Палома Лестрейндж/ Асклепий Гринграсс, Палома Лестрейндж/ Лафтерис Нотт
Темная ночь опустилась на Хогвартс. Ученики медленно разбредались по своим кроватям, устало зевая и почти не разговаривая друг с другом.
Палома Лестрейндж нервно заламывала пальцы, пытаясь придумать, что же сказать Лафтерису Нотту и как прекратить их отношения, ведь этой ночью девушка совершила нечто ужасное.
Она вспоминала приятные ощущения, желанные руки Асклепия Гринграсса и его поцелуи, оправдывая себя тем, что им с Лафтерисом все равно никогда не суждено было быть вместе.
Палома наконец-то успокоилась, подходя к подземельям Слизерина. Она надеялась, что уже не встретит Лафтериса в такое время и оставит все до завтра. У нее могла быть целая ночь для размышлений. Но как на зло, Лафтерис сидел у камина, держа между пальцами сигару. Палома как мышка, стараясь не издавать не звука, двинулась к лестнице к спальням девочек, пользуясь тем, что Нотт сидел к ней спиной.
Она почти дошла до лестницы, но ее каблук, звонко ударившейся о первую ступень, заставил Лафтериса оглянуться. Палома быстро отвернулась от него, слыша, как Нотт подходит к ней со спины. Ее тут же охватил страх, а ноги будто бы приросли к полу. Она могла бы сбежать, быстро поднявшись по ступеням, но Палома всегда побаивалась Лафтериса и его вспыльчивый характер. Несмотря на этот страх, девушка все же совершила нечто ужасное и лучше бы сейчас в гостиной был кто-нибудь еще, ведь живой отсюда она может попросту не выбраться.
Лафтерис обвил руками ее талию, поглаживая тело девушки, поднимаясь вверх, то опускаясь все ниже. Его теплое дыхание будто обожгло ухо, а поцелуй в шею доставил только неприятные ощущения.
Раньше Палома всегда таяла в его объятьях, приятная дрожь от поцелуев, в сочетании с укусами, проходила по телу, а в животе будто бы завязывался тугой узел, который только он мог развязать. Девушка всегда охотно отвечала на его ласки, не оставаясь перед ним в долгу. Сколько раз она сжимала его кудрявые волосы, заставляя все больше прижиматься к ней. Сколько раз помогала Лафтерису избавляться от, будто бы душащей в эти моменты, формы Слизерина.
Но сейчас Палома совсем ничего не чувствовала. Теперь ее душила совсем не школьная форма, а руки Лафтериса, сжимающие ее кожу.
Нотт перевернул свою девушку, заставляя оказаться к нему лицом. Палома тут же закрыла глаза, желая спрятаться от зоркого глаза Лафтериса, а не чтобы раствориться в этих приятных ощущениях.
Он нежно провел рукой по ее лицу, а после поцеловал так, будто не видел Палому ни каких-то пару часов, а целый месяц, того и год. Его руки сжали горло девушки, поднимая ее голову, а Лафтерис спускался все ниже, целуя и кусая мочку уха, а после и саму шею, не желая останавливаться.
Палома все еще стояла будто обездвиженная, не имея должной храбрости, чтобы остановить его. Но когда Нотт опустил мантию и растянул рубашку, оголяя плечо, Лестрейндж будто бы дернуло током. Она подпрыгнула, желая отстраниться, но Лафтерис все еще крепко держал ее за шею.
Он всегда был таким. Его ласки граничили с жестокостью, он быстро переходил от нежного парня к более страстному. И раньше Паломе все нравилось. Но только не теперь. Не после того, как пару часов назад она была с Асклепием в Выручай комнате.
— Остановись, — протянула Палома дрожащим голосом, и Лафтерис поднял на нее глаза.
— Что случилось? — его лицо было хмурым, и Палома уловила надвигающуюся бурю.
— Я не хочу. Больше не хочу.
Лафтерис отступил от нее на шаг. Палома почти не поднимала на него взгляд, медленно отступая назад, пока не наткнулась на холодную стену.
— Кто он? — будто бы догадавшись, спросил Нотт. Хотя, он всегда обо всем догадывался. И как только Паломе удалось скрывать от него переглядки с Асклепием целый месяц?
— Почему ты подумал, что это сразу должен быть кто-то еще? Я очень устала и хочу спать. Если ты позволишь, я пойду.
Она развернулась к лестнице, желая наконец покинуть гостиную и убежать от разговора хотя бы до завтрашнего дня. Но Лафтерис быстро оказался возле нее, преграждая ей путь к отступлению. Палома оказалась в ловушке, вновь прижимаясь к холодной стене.
