Повесть случайного попутчика.
(книга "Фата-Моргана")
Спустя какое-то время, видать, поборов в себе лень, и чтобы хоть как-то избавиться от изнуряющей тоски в купе заглянули соседи – ребята Коли-Толькина экипажа. Снова и заново все перезнакомились, разговорились. За беседой совсем незаметно подкралось время обедать. По случаю знакомства и братания было решено устроить торжественный фуршет, правда с рассадкой, прямо в нашем купе, где неплохо разместились семь человек. Вся наша общая провизия поместилась на столике, и чтобы ей не мешали наши стаканы, было остроумно придумано организовать ещё один «приборный» столик. Один из соседей приволок свой необычный чемодан, похожий на узкий ящик, в котором обычно фокусник-факир прячет свою красотку-ассистентку, чтобы при удобном случае на людях её в очередной раз распилить. Поставив такой ящик чемоданного типа на попа, наше скромное купе приобрело ещё более фуршетно-праздничный вид в совокупности с очередным гастрономическим натюрмортом, источавшим умопомрачительные запахи. У едва запотевшего окна радовали глаз два хрустальных сталагмита «Столичной», даря всем уверенность в успехе грядущего торжества. Семь стаканов испуганными овечками стояли тревожной кучкой, прижавшись друг к дружке на импровизированном столике и, слегка позвякивая, ждали команды ринуться в бой.
- К приборам! - раздалась негромкая команда, когда у всех стаканов возле самого донышка подрагивало прозрачным волшебное зелье.
- Ну, за встречу и за знакомство!
- Господи, благослови, как лекарство!
- Ну, будем…
Тосты и закуска домашними припасами! Закуска домашними припасами и тосты!.. И полетело время в купе стремительной ласточкой. Станции сменялись полустанками, полустанки – разъездами и вскоре за окном начало смеркаться. Проводница Оля была снисходительна, красива, очень мудра и невероятно предусмотрительна. По правде говоря, она то к нам и заглядывала лишь пару раз и то - для того, чтобы убедиться в наших вполне приличествующих намерениях, что мы пускай и пьющие, но очень смиренные пассажиры, которым ничего не надо… ну почти… ведь водка имеет одно неприятное свойство – вдруг и внезапно заканчиваться, сколько её с собой не бери. Мы сидели плотной, то вполне тихой компанией и довольно-таки прилично скромничали: закусывали много, а выпивали совсем по чуть-чуть. Даже не для хмельного куража, а так – для парфюмерии – лишь для запаха. Таким образом поддерживалось этакое лёгкое шафе, предрасполагающее к доброму настроению и развязности языка, в пределах приличия, конечно. Подступившие сумерки и загоревшийся над головами яркий плафон ненавязчиво намекнули, что время обеда уже ох как давно закончилось и подходит уже черёд лёгкого, так сказать, «суаре». Коллегиально проголосовав за то, чтобы на ужин сорганизоваться где-то сразу же после полуночи, все стали расходиться по своим местам, согласно купленным билетам. Толик с лёгкостью атлета по прыжкам в высоту в стиле «фосбери» плюхнулся на свою верхнюю полку и, негромко зевнув, с полуприкрытыми глазами принялся интенсивно переваривать всё недавно поглощённое при застолье.
Мы же с Николаем решили в очередной раз сходить в промёрзший насмерть тамбур, засыпанным по углам нетающей снежной пудрой, и вдохнуть для пущего пищеварения по кислородной палочке. Курили лениво и молча, пуская сизый дым вдоль темно-зелёной стены, рассматривая следы подтёков старой краски. Потом лениво завели разговаривали ни о чём, старательно обходя щекотливую для нас обоих тему. И в конце концов – не устояли от искушения.
- А ты давно в разводе? – Николай с осторожной прямолинейностью задал вопрос, который его донимал с того самого момента, когда я на утреннем чаепитии обмолвился, что разведён.
- Полгода уже.
- И как?
- Поначалу было не по себе, дико и даже не верилось в реальность происшедшего, ну а потом как-то пообвык, привык. А тут случайно и песня Кипелова подвернулась «Я свободен». Группа «Ария», знаешь?
- Про «Арию» слышал, но песню – нет.
- Послушай – успокаивает и оптимизирует душевное состояние, да и растрепанные чувства приводит в норму.
- А как ты вообще из депрессняка-то выкарабкался?
- Да ты знаешь, какой тут депрессняк, когда сплошные переезды да переводы, и ещё дежурства с командировками. Я как-то этим себя отвлекал. Страдать было некогда, да и не зачем. Никому они не были нужны. Мне – тоже. Жаль, конечно, что всё так обернулось. И дочка скучает и понять не может, почему теперь папа не живёт вместе с ними. А я только ей отвечал при каждой встрече глупое:
- Просто мы с мамой перестали понимать друг друга.
