Анфиса была непонятной. Ну не то что бы непонятно какой для окружающих, для окружающих она как раз-таки была вполне себе понятной.
Как говорится, родился, учился, женился и т. д.
Для самой себя Анфиса всегда была непонятной, в ней постоянно вели беседы два каких-то индивида, переговаривались и даже периодически давали друг другу подзатыльники, выражаясь при этом весьма нецензурно.
Анфису это удивляло, изводило в юности и уже во вполне взрослой взрослости весьма напрягало.
Но... как бы там ни было, диагнозов ей никто не ставил, про этих самых внутренних переговорщиков никто не знал, кроме нее самой, и к беспорядкам они никого не призывали, они были чисто Анфисиными и заведовали только ее внутренним миром.
Когда Анфиса вышла из юношеского пубертата и вошла во взрослую взрослость, один из ее внутренних «душеприказчиков» как-то настойчиво стал склонять ее к самоуправству.
Ну, то есть, чуть что, требовал прекратить это бренное существование, все эти внешние заботы тревоги и успокоиться через самоубийство.
Другой внутренний «товарищ» бурно возражал и то и дело норовил отвесить карающий подзатыльник первому.
Он вообще всегда был более позитивным, веровал, молился и любил все вокруг какой-то нереальной любовью.
Именно он помогал Анфисе смотреть на мир, радоваться жизни и вообще жить ее, эту самую жизнь.
Он искренне радовался, если у Анфисы случались радости, или она видела что-то красивое, или вдруг букет кто придарил, и они вместе внюхивались в аромат цветов и любовались ими до самой их окончательной смерти, когда наступал момент выброса в мусорное ведро.
И вот тут этот второй внутренний жилец выходил из тени и ворчал: «Загубительники! Нанюхались нарадовались? А теперь вона в помойку?»
Анфиса расстраивалась, и правда, букеты так красивы, а цветочки-то срезали, погубили.
И тогда она страдала от жалости к цветам и твердо себе обещала больше букетов не запрашивать, а подарки принимать исключительно бумажками, которые деньги.
И сначала она себя так хорошо почувствовала и так было все правильно и по-человечески.
Цветы были целы, ну, во всяком случае, Анфиса не внюхивалась в погибающую природную красоту и считала, что таким образом она не губит природу, и гордилась собой.
Букеты не дарились, а вазы пылились.
А потом она загрустила, вот как-то стало пусто и тоскливо без этих ярких пятен, раньше то и дело возникавших в вазонах и вазочках.
И позитивный внутренний товарищ заболел.
И так он заболел, что второй тут же воспользовался освободившейся трибуной и начал вещать...
С утра до ночи он выкрикивал прям в самое сердце Анфисе про падение мира, про то, как тоскливо жить и как было бы хорошо выключить эту жизнь, чтоб не видеть всей мирской несправедливости и грязи.
Анфиса страдала из-за этого трибунного оратора.
У нее упало настроение и уперлось прямо в дверь с табличкой «уныние».
И она было уже вошла в нее, но тут на ее горизонте образовалась подруга, которая, выслушав Анфисин рассказ про упадшее настроение и про дверь с унынием, вдруг переполошилась и твердым голосом скомандовала: «Приезжай ко мне! У меня гадалка тут знакомая есть! Надо у нее спросить, чего делать! И, вообще, может, она твоих «сожителей» выгонит, чтоб мозг был свободным и непорочным, она сможет, потому что у нее ложки и вилки к телу примагничиваются!»
Анфиса было испугалась этого слова «гадалка», да ещё и с телом непонятным с ложками и вилками прилепленными.
Уж, чай, не в каменном веке-то живём, какая ещё гадалка??
Но... подумав, что в качестве альтернативы у нее имеется только поход к психиатру, сделала выбор в сторону гадалки.
Жила подруга далеко и гадалка тоже.
Но Анфиса была вполне самостоятельной и, сделав окончательный выбор между психиатрией и народной медициной, поехала.