— Я ведь тебя знаю, Палома. Ты никогда не возражала, когда я целовал тебя и прижимал этими самыми руками. Даже если ты была слишком уставшая. Или это было в пустом кабинете, куда в любую секунду мог кто-то зайти. А теперь ты отказываешь мне? Тут наверняка замешан кто-то третий, — Лафтерис стал двигаться вперед, оказываясь все ближе и ближе. Палома стала рыскать по карманам, ища единственный способ защиты — свою палочку. Но кажется она где-то ее оставила. И Лестрейндж надеялась, что палочка сейчас не находилась где-нибудь среди хлама Выручай комнаты. Как ей потом искать ее? — Отвечай, Палома! — крикнул Лафтерис, отчего девушка вся сжалась.
— Ты совершенно меня не слышишь. Я очень устала, Лаф. Я хочу скорее оказаться в своей кровати.
— А раньше в такое время ты хотела оказаться в кровати вместе со мной. Что же изменилось, Палома? Отчего ты так устала? От обжимательств со своим братом?
Палома не раз разговаривала с Лафтерисом об этом. Если к концу года родители не подыщут ей достойную партию, то она выйдет за своего двоюродного брата — Рабастана Лестрейнджа.
Лестрейнджи всегда так поступали. Им важно было сохранить свою чистокровность, поэтому они готовы были вступать в браки внутри семьи. Рабастан с детства был запасным вариантом Паломы. Она даже как-то пыталась с ним сблизиться, но всегда не могла относиться к нему не иначе, как к старшему брату. С тех пор их отношения наладились и Рабастан стал одним из ее лучших друзей. Неужели Лафтерис все это время ревновал ее к нему?
— Что ты несешь?
— Говори только правду, Палома, и так и быть, ты отделаешься лишь легким испугом.
Палома сглотнула, сдаваясь под его натиском. Ничем хорошим это не закончится, она все равно хотела все ему рассказать.
— Я… я и правда была кое с кем, — она замолчала, увидев, как лицо Лафтериса становится все мрачнее. — С Асклепием Гринграссом.
Лафтерис тут же отвернулся.
— Черт, — он скинул чьи-то учебники оставленные на общем столе. — Черт, черт, черт. Так и знал, что за тобой нужен глаз да глаз. Вы женщины такие наивные. Чем он тебя подкупил? Богатствами? Обещал на тебе жениться?
Палома не ответила, из глаз потекли жгучие слезы. Почему он настолько жесток? А ведь она любила его когда-то. Вот только любовь давно прошла. Еще когда она узнала, что родители Нотта решили, что ему стоит жениться на Селесте Блер. Хоть она и не была из священных двадцати восьми, как Палома, Селеста разделяла взгляды Лафтериса по поводу Темного лорда. А вот Палома никак не хотела в этом участвовать.
— А разве ты не женишься на другой? Твоя свадьба с Блер давно решена. Почему я не могу строить свою судьбу? Я не хочу замуж за Рабастана. Асклепий может помочь мне выбраться из семьи. Стены поместья и косые взгляды семьи меня убивают. Я просто хочу семейного счастья и свою семью.
Теперь полетел стол, а после Лафтерис подошел к Паломе, нависая над ней, будто грозовая туча.
— Ты — моя, Палома. Вбей это в свою хорошенькую тупую головку, — он схватил ее за шею, больно сжимая. Воздуха стало не хватать и Лестрейндж попыталась сбросить его руки, но безрезультатно. Лафтерис был намного сильнее хрупкой девушки. — Пусть моей женой будет Селеста, а твоим мужем Рабастан. Но многочисленные ночи я буду проводить именно с тобой. Вот в чем счастье, Палома. Быть с любимыми.
Палома схватила ртом больше воздуха, а после, прикладывая все силы, что еще оставались, прохрипела:
— Я не люблю тебя.
И это было ошибкой. Лафтерис повалил Палому на диван, вдавливая ее в мягкие подушки.
— Ты любишь меня и сейчас ты это поймешь.
Он вновь принялся целовать ее, а из глаз Паломы текли слезы. Она отвернула голову, чтобы не видеть лицо Лафтериса и прикрыла глаза, желая, чтобы это поскорее закончилось.
Но ей повезло. Дверь в гостиную Слизерина открылась, и в нее ввалились опоздавшие слизеринцы. Среди них был Рабастан.
Лафтерис тут же опустил Палому, поднимаясь и здороваясь со своими друзьями. Он даже пожал руку Рабастану, а Палома стала быстро поправлять форму.
