Неаккуратно передвинул пачку ещё не разложенных по фотоальбомам, и выскочила фотография. А это Сашка Челноков, а вот соседку не припомню, как звали. Они сидят за столом друг против друга, обедают в институтской столовой. Сашка был недоволен, что я их сфотографировал и прямо тут же за столом стал возмущаться, мол, зачем и ещё что-то говорил. Меня его недовольство озадачило, предполагаю и его соседку тоже. Они обычно в перерывах между лекциями часто беседовали, но после этого случая она стала избегать его. Пересела чуть дальше, чтобы во время лекции Сашка не дотянулся до её уха со своими комментариями, и почти перестала общаться.
Мы учились на заочном, виделись только, когда съезжались на сессии. Курс наш был разновозрастным, большинству стукнуло около тридцати или немного больше, но нескольким уже перевалило за четыре десятка. Среди них – мы с Сашкой.
Сашка писал стихи и даже издавался на спонсорские деньги своего начальника. И вступил в Союз писателей, но не помню Российский союз или союз писателей России. Оказывается между ними была, а возможно и сейчас есть разница, Сашка говорил какая, но у меня надолго не задержалось.
Сашка очень гордился своими книжками, хотя и скрывал это, но я замечал, как он силился удержать бурное проявление радости и быть серьёзным, когда хотелось расплыться в улыбке от ликования. Несоответствие внутреннего состояния и внешней спокойной, даже зрелой серьёзности, которую Сашка всегда придерживался в разговоре, всё же проглядывала в его лице, словно из-под маски.
Конечно, его понять можно. Жил себе рабочий человек. Ходил на смену на завод, возвращался домой к семье, жене, которая верховодила. Заглядывался на хорошеньких женщин, но не случалось, чтобы обстоятельства оставили его хотя бы с одной надолго наедине, куда больше никто не вошёл бы, поэтому был верный жене, которой посвятил позже несколько стихотворений.
И вдруг его потянуло к стихам, то есть слова стали складываться в рифмы. Это своего рода потрясение. Конечно, только кажется, что вдруг, но Сашка и сам не заметил, когда началось становление стихотворца. Процесс этот совпал с развалом Союза, последующими трудностями, деградацией заводского производства, где он трудился, потом и прекращением существования завода, с поиском заработка. Изменения, причём кардинальные в общественном строе влияют по-разному на людей. От пережитых потрясений Сашка в результате начал писать стихи. И то, что я читал мне нравилось.
Сашка каждому преподавателю в институте дарил свои книжки - тонкие брошюры и мне не нравилось, что он не понимал, что эти книжки им не нужны, а благодарят всего лишь из вежливости. Даже жалко было, когда он с каким-то холопским чинопочитанием преподносил. На мой вопрос почему так делает, отвечал с оттенками праведного гнева, которому задают нелепые вопросы и не понимают благородные порывы, мол разве плохо, что он выказывает уважение. К тому же с детства воспитан и привык почитать старших по возрасту и по должности.
Не раз замечал у него трепетное, нет рабское отношение к преподавателям. Так как он обращался с вопросами или просьбами обращаются не с уважением к достойному человеку, а со страхом к тому от кого зависит участь, участь жалкого и бесправного. И это в нём мне не нравилось, поэтому и не тянуло с ним поболтать. И вот, что странно, стихи у него получались хорошие. Не знаю, как насчёт высокой поэзии, но стихи добрые, душевные, нежные, трепетные, будь, то детские или о любви, или о чём-либо другом. Видимо, творчество раскалывает и без того противоречивую личность и всё, что рождено вдохновением светлое во всех смыслах и, быть может, лучшее, что есть в человеке, а вся его остальная жизнь это всё, что осталось в личности, где соседствуют множество страстей с расчётом.
Удивило меня, что Сашка, как, оказалось часто выступает публично, сам говорил, что бывает на митингах и частенько стихи читает, например в библиотеках. Вот, что за мания у тех, у кого проблемы с дикцией к публичным выступлениям? Неужели они считают, что очень уж приятно слушать шепелявенье или другие разного рода дефекты речи? Лучше бы побольше молчали. Так нет же, их тянет вещать истину, непременно истину, на меньшее никак, которая открылась только им. И похоже Сашка из их числа.
