва успел зацепить его за рукав. Он как-то сразу притих и успокоился, только бегающие глаза выдавали страх. На плече у него висела портативная радиостанция. Она противна пищала и шипела. Он взял её в трясущиеся руки, нажал на тангенту и негромко доложил:
- Фланкер, пятый, отбой тревоге. Это не взлёт...
Женька добавил:
- Точно, это гораздо хуже. - Затем высунул голову в открытую форточку, увидел продолжавший гореть уазик и попросил: - Паша, прорули немного вперёд, мало ли чего...
Романов.
Бездействие одних всегда приводит к инициативе других. Закон диалектики, ничего не попишешь! В назидание потомкам, что ли?! Нет, ну что у нас за армия?! Наберут кого попало, потом ошибки исправляют всем миром! Давно предлагается сделать армию профессиональной. Контрактники – люди, имеющие опыт, профессионалы, одним словом. А тут - детей сажают за руль, а они даже ездить не умеют! Первый же гололёд чуть не привёл к непредсказуемым последствиям! Едва не сгорел полк стратегических бомбардировщиков!
То, что Россия – одна из самых бедных стран мира, известно любому папуасу - не надо с пальмы слезать, как говорится. Богатства страны не принадлежат народу. Поэтому мы - нищие, клянчим деньги у всех, кто ещё нам верит. Правда, таких с каждым днём становится всё меньше и меньше. Потому нам и не платят зарплату, на официальном языке – денежное довольствие, не закупают самолёты, не строят корабли, танки, комплексы ПВО, не обучают курсантов в училищах и академиях надлежащим образом, потому как большинство училищ – легендарных училищ и академий, прославленных, выпускавших героев, маршалов, выдающихся военачальников, закрыто. Везде повальное сокращение. На обороноспособности страны поставили крест. Жирный крест без многоточий.
Что происходит? Похоже, нашу страну, даже и в усечённом варианте, продолжают делить?! Как же можно при таких богатствах побираться?! Как же так?! Может, я чего-то не понимаю?!
Из-за тупой ошибки вчерашнего школьника страна могла сегодня вообще лишиться стратегической авиации, потому что большинство бомбардировщиков базировалось на нашем аэродроме, основная часть этих безумно дорогих и красивых птиц. Несколько самолётов также было на одном из аэродромов в Поволжье. И - всё. Понимаю негодование Матвеева, сказавшего однажды: «Кто придумал установить все самолёты на центральной стоянке? Это что – парад?! Может, наша авиапромышленность заработала как раньше?! Случись "дружеский" налёт, мы лишимся всех самолётов сразу. Предлагаю раскидать их по разным аэродромам и организовать дежурство по вахтовому принципу». Оказалось – как в воду смотрел! Только вместо налёта заклятых друзей это мог с блеском проделать восемнадцатилетний пацан. В одиночку!!! Да, действительно, хорошо ещё, что всё хорошо закончилось!
Вспомнил слова, сказанные мне как-то отцом: "Самолёт – твоя душа. Всё, что у нас есть. Её нужно спасать в первую очередь. Отберут – умрёшь. Будешь ходить по земле неприкаянным, не сможешь ничего делать. Поверь мне, испытано на себе".
Спасибо тебе, мой добрый и справедливый отец, сегодня я её спас. Значит, ещё не всё потеряно...
Зайцев.
Когда ночью позвонила с дежурства из госпиталя жена и, рыдая, сообщила, что Ирина только что умерла, не поверил. Не может быть! Такие люди не умирают! Она же была скрипачкой от Бога! Она умела разговаривать со скрипкой так, словно перед ней был живой человек, со своим внутренним миром и проблемами! Даже непонятно было, как скрипка может извлекать столь божественные звуки?! Одно произведение, забыл его название, вообще до слёз доводило. Я не силён в музыке. По-моему, это был Бетховен. Или Шопен. Или нет. Такая короткая фамилия... Может, Бах? Да, точно! Это был Бах! Игрой всех обращала в свою веру, даже тех, кто ни во что и ни в кого уже, или ещё, не верил.
Она говорила, «музыка – самое страшное и совершенное оружие, посредством музыки с нами разговаривает сам Бог, она может убивать и воскрешать». Слушая игру Ирины, меня не покидало убеждение, что в руках у неё не скрипка, а ... микрофон, в который проникали мысли Господа. И ведь хотели же на ближайшем празднике записать её на магнитофон, да не успели. Никогда себе этого не прощу! До утра сидел на кухне, выкурил полпачки сигарет, успокоиться не мог. Всё думал о нашей паскудной жизни и о том, что абсолютно не понимаю логику Создателя, забирающего даже не просто лучших, а лучших из лучших. Зачем?! Ведь Ты же знаешь, нам без таких, как Ирина, не прожить? Зачем она Тебе? Если Ты забрал её, то забери тогда и нас!
Сможет ли Дима пережить это? Можно ли вообще прожить без сердца? Не уверен. Что будет теперь с нами? Найдёт ли Дима в себе силы пережить утрату? Я доверяю свою жизнь только ему и Матвееву, конечно. Крайний месяц Матвеев вообще самоустранился от управления самолётом. Сразу после выруливания со стоянки они быстро пересаживались, меняясь местами, и, фактически, экипажем управлял Романов.
Под утро, собрав мысли в кучу, решил Димке позвонить. На телефонные звонки никто не отвечал, отключил телефон, видимо. Дважды ходил к нему домой, застать не смог, наверное, был в госпитале, у Ирины. Когда, наконец, увидел знакомую машину у подъезда, понял, ему нужна помощь. Вот только не смог признаться в том, что знаю о смерти Ирины.
Как же он мужественно держится сегодня! Ведь ничем же не выдал своего состояния! Ещё шёл к самолёту, шутил как обычно. Вот это характер! Я ещё сомневался – сказать об этом командиру или нет? Вижу, Димка прежний, всё оставил на земле, мыслями уже в полёте, думаю, правильно сделал, что не стал Олегу ничего говорить.
Романов – настоящий профессионал, человек без нервов. Мне до него далеко, жизнь пройдёт, всегда буду равняться на него, а рядом всё равно не встану. Я помню, как он говорил, что «поднимаясь по стремянке в кабину, оставь свои проблемы снаружи. Пусть их на взлёте унесёт воздушным потоком. В полёте они покажутся тебе столь ничтожными, что ты их напрочь выкинешь из головы. Обратно вернёшься другим человеком, потому что один полёт вмещает в себя целую жизнь, а две жизни сразу, как известно, не бывает».