Она встала сзади Лафтериса и посмотрела на брата, тот же, увидев ее заплаканное лицо, сразу все понял. В Лафтериса тут же полетело несколько заклинаний, а его палочка оказалась в руке у Рабастана.
Палома же поспешила спрятаться за спинами слизеринцев и только тогда заметила Асклепия.
— Помоги. Я больше не хочу быть с Лафтерисом. Сделай что-нибудь, — быстро, будто бы в бреду проговорила она, смотря на парня умоляющими глазами.
Асклепий тут же обнял Палому, прижимая к себе. Девушка зарыдала, но ей стало намного легче. Она будто бы оказалась там, где всегда мечтала.
— Не волнуйся, мы проучим этого засранца. Он больше никогда не подойдет к тебе. Больше не притронется.
Девушка поняла, что сделала правильный выбор. Асклепий отличался от других чистокровных. Она не видела в нем жестокости, а в момент их близости он был очень нежен и осторожен. Именно этого хотела Палома. И она надеялась, что сможет построить с ним счастливую семью.
***
Миссис Гринграсс сидела около окна, выпивая вторую чашку чая. Рядом сидела ее младшая дочь, читая книгу на французком.
— Ты делаешь успехи, Астория. До поступления в Хогвартс нужно еще многому обучиться, но ты явно со всем справишься.
С тех пор Палома стала более взрослой. Она все чаще видела свою мать, смотрясь в зеркало по утрам. Правильная осанка, высокомерное лицо. Миссис Гринграсс была прекрасной женой и матерью и чтила все традиции чистокровных волшебников.
— А теперь, прочитай мне еще раз прошлую страницу, только четко выговаривай слова. Некоторые звучат непонятно.
Астория кивнула, продолжая свое обучение.
Палома с Асклепием оберегали младшую дочь больше, чем старшую. Они вынесли множество ошибок, воспитывая Дафну, и старались не совершать их в воспитании Астории. Оттого и казалось, что младшую любили больше, ведь родители пытались сделать из Астории идеальную чистокровную девушку.
Палома встала с кресла, на котором сидела, скрестила руки за спиной и медленным шагом зашагала к стеллажам с книгами. Здесь было множество старых фолиантов, веками собираемыми Гринграссами. Многие из книг уже давно разваливались, поэтому Асклепий строго настрого запретил дочерям к ним приближаться, но Палома знала один маленький секрет. Дафна перечитала почти все книги из домашней библиотеки, пробираясь сюда по ночам. Она несколько раз заставала ее тут, но никогда не показывалась, стоя в дверях и наблюдая за дочерью.
Именно это и нравилось миссис Гринграсс в дочери. Она любила читать. Ее любовь к знаниям просто поражала, и Палома никак не могла понять, почему Астория не стремилась к этому. В ее глазах плясали чертята, которых нельзя было унять чтением. Поэтому младшая проводила свободное время на улице в саду. Но что может дать ей улица? Как Палома сможет воспитать свой идеал чистокровной волшебницы, если Астория настолько не подходит на роль аристократки?
Она взяла несколько пыльных толстых книг. Относительно новых, чтобы не портить ценные экземпляры. В ход пошли пять томов «Великого Кира» на языке оригинала — французском. Сегодня мать пожалела Асторию, не дав все десять.
— Молодец, Астория. А теперь подойди сюда.
Она медленно и опасливо подошла к Паломе, заранее зная, что же сейчас произойдет. Обычно мать поступала так, когда ей что-то не нравилось. Что же совершила маленькая Тори сейчас? Минуту назад маменька хвалила ее за успехи.
— Это не слишком много, мама? — аккуратно, почти шепотом проговорила Астория, боясь обрушить на себя весь гнев.
— Ты смеешь дерзить мне, юная леди? Что я всегда говорю?
— Выполнять все, что ты велишь, если я хочу стать успешной.
— Хорошо, — Палома обернулась к стеллажу, доставая шестой том. — Не сутулься, что за осанка? Посмотри на свою сестру. Элегантна, грациозна. Я воспитываю тебя лучшее, чем ее. Правильнее. Почему же ты никогда не слушаешься, делая все по-своему? — как только Астория выпрямилась, мать сложила все книги ей на голову. — А теперь, расскажи мне все, что сегодня прочла. На французском, будь добра. Начинай же.
Астория сглотнула, медленно поворачиваясь и зашагала к другой стене библиотеки, покачиваясь. Может быть она и смогла бы пройти безупречно, если бы не тяжесть книг, прибивающих к полу маленькое создание.
— Aujourd'hui, j'ai découvert…
— Громче, Астория. Никто не будет тебя слушать, если ты мямлишь себе под нос. Безупречна не только ты, но и твой голос, твоя дикция, твой ум.