Прошло восемь лет после окончания института, я не видел Сашки в эти годы, не переписывался и не перезванивался с ним. Однажды в отпуск поехал в один из областных центров, посмотреть на город, достопримечательности. Зашёл в книжный магазин, который попался на пути. Зашёл сам не знаю зачем, потому что ничего покупать не собирался. Скорей всего из любопытства, какие книги здесь предлагают и покупают.
И каково же было моё удивление, когда я узнал о поведении моего бывшего однокурсника. Нет, нет, не думайте ничего преступного он не совершил.
Проходя медленно мимо полок и осматривая книги, приблизился к стеллажу, над которым прикреплён заголовок «Авторы …ской области». Здесь располагались в основном художественные произведения: проза и стихи, последних больше. Их книжки были маленькие и тонкие, будто соревновались кто из них миниатюрнее… Стоп. Знакомое имя! Александр Челноков. Точно. Сашка же ведь говорил, что живёт в этом городе, а я и забыл. Интересно как поживает, подумал я. Да и как его тут найдёшь среди четырёх сотен тысяч жителей. Я взял книжицу, посмотрел год издания, оказалось на следующий год после окончания института. Что же её за столько лет не купили? Или сюда попала не так давно. Конечно же, решил купить.
На кассе, спрашиваю, не знаете что-нибудь об этом авторе?
Женщина, явно за пятьдесят, но ещё привлекательная для мужчин среднего и больше возраста перевела взгляд на книжку, и тут же выражение лица стало, можно сказать брезгливым, потом недовольно и пронзительно посмотрела на меня, словно раздумывая послать меня или ответить более прилично, затем процедила, кивая влево: «В отделе художественной литературы его, - при этом она кивнула на книжку, - фанатка. - И уже ухмыляясь, добавила. - Она может много чего рассказать».
«Что бы это значило?» - думал я, направляясь к «фанатке» Сашки.
Ещё не успел приблизиться, как молодая женщина, где-то немного за тридцать, худощавая и задумчивая оживилась, увидев, что за книга у меня в руках. А, как только я спросил: «Извините, не могли бы что-нибудь сказать об этом авторе?» приободрилась, словно с моими словами проник в её организм эликсир бодрости и молодости. «Да, везёт стихотворцам, как их женщины обожают… - и тут же вспомнил кассиршу. – Но всем мил не будешь».
- О, да, конечно же, это очень смелый поэт!
- И в чём же его смелость проявилась? Он написал поэму про какого-нибудь олигарха, как тот приобрёл свой капитал, расхитив народные и государственные средства? Или разоблачил какого-нибудь слугу народа, лицемерно врущего этому самому народу?
- Ну, не совсем, - улыбнулась и уклончиво ответила женщина, которую хотелось назвать, как в старые времена, барышней, какая-то она была невесомая и не по годам юная. – Он боролся против системы почти в одиночку. Хотя иногда всё же его поддерживали и не последние люди в области.
- Боролся? - удивился я. – Против какой системы?
- Порочности государства.
- Даже так… Извините, что вас отвлекаю от работы, - вспомнил я.
- Ничего, видите, покупателей у нас мало, - кивнула она в сторону девчонки-подростка, которая только что вошла в магазин.
- Если вам не попадёт от начальника, то, если можно расскажите, что знаете об Александре Челнокове, мы с ним были однокурсниками, но после окончания института я ничего о нём не знаю.
- Этого человека у нас знают практически все, и почти любой может рассказать.
- Даже так? Ну, зачем мне ещё кого-то спрашивать, если у меня такой прекрасный собеседник.
Она в ответ мило улыбнулась на мою подхалимскую ухмылку.
- Насколько мне известно, Александр Владимирович до поступления в институт работал в красильном цехе и был постоянным участником различных митингов, был лидером рабочего и промышленного политического движения, также активным донором. Но есть завистники и разные недоброжелатели не дали ему пройти в депутаты, и тем более в Государственную думу.
- Он хотел сделать политическую карьеру?
- Нет, боролся за справедливость! За достойные пенсии, за возврат исторического названия городу, за переименования улиц, протестовал против отмены льгот донорам, боролся за духовность и нравственность, - произнесла она благоговейно.
- Да, в общем, актуально и многое почти на все времена.
- При этом он учился, писал стихи, содержал семью, работал… перешёл в охрану одной из крупнейших наших областных фирм. И протестовал, поднимал общественность на борьбу.