Сначала на автобусе, потом на метро, потом опять на автобусе и потом на поезде целую ночь.
Приехала.
Далёкий городишко был маленьким, уютным и кишащим плохими дорогами.
Привычная к этому факту подруга, после обнимашек запихала ошарашенную Анфису в лихо подкатившую маршрутку, и они понеслись.
Анфиса совершенно не была подготовлена к аттракциону «полет на маршрутке по рытвинам и выбоинам со скоростью света”.
Маленькая вёрткая маршрутка неслась как по платному автобану, не снижая скорости на поворотах, отчего складывалось впечатление, что она сейчас перевернется вместе с пассажирами.
Подруга что-то рассказывала, показывая в окно, Анфиса, вцепившаяся в поручень, оглохшая от страха и ослепшая от ужаса, ничего не понимала из этой попутной экскурсии, мечтая как можно скорее приземлиться на землю обетованную, и готова была уже целовать ее спасительную твердь.
Наконец подруга скомандовала: «Выходим!»
Так быстро из транспорта Анфиса ещё ни разу не выходила.
Она было хотела упасть на четвереньки и приложиться к земле, но подруга резко пресекла это желание командой: «Бежим скорее, а то магазин сейчас закроется, а мне надо продукты купить!»
Наконец они ввалились в подружайкину квартиру, нажарили картохи, напились чаю и вдоволь наговорились под бурчащий телек и сногсшибательный вид из окна.
Утро было ярким, солнечным, в подружайкином окне маячили горы, из-за которых вставало солнце.
«Сейчас позавтракаем и поедем!», — сообщила подруга, потягиваясь и позевывая.
«На автобусе?», — с надеждой в голосе вопросила Анфиса.
«Да ты что? Туго у нас с автобусами, на маршрутке опять!»
Анфиса прикрыла глаза и ощутила резкую потребность вернуться в свой большой автобусный город, испытав приступ тошнотворного страха.
Внутренний ее голос, тот самый, что вещал теперь открыто, как на трибуне, опять затянул бодрое повествование про то, как она сломает шею после того, как маршрутка завалится на повороте, и как ей будет покойно в ее тихой могилке, и командовал:
«Бегом! А то маршрутка тебя заждалась!»
Болеющий и слабый второй голос только и смог выговорить - бодрящее:
«С Богом езжай, ничего не бойся!»
Анфиса было хотела смалодушничать и притвориться резко заболевшей, но устыдилась.
Проехать столько километров и не попасть к телу, увешанному ложками и вилками, она посчитала преступлением.
Поехали.
Точнее, они сначала дошли до остановки, потом подруга впихивала невпихуемую Анфису внутрь маршрутки, и все сокрушалась, что, видимо, вчерашняя картошка легла как-то поперек Анфисы, отчего та стала какая-то невпихиваемая в транспорт.
Транспорт в этот раз был не таким резвым, и Анфиса даже смогла расслышать то, что ей рассказывала подруга о своем маленьком городишке.
Доехали быстро.
Вопреки ожиданиям Анфисы гадалка оказалась вовсе не в заброшенной деревеньке в ветхом домике, а в новостройке в спальном районе подружкиного города.
Анфиса зашла вслед за подругой, та была давно знакома с гадалкой, и они принялись обниматься, делясь местными новостями.
Анфиса топталась в коридоре, к ее ногам подошла кошка хозяйки и начала тереться мягким черным боком и вышагивать чинно, требуя внимания.
Анфиса погладила пушистую красавицу.
В этот момент хозяйка кошки, увидев, как Анфиса наглаживает кошку, воскликнула: «Ого! Ты кого мне привезла? Моя кошка простых людей не признает, только с особенной энергетикой жалует, глянь: мурчит и даже не кусается и не убегает».
«А ну-ка иди сюда, красавица!», — поманила Анфису хозяйка кошки и гадалка в одном лице, на которой почему-то не было ни вилок, ни ложек.
Анфиса прошла и села на предложенный диван.