Астория продолжила свой рассказ, почти доходя до поставленной точки. Еще чуть-чуть и можно передохнуть. Мама всегда дает ей передохнуть.
— Почему остановилась? Возвращайся, я должна поставить их на место, пока не вернулся твой отец.
И это было мучением. В библиотеке будто бы стало душно, хотя окно было открыто нараспашку. Ноги будто стали ватными, хотя она привыкла к нагрузке, бегая целыми днями в саду. Астория смотрела на мать. На ее строгое лицо, которое в минуты переходило от веселого в устрашающее. Тори всегда ее боялась. Всю жизнь подбирала слова в разговорах с ней, боясь оступиться. Родители любили ее больше Дафны, она видела это не раз. Но от матери доставалось только ей. Этот свирепый взгляд, сложенные на груди руки, легкий топот ногой, выдающий ее нетерпение и раздражение.
Палома ругала только Асторию, ведь только на нее ей было не все равно. Момент с Дафной давно упущен. Она пошла в школу и долгое время проводит одна, далеко от дома. Ее характер сформировался, а значит старшую не переубедить, но вот Тори… Не ограненный алмаз, который Палома взялась лепить по своим мечтам. Астория должна стать такой, какой она мечтает. Стать счастливой. Миссис Гринграсс все делает для этого. Она даже выбрала ей достойную партию и не ошиблась, видя, как Астория засматривается на молодого Малфоя на приемах.
С тех пор Палома стала совсем взрослой. Но кое-что совсем не изменилось после того случая. Счастья она так и не обрела.
Асклепий казался ей добрым и сострадательным. Ей нравилось, что он не втянут в историю с Темным лордом. Что он всегда весел и делает веселым и ее.
Школьные годы были поистине прекрасными. Асклепий сделал ей предложение, сводил на выпускной бал. Он делал все, что она просила и Палома была ослеплена этим. Она даже не смогла заметить, как ее любимый связался с Лафтерисом. Сначала это были простые посиделки в общей компании. После курение сигар в гостиной. А ведь Асклепий даже не хотел когда-то пробовать эту дрянь.
И вот черед несколько лет, она живет в мрачном родовом поместье, подальше от семьи. У нее двое прекрасных дочерей, а на руке у Асклепия Темная метка, которую он тщательно скрывал от жены долгие годы.
А после ссоры. Ужасные ссоры, переходящие в страшные скандалы с криками до покраснения лиц и обезумевшими глазами. Первая пощечина на глазах у старшей дочери и жгучая боль, которую она затаила до лучших времен. Она проплачется вдоволь, сидя в своей кровати в своей комнате, когда все будут спать. В своей, потому что Асклепий давно настоял на раздельных спальнях, чтобы не нервировать друг друга.
Но самое ужасное, человек, которого она ненавидела больше Асклепия, больше всего на свете, теперь будто бы живет в их доме. Лафтерис все чаще заходит на чашечку чая, мерзко улыбаясь, жадно осматривая ее с ног до головы, думая, что Палома этого не замечает. Но она замечает все. Поэтому фальшиво улыбается, глядя ему прямо в глаза, потому что страха больше нет.
С тех пор Палома стала совсем взрослой. Весь ее страх перерос в ненависть, которая делала ее сильнее. Ненависть помогала держать лицо при людях, не прятаться по углам от ее семьи, от Лафтериса и даже от Асклепия.
Школьные дни остались лишь воспоминанием, а вместе с ними и любовь. Любовь к Лафтерису, а после и к Асклепию.
— Я больше не могу, — вымученно произносит Астория, спотыкаясь и падая со всеми книгами на пол, стирая капрон от колгот на коленях. Она не плачет, хотя безмерно этого хочет. Но слезы — это слабость. Ведь так говорит мама?
— Ты слабая, Астория. Прибери здесь все и тренируйся до тех пор, пока не получится.
Палома стучит каблуками по паркету, доставая из кармана заржавевший ключ от стариной двери в библиотеку. Она закрывает за собой двери на этот самый ключ, пропуская мимо ушей крики дочери.
Может она больше не способна любить? Ее сломали еще тогда. Все началось с того момента, а может с далекого детства, когда мать также запирала ее в библиотеке, пока она не прочитает то, что ей было задано, но она по какой-то причине не выполнила это. Может это случится и с Асторией, и она также будет запирать своих детей в библиотеке, Паломе все равно. Главное, чтобы она получит все, что ей было недоступно. Будет счастливой.
Может это и есть ее любовь? Изощренная и жестокая. Почерневшая со временем. Но ведь мать всегда любит свое дитя, верно?
Продолжение здесь