Я слушал её, и мне трудно было представить Сашку борцом, потому что помнил, как подобострастен он был с преподавателями института. Борец, а как же уважение к старшему по должности, кому не можешь перечить?
- В чём заключалась его борьба за льготы донорам? Выступал на митингах, как обычно или написал гневные стихи?
- Летом …года на площади Александр в знак протеста выпил пузырёк своей крови!
- Крови? Это точно?
- Никто, конечно же, не пробовал, но он так сказал. Цвет был соответствующий… почему вы не верите?
- Знаете, лучше уж пусть соврёт, и выпьет вино или компот, но если кровь, то тут уже нужен …
- А каким Александр был в институте, на сессиях?
- Нормальным…
- Вот, видите, в эти же годы между сессиями он устраивал протесты.
Редкие покупатели, точнее любопытные как и я заходили в магазин, глазели на полки, наверное не находили, что им нужно и уходили.
- А вот по поводу переименования города, напомнил я, что обращался к местным властям или по этому поводу написал стихи?
- О стихах в этом смысле мне не известно. Но было так: изготовил название города историческое, на картоне и привязал его к тому столбу, на котором установлено название города при въезде. После этого дождался автобуса, это один из тех, которые курсируют между районными и областным центрами. Вышел на дорогу, голосуя, чтобы остановить его. Вошёл в салон и торжественно поздравил находящихся там, что они въезжают в город, с новым названием, историческим названием. Подарил всем цветы и сборник стихов, разумеется, собственного сочинения!
- Извините, но, по-моему это глупо!
- Ах, и вы тоже не понимаете! – разочарованно пролепетала женщина и сникла, будто шарик стал сдуваться. Я поспешил извиниться.
- Вы простите меня, я же не знаю ваших местных проблем и разных тонкостей здешней жизни, поэтому мне трудно вникнуть в суть и понять верно. Но вы не обижайтесь на меня и продолжайте, пожалуйста, очень интересно, мой однокурсник открывается совершенно в непривычном для меня ракурсе, и я в какой-то мере ошарашен подобными новостями. Если вы не возражаете, поясните, пожалуйста, а улицы он переименовывал таким же образом?
- Не совсем, - улыбнулась, причём лукаво, чего я не ожидал от своей собеседницы.
- Есть у нас улицы с одинаковыми названиями, но под номерами. Это не интересно, ведь так? Александр и его закадычный друг художник решили внести изменения, не дожидаясь проволочек. Да, они написали на картоне новые названия улиц… так как самые инициативные в этом смысле, то и названия улиц – производные от своих фамилий…
- Улица Челнокова, что ли?
- Не совсем, Челноковская и соответственно Малушкинская. Выбрали две улицы, кажется пятую и шестую. Каким-то образом прикрепили таблички с новыми названиями, после чего прошлись по квартирам и домам, призывая жителей на презентацию и поздравляя, что они живут в исторический момент переименования.
Я еле сдержался, чтобы опять не брякнуть своё мнение. А поклонница Сашки продолжала с вдохновением.
- А, как Александр высек двух президентов, надо было видеть!
-То есть, как высек?!
- Не в прямом смысле, конечно.
- Глаголом жёг? Стихами ударил?
- Нет, - мило улыбнулась рассказчица. – Сделал из картона портреты, ну я называть не буду кого, но не российского, не беспокойтесь. И отхлестал их своим ремнём!
- Портреты, наверняка ему помог сделать друг-художник?
- Не уточняла, но разве это важно? Важно то, что он осмелился на то, что другие не решились, более того, им даже в голову не пришло.
- Вот тут я с вами согласен, такое не только мало кому придёт в голову, а, наверняка никому.
- Александр даже осмелился стать против течения, когда все были за проведение Олимпиады в Сочи!
- И чем же он аргументировал?
- Пусть бы эти деньги пошли на пенсии!
- Пенсии высокие это, конечно, здорово, но для государства важен авторитет в мире, и как следствие - безопасность граждан и стабильность жизни, поэтому тут я с вами не соглашусь. И, как здорово, что Олимпиада в Сочи состоялась, да ещё какая, и как наша сборная себя показала!
- Вынуждена согласиться, что возражать тут не имеет смысла… Ой, а как Александр вызывал на борьбу некоторых депутатов?