Хозяйка достала альбом: «Смотри! Что видишь, рассказывай!»
И развернула веером перед Анфисой фото.
Анфиса глядела на фото, а ее встрепенувшийся приболевший голос сосредоточился на лицах.
Он оглядывал их и шептал Анфисе в голову: «Это Ниночка, она огород очень любит, цветов у нее видимо-невидимо».
А злыдня тут же вставил: «Болеет она, и года не протянет! Зря розы насажала к забору, дети все выкинут, вырубят, весь дом ее растреплют делёжкой!»
Анфиса ужаснулась, отчего глаза распахнулись, и она решила промолчать.
Но гадалка не сдавалась и потребовала: «Говори, что видишь!»
Анфиса промямлила: «Цветов у нее много!»
Затем взгляд упал на старичка в костюме и галстуке.
«Да это Степан, труженик и молитвенник, всё людям огороды копает!»
«Копал! — резко вставил захватчик трибуны, — помер он по пути в больничку в скорой», — и мерзко засмеялся.
Анфиса стукнула себя по лбу.
Смех прекратился.
«Дедушка копал всё, только его, по-моему, нет в живых уже», — робко сказала она.
Гадалка задумалась: «А ну-ка, скажи мне про это фото», и выложила перед ней фото женщины.
Женщина была на каком-то торжестве, красиво одета и накрашена, дерзкий взгляд, с огнем в глазах, лицо смутно напоминало лицо гадалки.
«Ведьма!» — выкрикнул прямо в ухо злыдень, от неожиданности Анфиса не успела ничего сделать и тут же сообщила: «Ведьма это!»
«Ух ты! — восхитилась гадалка. — А это?»
И подсунула другое фото, на нем была она у церкви старинной деревянной в платке и со светлым лицом, сияющими глазами.
«Отмолилась!» — съязвил голос.
Анфиса сказала, что ничего говорить больше не будет и что у нее в голове голоса и ей самой нужна помощь.
Гадалка засмеялась: «Ты сама себе режиссер! Наведешь в голове порядок, построишь дружков своих, и все у тебя заладится! Вот токо в силу войти тебе надо! А для этого из дома уехать подальше, в лес, в скит какой-нибудь, батюшку своего найти надо!»
Анфиса задумалась: как это — из дома уехать?
Вот ещё! Глупость какая-то! На кого детей бросить, работу?
Ну уж нет! Сказала она сама себе и потеряла интерес к хваленой гадалке.
Потом они пили чай с печеньками, мило беседовали, за беседой гадалка все рассказала про Анфису, ее сестру, родителей и личную жизнь Анфисы, о которой никто не знал.
Анфиса удивлялась и все пыталась утихомирить свой настырный внутренний голос, который обзывал гадалку ведьмачкой и требовал, чтоб Анфиса пригрозила ей расправой, ежели она мальчика отбирать надумает.
Наконец он совершенно ее извел, и Анфиса, набравшись смелости, спросила: «А что это за мальчик у вас, о котором мне мой противный внутренний голос все ухо прожужжал, мол, нельзя вам отнимать его, а то неприятности будут».
Гадалка выронила чайную ложечку с сахаром, отчего весь стол сделался обсыпанным сахаром:
«Ого! Да ты сильна! Не ваше дело!», — крикнула она в глаза Анфисе, отчего внутренний голос свалился с трибуны и затих.
Анфисе стало неловко.
Видя такой поворот событий, подруга засобиралась, и они, распрощавшись с гадалкой, отправились обратно домой к подруге.
В ухабистой маршрутке ехали молча.
А вот дома подруга, выпив залпом стакан воды, спросила:
«Ты откуда про мальчика знаешь?»
«Так голоса же ж...» — тихо сказала Анфиса.
«Я тебе расскажу про мальчика, точнее, мальчиков. А ты мне скажешь, что тебе твои голоса скажут, ага?»
Они расположились на кухне, и подруга начала рассказ.
***
Решила вынести в отдельную часть рассказ подруги.