А Манюнька не понимает, таращит на меня свои голубые глазёнки и спрашивает:
- А разве вы с мамой на разных языках говорите?
- Не только говорим, - продолжал молоть чепуху своей дочурке, - мы даже думаем по-разному. Когда ты вырастешь, то всё поймёшь, и может быть, простишь своего папку…
Николай отвернулся к тёмному окну, в последний раз затягиваясь почти докуренной сигаретой. Я затушил свою и бросил окурок в алюминиевую засявканную пепельницу, намертво прикрученную к металлической стене тамбура. Коля стоял ко мне спиной и медленно выпускал дым, думая о чём-то своём. Мы оба молчали в грохочущем промёрзшем тамбуре, пронизываемым мелким противным сквознячком. Становилось зябко.
- Водка осталась ещё? – внезапно бросил Николай, обернувшись ко мне и остервенело уродуя свой окурок в пепельнице. Тот сопротивлялся, из последних сил пуская сизый дымок.
- Не знаю, - пожал плечами, - если что, у Оли попросим.
- Тогда пошли, - Николай решительно распахнул дверь. В лицо пахнуло приятным теплом, - накатим и поговорим. Мы вроде с тобой, как братья по несчастью.
За окном купе уже совсем стемнело. Изредка, испуганными светлячками под хаотичный перестук колес на стрелках, проносились огоньки очередного полустанка или разъезда из одного края окна в другой. От этого в сумрачном купе становилось ещё уютнее, да вдобавок и ровное сопение Анатолика, который опять спал всё также по-детски, подогнув к животу колени и улыбаясь во сне. От всего этого атмосфера в купе становилась ещё теплее и даже интимнее и располагала к откровенностям. Водка была теплой и слегка неприятной. Поэтому пили её понемногу, маленькими глоточками, обильно закусывая остатками импровизированного обеда. После второго заезженного тоста: «За нас с вами и за чёрт с ними» Николай медленно откинулся спиной к стене и глядя мне прямо в глаза, вдруг ни с того ни с сего начал свой монолог:
- Знаешь? – произнёс он и слегка поддался вперёд к столику. Поддел перочинным ножом кругляшок копчёной колбаски. Отправил его в рот и стал медленно жевать, не отводя от меня взгляда.
Я ничего не знал, и поэтому терпеливо ожидал, когда он прожует лакомство и продолжит своё вступление.
- Тут такая история с неприятной закавыкой вышла со мной, - наконец произнес Коля, когда проглотив колбасу, - Я даже сам до сих пор никак не могу разобраться и в толк никак не возьму – совершил ли я роковую ошибку, или же поступил, как и следовало бы. До сих пор я во всём сомневаюсь и поэтому - терзаем душой: стоило ли мне на всё это заморачиваться и что же меня толкнуло на всё это? Наши мужики и даже Толька – они ведь видят только верхнюю часть айсберга, на который я как неосторожный «Титаник» налетел на полном ходу. Поэтому одни меня называют то чудаком на букву «М», то балбесом и неудачником. Другие же наоборот – ходоком и авантюристом, которому в последний момент и не хватило того самого авантюризма и решимости. Чёрт его знает – кто из них прав. Может все и правы, а может – никто не прав. Единственное, что я могу сказать, что случилось это со мной единожды, и я знаю… не ведаю почему, но уверен, что больше подобного со мной не повторится никогда. Но как бы то ни было, я начну с самого начала, чтобы ты понял, откуда и с чего всё пошло. Ты же ведь тоже в какой-то степени оказался несколько похожей ситуации, что и я. Поэтому мне нужно не столько излить свою душу, и засопливить тебе жилетку, сколько получить совет от тебя – как дальше быть и как дальше с этим жить.
В ответ я только развел руками и глазами в стороны и лёгким жестом почти полной бутылки освежил содержимое стаканов.
- Поехали!..
Закусили колбаской и тщательно пережёвываем, глядя друг другу в глаза, словно даём последний шанс отказаться от серьёзного разговора. Шанс был упущен и Коля продолжил:
- Как ни странно, но началось всё это задолго до встречи с ней - года за два – полтора, и мы конечно же не подозревали о существовании друг друга. Мы с женой тогда были женаты уже несколько лет и у нас тоже была дочка, Анютка. Ей тоже было лет шесть… нет пять, как сейчас твоей Машке. Но она всё понимала и всё примечала. Но семья наша была формальной, официальной и числилась только благодаря двум неосторожным штампам в наших паспортах. Нам было около тридцати: мне двадцать семь, ей – двадцать пять. Вроде бы пара лет - неплохая разница в возрасте для брака. Но не сложилось у нас ячейки общества. Сплошная формальность и лицемерие. То что многие принимали нашей семьёй на самом деле не являлось и жили мы вместе лишь благодаря нашей дочери. Ради неё мы и терпели с женой друг друга и жутко тяготились взаимным обществом. Наша ячейка обладала общим небогатым, но всё-таки неплохим домашним хозяйством, двухкомнатной квартирой в престижном районе в одной из пятиэтажек с видом на Кольский залив, да строптивой тёщей и скромным запуганным забитым тестем в десяти троллейбусных остановках от нас. Хозяйкой в этой квартире числилась молодая женщина, которая по штемпелю в паспорте числилась моей женой и, соответственно, биологической матерью моей дочки.
