Первая редакция гоголевской повести "Портрет" была опубликована в 1835 году, то есть за долгое время до появления лермонтовского "Штосса", "Портрета Дориана Грея", и многих других произведений со схожими идеями и сюжетами
Традиционно повесть "Портрет" - одну из петербургских повестей Гоголя из сборника "Арабески" принято считать социально обличающим произведением, центральный образ которого – ростовщичество и зло, связанное с ним. Гоголя, как и Достоевского, в этой связи неоднократно обвиняли в антисемитизме, хотя протагонист "Портрета" - человек восточной национальности и в соответствующей одежде.
По романтической традиции XIX века, зло в повести побеждает. Сюжет первой части построен вокруг молодого и перспективного художника Чарткова, который на последние свои деньги, не имея ни заработка, ни денег, чтобы заплатить за съемное жилье, покупает портрет какого-то старика со страшными глазами.
"Это был старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым; черты лица, казалось, были схвачены в минуту судорожного движенья и отзывались не северною силою. Пламенный полдень был запечатлен в них. Он был драпирован в широкий азиатский костюм. Как ни был поврежден и запылен портрет, но, когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника.
Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза…"
Под рамой картины обнаруживается сверток с огромной сумой денег, и Чартков становится богат, а затем и знаменит, принимая заказы у столичного бомонда. Предсказуемо, сказочным образом доставшаяся ему слава и благополучие, не приносят художнику счастья, а толкает, напротив, к разрушению, духовному кризису и полному упадку.
Причиной болезни и смерти художника становится одержимость злобной чертовщиной, которую таит в себе портрет. Во второй части читатель узнает историю картины: она принесла беды и несчастья всем, кто был с ней связан, а когда сын художника, написавшего старика-ростовщика собирается уничтожить злосчастный портрет, он исчезает, а значит беды и несчастья будут только множиться.
Фантастика или нет
Подобно тому, как "Упырь" Алексея Толстого стал одним из первых и ярчайших "вампирских" сюжетов, "Портрет" называют одной из первых жемчужин не только отечественной, но и европейской фантастики.
Сюжет повести и вправду строится вокруг магического нереального: портрет то оживает, позволяя изображенному на нем старику бродить по комнате, пересчитывая свои богатства, то одним своим видом и существованием сводит людей с ума и губит их жизни.
Но одна из прелестей гоголевских сюжетов именно в том, что чудеса только оттеняют главное, происходящее в сердцах персонажей. Его герои ближе критическому чеховскому реализму конца века, чем своему времени.
Подобное было и с самой фанатической, буквально сказочной гоголевской сказкой – полном чертовщины и нечисти "Вий", в котором на самом деле гораздо больше казаьего быта, исторической панорамы и душевных терзаний Хомы Брута, чем чертей и чудовищ.
В "Портрете" происходит нечто похожее: да, портрет зловещий и живой, но главное – решения, которые принимает герой: получив неожиданно богатство, он сперва планирует накупить красок, холстов, макетов, сесть за занятия, и стать, наконец, большим художником, но… Как замечает сам Гоголь, "молодость берет свое", и вместо этого Чартков отправляется в рестораны и публичные дома, нанимает дорогую и роскошную квартиру, а соответственно находит себе и клиентов не по статусу, попадая не в свой круг, не в свою тарелку, и не имея достаточно навыков:
"С одной стороны, это могло быть хорошо, представляя ему бесконечную практику разнообразием, множеством лиц. Но, на беду, это всё был народ, с которым было трудно ладить, народ торопливый, занятой или же принадлежащий свету, — стало быть, еще более занятой, нежели всякий другой, и потому нетерпеливый до крайности..."
"Чартков сделался модным живописцем во всех отношениях. Стал ездить на обеды, сопровождать дам в галереи и даже на гулянья, щегольски одеваться и утверждать гласно, что художник должен принадлежать к обществу, что нужно поддержать его званье, что художники одеваются как сапожники, не умеют прилично вести себя, не соблюдают высшего тона и лишены всякой образованности…"
И он, вполне ожидаемо бронзовеет, теряет молодость и перспективность, теряет блеск в глазах и способность писать сердцем:
"Но этих толков не слышал упоенный художник. Уже он начинал достигать поры степенности ума и лет; стал толстеть и видимо раздаваться в ширину. Уже в газетах и журналах читал он прилагательные: "почтенный наш Андрей Петрович", "заслуженный наш Андрей Петрович". Уже стали ему предлагать по службе почетные места, приглашать на экзамены, в комитеты…"
О схожих изменениях в душе творца, архитектора написала в своей поэме "Снег во Флоренции" украинская поэтесса-шестидесятница Лина Костенко: молодой флорентиец, скульптор Джованни Рустичи, друг да Винчи и приближенный Медичи, встречает пожилого себя – все потерявшего, всего лишившегося, отправившись по пути соглашательства, неискренности и мещанства.
Второй перелом героя происходит, когда он видит на выставке картину своего старого товарища, все эти годы учившегося в Риме; видит, как живо, искренне, страстно пишет тот, и вспоминает, что когда-то и он мог так писать.
С этого момента ему остается лишь путь Герострата, сжигающего и уничтожающего произведения искусства, так как своего, гениального, Чартков создать не смог.
Похищенная душа
"Ах! – сказала старая леди. – Живописцы всегда рисуют леди красивее, чем они есть на самом деле, иначе у них не было бы заказчиков, дитя мое. Человек, который изобрел машину, снимающую портреты, мог бы догадаться, что она не будет пользоваться успехом. Она слишком правдива, слишком правдива, - сказала старая леди, от души смеясь своей собственной остроте." – Чарльз Диккенс, "Приключения Оливера Твиста".
Не только североамериканские индейцы, но и иудейское учение, и учение пророка Мухаммада, и старообрядческое учение считают фотографию – происками дьявола и запрещают изображения людей. Идея о том, что изображение лица человека крадет его душу живет на земле давно, задолго до изобретения Жозефа Нисефора Ньепсома.
До Гоголя сюжет ожившего портрета не раз использовал в своих новеллах немецкий сказочник Эрнст Гофман, а вот уже после гоголевского "Портрета" появилось множество произведений с похожими сюжетами: "Штосс" Лермонтова, "Таинственный портрет" Вашингтона Ирвинга, "Портрет Дориана Грея" Оскара Уайльда, и даже детский советский фильм "Волшебный портрет" Геннадия Васильева по сюжету китайского народного придания.
Магические свойства портрета у Гоголя в действительности лишь отражают страхи и неудачи всех тех, в чьи руки попадает картина. Но люди готовы раз за разом верить в фатальное влияние потусторонних сил, только бы избежать ответственности за свои собственные жизни.