- Соревноваться в полемике? Доказать свою правоту делами?
- Оригинальней.
- Как же?
- Вызвал на кулачный бой!
- Да уж, куда оригинальней. И, чем закончилось?
- Они испугались и не пошли.
- Ну, конечно, куда уж им тягаться…
Эта дама с восторгом ещё долго рассказывала о всяких чудачествах, называемых здесь протестами. Я слушал и думал, да, конечно, Сашка говорил при своих выкрутасах правильные слова, якобы требуя справедливости тем или иным гражданам, в той или иной сфере. Но я не верил в искренность его действий. Возможно, я ошибаюсь. Но не верю я в эти протесты, потому что он же не подросток, не юный, а уже прожил большую часть своей жизни и как зрелый человек понимает действенность тех или иных поступков. Какая и кому польза от его протестов? Никому и никакой. Но зато он стал известен на весь областной город, а, может быть, и на область, об его протестах информация просочилась в центральную прессу. Помню, как он говорил о своей изданной книги, как он хотел выглядеть серьёзным и уравновешенным и, как на его лице эта серьёзность и спокойно-рассудительное выражение было фальшивым. А может быть, всё дело в другом, у него вдруг обнаружилась способность писать стихи и он, человек далёкий от искусства, вдруг решил, что он причастен к этому искусству. И что он уже не простой работяга, а избранный, не такой как все, ему многое позволено, и многое должно даваться. Ему, просто-напросто понравилось быть в центре внимания.
Припоминаю, как в каком-то разговоре в институте, выяснилось, что он мало читает классиков и я даже в удивлении бросил: «Ты, что до сих пор ничего не читал из Шекспира?» Он смутился. И при встрече на следующей сессии сказал, что читал трагедии Шекспира, которые ему понравились.
Поклонница всё вещала с восхищением и увлекательно живописала борьбу за справедливость «одного воина в поле», как она стала Сашку называть. И тут, наконец, я обратил внимание, что говорит она в прошедшем времени.
- Извините, что прерываю, но вы говорите: боролся, протестовал и тому подобно, это было в тот период, как я понял, когда Александр перешёл на четвёртый курс и включительно два года после окончания института. А потом?
- Александр посвятил себя поэзии, - вдохновенно промолвила дама.
- Читали его книги?
- За последние шесть лет нет.
- То есть, после этой книги он не издавался?
Продавщица пожала плечами и тихо добавила.
- Мне не попадалось.
- Сейчас такое творится на соседней Украине, такой борец не мог молчать, какие по этому поводу выступления?
- Я не слышала.
- А он, вообще жив?
- Надеюсь! – испугано тихо воскликнула поклонница.
- То есть, вы не знаете, что в последнее время написал, где работает, чем занимается? Как смотрит на присоединение Крыма, на войну на Донбассе? И как такой рьяный борец за справедливость молчит о неофашизме в соседней республике, молчит, когда гибнут мирные жители?
Женщина отрицательно мотала головой и смотрела с таким отчаянием, и едва не плача добавила:
- Видимо, увидел тщетность своих попыток изменить мир к лучшему, и ушёл от суеты, окружающей нас, стал затворником, посвятил себя поэзии.
Искреннее поблагодарив продавщицу за столь богатую информацию и за то, что уделила время, ушёл из книжного магазина уже перед его закрытием. На улице сквозь сумерки, быстро превращающиеся в мглу, наступающую издали проглядывали два параллельных ряда висящих в воздухе светильников – фонарные столбы скрыл туман. Улица походила на некий набросок картины некоего художника-импрессиониста. После всего услышанного казалось, что иду в каком-то иррациональном мире, где отсутствуют и здравый смысл, и чёткие линии, и правильные пропорции. Ещё немного и я бы не понял, где я и куда иду. На пути оказалась пустая остановка, на которую вскоре пришли люди, словно их откуда-то выпустили. Подошёл современный просторный автобус, чему я почти удивился. На всякий случай спросил: «До центра доеду?»
Вот, наконец, знакомые здания, тут недалеко гостиница, где я остановился. Мне стало полегче. Когда вернулся в номер положил купленную книжку вглубь своих вещей, потом почитаю, в привычной обстановке.
24, 25 июля 2015 г.
Этот рассказ из сборника "Осколки впечатлений", который можно прочитать или послушать на ЛитРес