Крепко заперты двери,
Потолок в полумраке навис.
Их одиннадцать здесь, на вечере,
В первый раз без Него собрались.
Говорил Он, что так все и будет:
Не узнают Его в суете,
Будет сад Гефсиманский, Иуда,
И Голгофа, и смерть на кресте.
Говорил, что потом Он воскреснет
В третий день и на Небо взойдет;
И узнают, что Сам Царь Небесный
Посетил на земле Свой народ.
Но народ не признал тех знамений,
Что еще Моисей предвещал;
Пред Пилатом в тупом исступлении
Он «распни Его!» – злобно кричал.
– Кровь на нас и на детях пусть будет,
Лишь бы Он, как злодей, был распят...
Что творили – не ведали люди...
Но умыл уже руки Пилат.
Солнце в горе светить не хотело,
От рыданий Земля сотряслась,
И завеса, что в храме висела,
Пополам, как судьба, порвалась.
Третий день неподдельной печали,
Разговорам не видно конца:
Говорят, Его где-то встречали,
Но Его не узнали лица.
Знать, не зря упрекал их в неверьи,
Гложет душу безжалостный зверь...
И сидят за закрытой дверью,
И у сердца прикрытая дверь.
Третий день в ожиданьи тягучем
Еще ниже навис потолок...
Только вдруг, словно солнечный лучик
Озарил этот мрачный чертог.
Стало все будто светом одето,
Воздух как-то нездешне сиял;
Посредине,
в короне из света,
Сам Христос –
их Учитель стоял.
Смолкли все, шелохнуться не смея...
И сказал Он, читая в умах:
– Это Я!
Дух костей не имеет.
Вот и раны,
Дай руку, Фома.
Федор Михайлов