Инна спешила на работу, не любила опаздывать и злилась, когда возникали всякие неожиданные препятствия в виде пробок, отломанных каблуков, “незаводящейсякакоготочерта” машины, на пути к зданию клиники, где она последние пять лет трудилась на должности врача- кардиолога.
До начала рабочего дня оставалось 10 минут, когда она, подходя к дверям здания, столкнулась с коллегой по работе, Кириллом, который галантно попридержал для неё дверь. Этот Кирилл был очень хорошим врачом, а ещё он был предметом воздыхания чуть ли не половины женского медперсонала клиники в возрасте от 20 до 60 лет. Кирилл заслуженно нёс эту почётную роль, и слава разбивателя женских сердец от слова «легко» окутывала его тревожным и одновременно соблазнительным ореолом. Про его личную жизнь Инна знала, что он женат по второму кругу и опять не совсем удачно, есть ребенок от первого брака и неродной ребенок во втором браке. В общем, вся эта история с женами и детьми никак не мешала Кириллу заводить кратковременные романы на стороне, благосклонно разрешая женщинам действовать и брать всё в свои руки.
У Инны были прекрасные муж и маленькая дочка, дом, как говорится, “полная чаша”, она любила свою работу. Всё в жизни сложилось и срослось. Чего ещё желать? А желала она Кирилла. Наверняка, многие бы сказали, что она с жиру бесится, ищет приключений на свою пятую точку. А ведь она была человеком весьма рациональным, трезвомыслящим и умела ценить то, что имела. Но с мужем они были вместе уже так давно и так стабильно замечательны были их отношения, что ей порой казалось, что она порядком объелась этого деликатеса. Ведь даже красная и чёрная икра и шампанское с ананасами, употребляемые каждый день могут надоесть кому угодно.
Инне было 37 лет, и она чувствовала, что как будто не хватает ей в жизни некоего драйва, какой-то перчинки. Пока она училась в университете, выходила замуж, защищала кандидатскую, рожала ребенка, работала, жизнь текла полноводной, спокойной рекой по проторенному руслу. А ей неожиданно захотелось почувствовать, что она не только любимая женщина своего мужа, но и весьма привлекательна и соблазнительна для совсем посторонних мужчин. Ещё она каким-то непостижимым образом выбирала мужчин из общей, разношёрстной массы, которые носили виртуальные ордена и медали на груди и ещё обязательно корону. Эти мужчины жутко гордились собой, были начинены множеством достоинств, как дорогая грудинка в магазине деликатесов чесноком и специями. Они знали себе цену, гордо несли свой статус, как родовой княжеский герб, и были уверены, что этот мир вертится исключительно вокруг их королевского пупа.
На женщин, которые появлялись в их жизни, они смотрели благосклонно, чуть снисходительно, как на верного вассала, позволяли им себя любить, всячески восхвалять и падать в обморок от восторга, когда их допускали до царского ложа. Всё это мысленно, разумеется. Иначе, если бы они по полной так проявляли себя в жизни, то тогда просто некому бы было выносить за ними царские горшки. Они ж нарциссы, но не идиоты. Женщин Кирилл обаять умел, да и не только женщин. Весь он был такой душка – и ростом высок, и лицом хорош, чертовски обаятелен и вежлив, плюс ещё и умница в работе своей любимой. Почему-то всплывают в памяти слова Иона Грозного (он же Юрий Яковлев) из известной всем старой комедии: «Боярыня красотою лепа, червлена губами, бровьми союзна, чего ж тебе ещё надо, собака?».
Собака-Кирилл был породист, но не гнушался связями с простыми собаками, так как с себе подобными у него плохо получалось. Породистые суки тоже себя не на помойке нашли и сами хотели к себе трепетного и уважительного отношения – за ними надо было ухаживать, ласково почесывая им бочок, угощая вкусной едой и выгуливая их время от времени в достойных для этого местах. Кирилл не дурак, понимал это прекрасно, но не считал этого нужным. Он сам хотел, чтобы его почёсывали и выгуливали, дарили ему безвозмездно ночи страсти и радовались, что он у них есть. Такой породистый и жутко красивый. Инна как раз тоже была породиста, привыкла к должному уходу и вниманию, знала себе цену и носила свою маленькую корону, не задевая ею облака, не занося себя от гордости и ума на поворотах, имея здравый смысл и холодную голову на плечах. Скажем, корона ей не жала и была вполне к лицу и вполне заслужено.