Я это намеренно так говорю, потому что на самом деле моя жена не любила ни меня, ни своей дочери, в которой она видела моё продолжение и при каждом удобном случае с укором, словно в отместку мне или желая хоть как-то задеть, говорила Ане: «Вся в отца – ничего нашего в тебе нет! Ты такая же неудачница, как и он!». А может быть – это и к лучшему. Ведь и вышла она за меня ни по зову сердца, ни по страсти неземной, ни даже по тривиальному залёту. А вот просто, чтобы насолить своей же подруге, с которой она была знакома ещё со школьной скамьи, и с которой я был знаком и даже подумывал на ней жениться. Подруга была то ли нерешительной, то ли слишком разборчивой, и на все мои знаки внимания реагировала вяло и с неприличным раздумыванием «пойти – не пойти». Ну а эта, учуяв, что я – мореходный муж, который месяцами буду морячить и не показываться дома и вдобавок ко всему буду добывать неплохую деньгу, сразу же уцепилась за меня, как клещ в собачий хвост. Быстренько отдалась мне по всем канонам американской мелодрамы, и мы поженились. Это только гораздо позднее из разговора с той самой подругой я узнал, что та не спешила за меня выходить из-за того, что её как раз-таки и не устраивала моя профессия – постоянные плавания. Она мечтала построить семью крепкую, хорошую, со множеством детей, и чтобы муж был постоянно дома, на берегу, а не по морям по волнам шлялся. Сейчас то она уже за мужем, детишек, кажется двое и ждёт третьего, и муж под боком – каждый вечер дома, в семье. Эх! А у меня…
Но тогда я женился я на другой, более ловкой, скорой, хитрой и податливой. Хотя и красивая, даже эффектная. Но красота у неё была какая-то холодная, отталкивающая. Через год у нас родилась Анька. Я ходил в моря, приносил в дом деньгу. И жизнь была неплохой, пускай и в синтетическом браке, но то, что меня любила только доченька – меня это вполне устраивало. Ну а официальная жена, пускай и без любви и страсти, но исправно не только исполняла в постели свой супружеский долг, так сказать, но дом содержала в чистоте, в порядке и неплохом уюте. Это надо отдать ей должное. Не любила меня – да ну и ладно. Переживём. С годами стерпится, свыкнется и слюбится. И всё бы ничего, да вот страна Советов внезапно приказала долго жить. И на её обломках вдруг появилось что-то непонятное, уродливое и тяжелое. С каждым месяцем, да что там месяцем, с каждым днём в стране что-то рушилось, разворовывалось, перепродавалось и уничтожалось. Не минула такой трагической участи и наша концессия – рыболовецкий флот. Короче, стали дербанить наш флот все, кому это стало возможным. Растаскивали суда по всяким фирмам и прочим акционерным обществам. Многих поувольняли. Кто-то сам ушёл из-за того, что часть судов была распродана с молотка и тут же в качестве сданного металлолома была отправлена в распил, что называется – на иголки.
Наше финансовое положение не просто пошатнулось. Оно просто-напросто обрушилось. В моря не уйти – не на чем, да и не зачем. Новой кремлёвской гоп-компании наш флот был не нужен, как и добываемая нами рыба. Среди оставшихся моряков – жутчайшая конкуренция. Просто бешеная. Мы были готовы за копейки месяцами болтаться в море на путине. И весь улов теперь мы отвозили не в Мурманск, а к норгам – в заполярные порты. А они – те ещё сволочи. Тоже неохотно платили бабки. Они, хитровыделанные, всё больше любили расплачиваться с нами бартером. Видики, шмидики с телеками, микроволновки с мафонами-двухкассетниками, потом перешли на холодильники со стиралками. Ну и прочая электробытовая хрень. И вот катишь ты из Киркенеса или Хоконверна на чартерном бусике домой, а у тебя вместо бабла в карманах на задних рядах скрипят картоном да пенопластом электрогробы с буржуйской техникой. Которая дома, откровенно говоря, уже нафиг не нужна, потому что итак всё есть. И её приходится в спешном порядке рассовывать по всяким комиссионкам, которых за последние года расплодилось как кроликов в садке, и в которых и без тебя этого барахла просто завались. И тогда приходится идти на городской рынок, что на берегу Кольского залива, ну где мост на тот берег строится, и сдавать за бесценок всю технику местным барыгам-перекупщикам. Но вскоре и эта, как оказалось, лафа, тоже прикрылась и с деньками совсем стало туго. Перебивался случайными шабашками, даже таксовал на своей шестёрке. Ну а супруга, имевшая слабость к купюрам, бонам и прочим чекам Внешторгбанка, да и к инвалюте тоже от такой безысходности решилась немножечко улучшить, так сказать, финансовое положение. Нет. Не семейный, а сугубо личный бюджет. Причём это она делала не на мелком кустарном уровне случайных оказий, а взялась за это дело с огоньком, задором и в прямом смысле - с полной самоотдачей.
