Петербургский историк Владимир Черняев недавно сравнил Керенского с Горбачёвым: оба умели хорошо говорить, оба искренне надеялись в ситуации кризиса примирить конфликты, создать широкую коалицию, найти компромисс, обо всём договориться. То есть оба довольно приятные люди. Но в российских реалиях - слабые, проигравшие политики. Вот некоторые штрихи к портрету Керенского из статьи другого историка - Бориса Колоницкого.
Политический театр: талант и поклонники
Образец, на который ориентировался Керенский, — ≪властитель дум≫, творец-политик, художник-политик (его именовали также ≪поэтом революции≫). В рамках такого образа вполне уместно было и разбрасывание цветов (жест, копирующий поведение театрального премьера), и неожиданное дирижирование оркестром Волынского полка, и поклоны, и поцелуи. Аудитория восторженно встречала эти действия министра.
Помимо общей театрализованности тогдашней политической жизни подобное поведение объяснялось и национальной традицией: для нескольких поколений российской интеллигенции искусство и, особенно, художественная литература стали суррогатом политики и идеологии. Неудивительно, что некоторые сторонники Керенского именовали себя его ≪поклонниками≫ и ≪почитателями≫.
Славный, мудрый, истинный, любимый
В речах Керенского поражает ощущение избранности. Милюков писал, что Керенский ≪отождествлял Русскую революцию с собственной персоной≫. Керенский рассматривал себя как уникального и незаменимого политического лидера, как олицетворение ≪российской демократии≫. Он неоднократно утверждал, что единственной альтернативой ему являются анархия, хаос и диктатура, он требовал не просто доверия, но веры.
Пресса именовала его ≪рыцарь революции≫, ≪львиное сердце≫, ≪первая любовь революции≫, ≪народный трибун≫, ≪гений русской свободы≫, ≪солнце свободы России≫, ≪вождь свободы≫, ≪спаситель отечества≫, ≪герой-министр≫, ≪пророк и герой революции≫, ≪Прометей русской революции≫, ≪добрый гений свободной России≫.
Выпускались специальные значки-жетоны в форме медалей, посвященные Керенскому. На лицевой стороне — изображение А. Ф. Керенского в растительном орнаменте, обращённое вправо, на оборотной — надпись: ≪Славный — мудрый — истинный и любимый вождь народа1917 г.≫.
Восторг творческой интеллигенции
Немирович-Данченко, Станиславский и коллектив Московского Художественного театра обращались к Керенскому: ≪В Вашем лице перед нами воплощается идеал свободного гражданина, какого душа человечества лелеет на протяжении веков, а поэты и художники мира передают из поколения в поколение≫.
Немирович-Данченко так описывал своё впечатление от речей Керенского: ≪Слушая его, чувствуешь, что все ваши нервы протянулись к нему и связались с его нервами в один узел≫. Академик С. А. Венгеров писал: ≪Меня всегда сердит, когда называют Керенского русским Дантоном. Он — Керенский, и этого достаточно для бессмертия≫.
А. И. Куприн назвал Керенского ≪народным сердцем≫: ≪Во все времена и у всех народов в годины тяжелых испытаний находился тот непостижимый и непосредственный душевный приемник, тот божественный резонатор, тот таинственный выразитель воли народной, что я называю живым, бьющимся сердцем народа≫.
Бельё императрицы
Однако неудачи на фронте и всевозможные слухи изменили отношение к Керенскому. В правых кругах рассуждали о его якобы еврейском происхождении. Широкое распространение получили слухи о его ≪моральном разложении≫. Перенос резиденции правительства в Зимний дворец, использование личных царских апартаментов и императорского поезда, ≪бонапартистский стиль≫ и, не в последнюю очередь, разрыв Керенского с женой создавали благоприятную атмосферу для распространения таких сплетен. Говорили даже, что его возлюбленной стала одна из царевен.
Керенского обвиняли в воссоздании ≪придворной атмосферы», употреблении наркотиков, хищении государственных средств и ценностей, использовании личных вещей царской семьи. Так, утверждалось, что он пользуется... бельём императрицы. Последний слух как бы подчёркивал немужественность вождя. Подобную функцию выполняло и прозвище — «новая Александра Федоровна» (авторство приписывается В. Хлебникову). В правых кругах рассуждали даже о том, что Керенским манипулируют германские агенты и он втайне готовит соглашение с противником.
Мечта о всемогущем
Политический климат изменился: всеобщий энтузиазм и мода на политику, присущие мартовским дням 17-го, столь созвучные настроениям и политическому стилю самого Керенского, к осени сменились разочарованием, депрессией, аполитичностью. И если эйфорические настроения марта были источником магнетического влияния «политика-импрессиониста», то депрессия не могла не подорвать его.
В целом свержение монархии и распространение антимонархических настроений в России привели не к преодолению авторитарно-патриархальной политической культуры, а к её мутации. В центре революционной политической культуры оставался образ уникального и всемогущего вождя — воителя и спасителя, наделённого высшими моральными достоинствами и почти божественными возможностями. Гражданской добродетелью считается безусловная и безоговорочная «вера» в «истинного» вождя. Условием разрешения всех трудностей — наделение его чрезвычайными полномочиями. Возможности государственной власти как механизма преодоления разнообразных проблем также фантастически преувеличивались.
Переменчивы чувства толпы
Если ранее массовое сознание искало выход из кризиса на путях наделения Керенского особой властью, то теперь чуда стали ожидать от его отстранения. Именно на подобные массовые настроения опирались осенью 1917 года большевики и их политические союзники, ведя свою пропагандистскую кампанию против «предателя Керенского».
«Слабый политик», «безвольный», «истерик», «актёр», «болтун», — эти пренебрежительные характеристики Керенского, отражающие настроения 1917 года, роднят русских авторов — мемуаристов и историков — и «правой» и «левой» ориентации.
Подобные оценки во многом справедливы. Однако всё же они говорят больше об их авторах, чем о Керенском.
Поэтический постскриптум
Марина Цветаева:
И кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.
Кому-то гремят раскаты:
— Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.
Глаза над улыбкой шалой —
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом —
Солдатский крест.
Народы призвал к покою,
Смирил озноб —
И дышит, зажав рукою
Вселенский лоб.
21 мая 1917
Троицын день