Кириллу же периодически хотелось его коронищу лопатой на голове поправить. Спустить, так сказать, с небес на землю, чтобы и улыбался попроще, и выходил хоть иногда из образа. Жизнь и женщины Кирилла, несомненно, избаловали, и теперь к 40 прожитым им годам, спихнуть его с насиженного воображаемого трона было задачей практически невозможной.
Нравился Кирилл Инне меж тем жутко. Её это порой злило, и досадовала она на себя, такую умницу-разумницу, что штырит её не по-детски от того, когда Кирилл идёт с ней рядом, как он смотрит на неё, как с нею разговаривает. Она не обольщалась, конечно, на его счет ни разу. Так разговаривать и смотреть он мог и с почтенного возраста тётушкой, сидящей у них в регистратуре Татьяной Павловной, килограммов 100 весом и ещё лет в тридцать вышедшей в тираж. Тётушка расплывалась в улыбке от одного своего могучего плеча до другого, как Чеширский кот, когда Кирилл подходил к стойке регистратуры. Со всеми остальными регистраторша была профессионально вежлива и эмоционально равнодушна. Вот она, сила его мужского обаяния! Когда он идёт по коридору и цветы в горшках, стоящие тут Бог знает с какого времени, начинали разворачивать свои скромные соцветия в его сторону и сиять нездешним светом. Хорош, собака, хорош, что и говорить! Но как его заставить действовать и проявляться в её сторону, Инна не знала. Знала только, что Кириллу она тоже нравится, и он не прочь провести с ней ночку-другую, осчастливить её своим вниманием и одарить толикой секса, наверняка качественного, как и сам весь Кирилл– отличник везде и во всём. Но также Инна знала, что он и шагу сам не сделает в её сторону, так как считает по праву своего рождения, что он настолько хорош и умён, что негоже ему, наследному прынцу, за девками бегать. Сами прибегут коль надо. У него другие цели и задачи в жизни, и права он не имеет такой мелочью заниматься, как обихаживать понравившихся ему девиц.
И вот Инна всё это знала и понимала прекрасно, что Кирилл попросту самовлюбленный нарцисс, но поделать с собой ничего не могла. “Тянет и тянет меня, как, прости Господи, в болото. Как будто мужиков вокруг мало, а он один – как клином свет сошёлся… И во лбу звезда горит.” – вспомнились ей почему-то строки Пушкина из Сказки о царе Салтане.
Ну, звезда не звезда, а глаза у Кирилла были что надо, как те звезды на небе – большие, синие, глубокие. И статью он удался и ликом светлым, ну, и на лбу бегущая строка: «Я себя нашел не на помойке, меня мать–царица родила».
Все это Инна про него видела и понимала. Но разумные доводы в её голове хороводом убегали в неведомую даль, как только она его видела. Кирилл всегда с ней был мил, сыпал комплиментами, целовал ручки. Ножки не решался, хотя и восхищался ими, так как чувствовал опасность в этом для себя лично и для комфортного существования в рабочем пространстве оной больнице, где вместе они трудились во благо.
Весь этот милый, но явно затянувшийся флирт, начал тяготить Инну. Ситуация требовала движения и развязки. Кирилл распушал хвост вокруг неё, смотрел так, как будто вот-вот случится то самое главное, для чего мужчина и женщина на свет друг для друга родились, но ничегошеньки не делал. Боялся, как подозревала Инна. Каким угодно можно было считать Кирилла, но точно не дураком. А заводить отношения с замужней женщиной, да ещё и коллегой по работе – это надо быть дураком дважды. При виде Инны, которая и вправду Кириллу очень навилась – такая вся тонкая, с копной вьющихся волос на голове, изящно посаженной на тонкую, красивую шею – две лампочки включались у него в мозгу. Одна, которая включается обычно у всех мужчин при виде сексуально притягательной для них женщины. Другая загоралась красным тревожным светом, сопровождаемая резким звуковым сигналом и означала высокую степень опасности – Не влезай, убьёт!
А Кирилл себе три раза соломки подстелит, если опасность почует. Заводить интрижку с такой Снежной Королевой, как Инна – это всё равно что заниматься бобслеем – круто смотреть, как другие это делают, чувствовать их драйв, мысленно проживать эти эмоции, но только мысленно!
