Эта девочка в белой кофточке была на голову выше меня. Зато я лет на пять старше.
Ее звали Инга. На самом деле ее звали по-другому. Но она сказала: «Так вам легче будет запомнить».
Мы познакомились на танцплощадке санатория в Друзгенике.
Инга стояла у колонны старенького Дома культуры, и все ее переживания отражались на простеньком белобрысом личике.
Высокая, тоненькая и прямая, как струночка, она вибрировала от волнения: пригласят - не пригласят? И ждала чуда.
А я ждал медленной мелодии, потому что на быстрой только что прокололся - наступил на ногу тетке в синем платье с большим декольте. Тетка оттолкнула меня и зашипела, чтобы я тренировался с табуреткой. Прилично так зашипела, громко. И исчезла. Я даже не успел извиниться.
Вместо медленного объявили «Белый» танец, и я увидел, что
Инга идет ко мне.
Я еще вначале вечера ее заметил - новеньких трудно не заметить. Но, представляете, на голову выше!..
Инга видела мой «позор» и, наверное, решила пожалеть. Или из солидарности подошла. Мы с ней самыми молодыми на площадке оказались.
- Разрешите вас пригласить, - сказала Инга.
Она говорила с акцентом, как Лайма Вайкуле. Только Лайма всегда в гриме, ее и не разглядишь. А Инга – никакой косметики. Натуральная.
Волосы светлые, прямые, до плеч. Глаза серые, внимательные. Не глаза, а глазища! И под ними бисерными точками веснушки.
От растерянности я сразу признался, что не умею танцевать танго.
Она ответила: «Ничего страшного. Я тоже не умею».
Мы «танцевали» у края площадки, и сначала молчали.
Мой нос упирался прямо в маленькую остренькую Ингину грудь. Все пуговички на ее белой кофточке были застегнуты. Сердце застучало часто-часто. Стало жарко. Я вспотел.
- Вы русский? – спросила Инга.
- Да, с Волги.
- А я с Немана. Вы Москву видели?
- Видел.
- А я не видела. Я в Вильнюс часто езжу, а в Россию не ездила.
Танец закончился. Я не знал, мне её провожать или она меня должна. Название-то «Белый», то есть, дамский.
Мы остались стоять рядом и ждали следующего объявления.
- А вы, какой можете танцевать лучше всего? - спросила Инга.
Я говорю: «Никакого не могу, у меня слуха нет». Говорю, как маленький, словно оправдываюсь. Чувствую, что не так слова складываю, и все равно складываю не так.
«Мне, единственному из класса, в аттестат «тройку» по пению поставили». И рассказал зачем-то, как я отомстил за это нашей музычке. Как купил два килограмма картошки и засыпал в пианино - пусть попробует теперь сыграть «Жили у бабуси два веселых гуся»!
Все смеялись, когда я вспоминал эту историю. А Инга не смеялась.
«Володя, вы все это придумали, да-а? Это шутка? Да-а? Разве можно портить инструмент?». Она училась в музыкальной школе по классу фортепиано.
Мне стало неловко.
- Конечно, я все придумал. Кого же в школу с картошкой пропустят! Это шутка, Инга, шутка.
Я ей врал. На самом деле это была правда. Меня тогда быстро вычислили. Водили к директору. Заставили чистить пианино. Вызывали родителей. Мама плакала. Отец сказал: «Надо извиниться». Я извинился…
С Ингой складывалось все просто и одновременно все сложно. С ней нельзя было притворяться и строить из себя поднаторевшего в любовных делах человека. Она не воспринимала меня «взрослым», несмотря на мои двадцать два года. Да и любовных дел никаких не складывалось. Цветы и то боялся подарить – вдруг не так поймет.
Мне нравилось, как она говорит, нравился ее акцент. И это – растянутое вопросительное: «Да-а?..» И груди ее остренькие нравились. И имя – Инга. Да, вся она целиком нравилась. А цветы – стеснялся…
Я люблю потрепаться. Но с Ингой старался не сорить словами. Она могла спросить: «Разве так бывает, Володя? Да-а?» И я сразу краснел до ушей.
Она была правильная. А я - неправильный. У меня еще в школе не только с пением, но и с поведением постоянно возникали проблемы. Дневник пестрел замечаниями: разрисовал учебник, свистел, разговаривал во время урока, дрался, бегал… Школа располагалась напротив дома, и учителя, частенько, заходили к нам «в гости». Мама сильно расстраивалась, у нее повышалось давление, а отец начинал курить.
Меня наказывали тем, что запирали в шкаф шпагу – я занимался фехтованием – и грозили отлучить от секции.
Мне хотелось рассказать именно Инге о том, как я ненавидел свою школу. Чтобы она посочувствовала и пожалела меня.
И не решался.
Она жила в маленьком литовском городке. У нее была замечательная школа и замечательные учителя. Зачем было подрывать веру хорошего человека в разумное, доброе, вечное.
А потом я Ингу предал.
Не в буквальном смысле, конечно. Хотя нет, наверное, все-таки в буквальном! Да, чего уж вилять, разумеется, в буквальном! В самом наибуквальнейшем!..
В один далеко не прекрасный вечер на танцплощадке появились две крашеные полногрудые девицы. Мой сосед по комнате, Жека, как только увидел «крашеных», словно взбесился. «Вова, давай их закадрим. Ты возьмешь левую, с синими волосами, а я правую, с красными.
Я говорю: «Жека, я кадрить не умею».
А он: «Чего тут уметь - подходишь, говоришь: привет, девчонки, закурить не найдется? Хотите, я вас с клевым чуваком познакомлю? И, все дела. Я уже тут как тут: где чувак - я чувак!»
Мне этот цирк забавным показался. «Ладно,- говорю, - помогу. Ты только Ингу отвлеки, а то обидится еще».
Он пригласил Ингу на танец, а я подошел к «крашеным» девицам: «Привет, девчонки! Закурить не найдется…». Они захихикали.
Мы вышли на крыльцо. А когда вернулись, Инги на площадке я не нашел.
- У нее голова разболелась, - сказал Жека.
Я понял, что поступил подло.
Мне стало так тошно и так горько, что я, стрельнув у «крашеных» сигарету, затянулся по-настоящему. Закашлялся. Из глаз брызнули слезы.
Жека хлопал меня по спине и говорил, что в первый раз у всех так, особенно у спортсменов. А слезы текли все сильнее и сильнее. От дыма…
Инга не пришла на площадку ни на следующий день, ни на второй, ни на третий. Больше я ее никогда не видел.
В Вильнюс ездил в командировки не раз, и не два. Часами бродил по его улицам и улочкам, надеясь встретить Ингу. Я хотел объяснить ей, что она все неправильно поняла тогда. Что у меня с «крашеными» ничего не было. Но в глубине души, конечно же, знал, что она поняла про меня все, что нужно. А на «крашеных» ей было глубоко наплевать.
Я и в местную газету носил объявление. Всего несколько слов: «Инга, прости меня, дурака с Волги! Пожалуйста!» Коллеги сказали: - Володя, это бесполезно. Скорее всего, она русскоязычные газеты не читает. Вот если бы ты фамилию знал.
А ее фамилию я даже выговорить не мог. Поэтому она и сказала сразу – зовите меня Ингой. Так быстрее запомните. Оказалась права – я запомнил ее. На всю жизнь. И на танцы с тех пор не хожу.
Раз нет слуха - какие танцы!
Владимир Лапырин.