С этой целью она решила ввести себя в так называемый богемный круг толстосумов в местной светской тусне-тусовке. И ведь это ей порой неплохо удавалось. Не известно, как это у неё получалось – мне это абсолютно не интересно. Но так или иначе каким-то образом, но она умела обращать на себя внимание, и у неё завелись знакомые, как тараканы с клопами в новой квартире. Теперь у неё появились дорогие шмотки, на которые моей мизерной зарподачки не хватало. Деньги, которые я тогда приносил в дом хватало только на пропитание, да на коммуналку. А я уже просто махнул на неё рукой – делай, что хочешь. А она и рада была стараться вовсю. Любить меня она никогда не любила. Пользовать – да, пользовала, пока можно было меня пользовать. Поэтому и терпела, пока терпелось. Такое положение дел нас обоих ни в коей степени не устраивало, но были вынуждены терпеть оба до поры, до времени ради дочери. Ну чтобы якобы не травмировать её, пока не повзрослеет и не начнёт разбираться в жизни. Но как оказалось – от ребёнка ничего не скроешь. Анютка всё замечала и примечала, кое что понимала, о чём-то догадывалась и… терпела и переживала даже больше нашего. Это я только сейчас понял. А тогда...
А тогда я её терпел и старался сохранить наш брак объясняя себе и как бы оправдывая своё терпение и нерешительность - только ради любимой дочери. Жена же терпела меня из чистого прагматизма: дома-квартиры нет, сама ещё не нашла себе подходящую партию для обеспечения её безоблачной и беспечной жизнью. Вот когда подберёт себе новую жертву, тогда можно и на развод сразу же подавать. Убеждать её сохранять видимость крепкого брака и изображать из себя подобие женской гордости и порядочности, всё равно что домашнюю козу уговорить проскакать на ипподроме пару кругов. Не могла она этого, да и не хотела – скромностью своих заоблачных амбиций не удовлетворить, а порядочностью светского апломба не достигнуть. И с той поры наши отношения переросли в совсем пошлое: да? – да, а если нет – то за сколько?
- Бред какой-то, - не выдержал я, - бестолковщина какая-то.
- Вот именно, что бред, да ещё бесплатное приложение в виде постоянного морального унижения. Домой возвращался только ради дочери, которую ко мне эта мамка-самка умудрялась бешено ревновать. А мы с дочкой как-то уже приноровились жить и обходиться без нашей биологической мамашки, которая в последнее время стала всё чаще заводить разговоры «а может быть нам всё-таки лучше расстаться, чтобы не мучать друг друга?», «а может нам немного пожить порознь?», «А если я вдруг встречу настоящую любовь, а мы с тобой всё ещё женаты». Со стороны это начало напоминать какой-то театр абсурда и походить на пошлый водевиль.
- Это что-то ненормальное, - я кивнул утвердительно, - запредельное для нормального понимания.
- Вот и я про то же говорю, - Коля выудил двумя пальцами из пластиковой ванночки серебристую килечку и заботливо отвернув ей голову напрочь, аккуратно уложил беспомощное тельце на кусочек чёрного хлеба. Вторую килечку постигла такая же участь. Третья тоже не стала исключением. Ухватился другой рукой за бутылку: «Будешь?»
- Буду, - я подставил стакан, - твоя история довольно-таки необычная и местами порой даже такая абсурдная, что без стакана её нелегко усваивать.
Коля плеснул немного водки, я посмотрел вовнутрь и почему-то с грустью подумалось:
Время временных утрат.
Время прежних сожалений.
Не вернуть теперь назад
Тех далёких сновидений…
© Алексей Сафронкин 2023
Спасибо за внимание! Если Вам понравилась история, то ставьте лайк и делитесь ссылкой с друзьями. Чтобы не пропустить новые публикации на канале, то не стесняйтесь и подписывайтесь.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.