Кирилл не любил резких движений, оберегал по возможности свою жизнь от потрясений. Стремился жить как ребёнок – легко и радостно, хотя жизнь, конечно, подкидывала время от времени ещё те задачки.
Одним словом, Инна и Кирилл переглядывались, улыбались и кружили вокруг в брачном танце уже более двух лет. Это угнетало. Инна стала серьёзно подумывать о смене места работы – хотелось расти в своей профессии, действовать, применять полученные знания и накапливать ценный опыт. Эту клинику Инна любила, коллектив здесь тоже был довольно дружный. Но она чувствовала, что давно выросла из этих штанишек, и на данном этапе перспектива роста сидя в этом кресле и в этом кабинете была нулевой. Опять же – с глаз долой, из сердца вон! – касательно Кирилла. Когда Кирилл узнал, что Инна отрабатывает последний месяц, то как-то растерялся, засуетился и казалось, что вот-вот начнёт метать икру, то бишь всё-таки начнёт действовать и проявляться по отношению к ней.
Как-то Инна сильно задержалась после работы. Надо было разобрать кое-какие бумаги и вещи, разные безделушки, которые накопились в её маленьком кабинетике за пять лет работы. Ещё у Инны на подоконнике и шкафчике, на самом верху стояли цветы в горшках. Самые неприхотливые, не из тех, которым то зябко, то жарко, и которые требуют полива медвяной росой строго в определённое время, а самые, что ни на есть офисные варианты. Освежают глаз зеленью и делают для пациентов пространство кабинета более располагающим к взаимодействию с врачом.
Инна обрезала подсохшие листики и протирала влажной тряпочкой зеленые,напевая под нос какую-то детскую песенку. На шкафу стояли два горшка с цветами, название которых Инна позабыла. У них были длинные, перистые листья и время от времени они выпускали стрелки, на которых появлялись махонькие белые цветочки. Инна была довольно высокой, но без стула до горшков ей было неудобно доставать. Поставив стул поближе к шкафу, Инна взяла леечку и полезла поливать свои дорогие растения.
В энтот самый момент по неведомым законам Земли и силам притяжения дверь в кабинет открылась и на пороге образовался Кирилл. Естественно, во всём белом. Это было так неожиданно, да ещё и открыв дверь, Кирилл задел стул, на котором стояла Инна. Стул покачнулся, вода из лейки полилась на халат, точнёхонько в самое интересное место, в вырез халата, и Инна начала падать.
Ну, вот в жизни тоже так бывает, как в кине. Кирилл подхватил Инну в полёте со стула и её грудь оказалась прямо перед его носом. Забавно было наблюдать, как глаза Кирилла становятся размером с блюдца. Как могла это всё заметить Инна за несколько секунд, непонятно, но вот заметила. И как в замедленной съёмке видела очень близко его губы и его расширившиеся, как у хищника, ноздри, и чувствовала кольцо его рук у себя ниже талии. Раз… два… раз… два… вдох… выдох… вдох… выдох…
Видимо так долго они ходили вокруг да около друг друга, что накопившееся напряжение в теле и желание быть вместе, которое долгое время закупоривалось на ключ, вырвались на свободу. И нахрен сейчас вылетали из строя предохранители один за другим, как пуговицы на Иннином халате, которые Кирилл начал просто рвать непослушными пальцами.
Мозг в таких случаях удаляется на покой. Здесь его просто запинали инстинкты, как рослые, мордастые двоечники хлипкого ботана. Сейчас Инна не думала о том, какое на ней белье, и не пахнет ли от неё бутербродом с сыром, который она не так давно съела. Сейчас ей было всё равно, будь на ней хоть бабушкины панталоны в горошек и пахни она хоть скипидаром. И во что одет Кирилл, и бриты ли у него подмышки, и пахнет ли от него водой от “Гермес” – волновало её примерно так же, как есть ли жизнь на Марсе и кто сейчас у марсиан является президентом.
Она так долго ждала этого и по всему было понятно – ждала очень взаимно, что не побеспокоилась про меры безопасности. И по закону жанра в этот момент в дверь вперлась уборщица Марь Иванна, милейшая, надо сказать, бабуля, которая сейчас вызвала только одну сильную эмоцию негативного характера: «Какого чёрта?!».
-Ой, голубушка, Инночка Валентиновна, простите меня старую. – запричитала бабуля, толкая ногой ведро с водой обратно, и пятясь задом из дверей кабинета, как челядь из барских покоев. – Я не подумала, что вы ещё здесь. - и кивая, и чуть не кланяясь в пол, залепетала, - Здрасьте ещё раз, Кирилл … эээ…Алексеевич. Простите, что нарушаю… у вас переговоры, да… работа… понимаю, врачи – народ ответственный, серьёзный… горят на работе…
В общем, бабка понесла уже какую-то ахинею от смущения и неожиданности, но момент был нарушен и испорчен её вторжением – это факт.
Неловкое молчание воцарилось в кабинете. Инна пыталась как-то привести в порядок растерзанный халат и собрать на голове волосы в подобие строгой причёски. Кирилл молчал как провинившийся школьник и не знал куда деть руки. Говорить начали одновременно, сбились и снова попытались и опять одновременно. В результате Инна сказала, – Стоп! Успокоились оба и взяли себя в руки. Ничего не случилось – землетрясение не началось, и всемирный потоп откладывается. Обо всем поговорим после, когда ты будешь готов.
Кирилл виновато заулыбался, - Ну, что ты, Инночка, какой потоп – мы люди взрослые, тут нет ничего сверхъестественного, всё легко объясняемо…
Он ещё что-то говорил, но Инну зацепило на этой фразе – нет ничего сверхъестественного, всё легко объясняемо… И пока она ехала домой на машине, постоянно прокручивала её в голове. В их притяжении нет ничего сверхъестественного и это так легко объяснить, как зубы утром почистить.
“Да пошел ты к чёрту! – думала Инна, – лёгкий какой! Всё у него просто, как дважды два! Ну, и сиди себе дальше и не делай ничего, не усложняй себе жизнь, да и мне тоже! И жалей, да-да!! жалей потом об этом всю оставшуюся жизнь!»
Инна, конечно, понимала, что таким образом она пытается успокоится сама. Злилась на себя, ещё больше на Кирилла, на уборщицу Марь Иванну, на то, что так и не случилось продолжения. Кирилл просто слился, как обычно, и его чёртово чувство безопасности пересилило все его остальные желания.
«Ну, и не надо! – думала Инна, – Скоро всё равно уйду оттуда и забуду всё, как страшный сон».
Последние две недели Инна почти не сталкивалась с Кириллом на работе. Только на планёрках. И то он старался держаться от неё на расстоянии, как будто она была воронка, в которую может ненароком засосать.
“Вот мужик трус! Как он может мне нравиться? Амёба! – рассуждала Инна, краем глаза наблюдая как Кирилл что-то мило шепчет на ушко рентгенологу Танечке, молоденькой, незамужней девушке с рыжими кудряшками у висков.
“Давай-давай, охмуряй и делай вид, что мы вообще с тобой мало знакомы. Индюк!”
Через неделю Инна уже заступила на первое свое дежурство на новом месте работы. Было трудно, но ей очень нравилось и отвлекало от лишних мыслей. Кирилл отошёл на третий план.
Как-то через пару месяцев Инну пригласили коллеги по бывшей работе на междусобойчик – у двоих девочек сразу в один день был день рождения. Инна с удовольствием приняла приглашение и после работы заехала за одной из коллег – забрать ту из клиники и вместе поехать в кафе. Она решила подождать в машине рядом с клиникой, как вдруг увидела, как из дверей выходит Кирилл. Он тоже увидел Инну и просиял лицом.
“Странно. – подумала Инна, – Я думала, он кинется бежать в противоположную сторону”.
Кирилл подошёл к машине, мило поздоровался и объявил, что все тут без неё скучают, ну, и он, разумеется, тоже. Поболтали пять минут. Всего каких-то долбанных пять минут, и опять Инна ощутила, что этот мужчина притягивает её как магнит, как какая-то порочная игра, какой-то необъяснимый, неподдающийся никакой логике зов.
На Москву опускался тёплый сентябрьский вечер, люди спешили с работы домой, жизнь кипела и продолжалась. И только два человека в одной точке мира зависли на пять долгих минут во времени и пространстве, чтобы опять привести круг Сансары в движение.