Шёл 1987 год. На перроне Станции Болотная лежал камушек. Камень как камень, обычный кусок гранита, добываемый недалеко от станции, серый в крапинку, только одна грань срезана, как зеркало. Такими камнями была отсыпана железная дорога, на них, как на подушке лежали креазоченные деревянные шпалы и всё это служило основанием для рельс, уходящих в горизонт. Ярко рыжая с медным отливом девочка в жёлтых сандалиях собралась было пнуть одинокий камень, но увидела, как сверкнула глянцевая грань, подобрала его, на всякий случай. Камушек хорошо лежал в руке, тёплый от летнего солнца. В вокзальный рупор что-то проговорила тётенька с заложенным носом и по перрону забегали люди.
Мужчина в военной форме шёл размашистыми шагами, держа за руку мальчика, лет десяти, тот часто перебирал ногами, но шёл вровень с отцом. Мужчина остановился, прислушался к голосу из рупора, вздохнул и сел на лавочку. Немного погодя к ним подошла грустная, уставшая, от бессонной ночи женщина. Мальчик, делая вид, что просто прогуливается, подошёл к девочке в желтых сандалиях и не дожидаясь вопроса сказал: «Папу переводят в ГДР, мама переживает. Теперь я за мужика в доме.» Девочка ответила: «А мы недавно переехали в деревню, здесь недалеко, мама в лесхоз приехала, лекарственные травы сдавать тысячелистник, ромашку, целые мешки. Им лесникам положено, травы сдать и орехи кедровые, если есть. Лесхоз далеко от вокзала, надо на тройке ехать почти до конца, вот мама и оставила меня здесь.» Девочка протянула найденный камень и сказала: «Держи, смотри какой красивый, отдашь папе и он обязательно вернётся и мама расстраиваться не станет. У нас в деревне его добывают, стало быть он наш, родной.» Мальчик взял камень и они, сидя на скамье ещё долго о чём-то чирикали. Вокзал дышал сытным воздухом августа, народ подкапливался, уборщица, протирала подоконники и что-то ворчала себе под нос, а народ всё шёл и шёл. Подошла электричка из Новосибирска, перрон встречал постриженными кустами и по обеим сторонам от входа махали пушистыми ветками молодые, зелёные ёлочки. Из вокзального буфета пахло выпечкой и котлетами, вокзал загудел пчелиным роем и разбудил, дремавший городок, под названием Болотное. Девочка в желтых сандалиях вернулась с мамой обратно в деревню, мальчик в казённую квартиру военного городка, ждать отца из «нашей» Германии.
Прошло десять лет. Вечерний Болотнинский вокзал провожал последних пассажиров. Заросший нестриженными кустами привокзальный скверик скучал по прошлым временам, лишь две темно-зеленые ёлки торчали из зарослей. По перрону бежали тётки с авоськами в направлении автобусной остановки, натурально бежали, толкались, кричали кому-то: «Занимай место!» Все знали, что если так не сделаешь, то будешь стоять на одной ноге в старом ПАЗике и дышать в затылок соседу по консервной банке. Автобусы подъезжали к тому, что называлось остановкой, вставали у края большой чёрной лужи и народ, кто в обход, кто напрямую утрамбовывался так, что двери не закрыть.
Июньский вечер затягивался, воздух стал тяжелым и душным, засобирался дождь. Пришла последняя электричка, из полночной темноты, в еле освещенный вокзальный коридор ступила хрупкая медноволосая девушка в желтом платье и желтых босоножках на высоком толстом каблуке. Зал ожидания встретил запахом креазота и хлорки, на засаленном вокзальном сидении устраивался поспать молодой человек в форме училища МВД. Парень не хотел будить ночью маму и решил поспать на вокзале до первого шестичасового автобуса. Девушка тоже ждала первого автобуса, но лежащий в сумочке красный диплом, гордость и волнение отгоняли сон, так не терпелось показать родителям. Она пробовала читать, закрывать глаза и считать овечек, но сон упорно не шёл и ночь казалась длинной. Молодой человек долго наблюдал за ней из-под полуприкрытых глаз, потом встал и исчез в темноте перрона, через несколько минут вернулся, держа в руках мокрую от дождя охапку духмяной сирени, молча протянул букет девушке и выронил из руки маленький камень, серый в крапинку с глянцевой гранью. Обычны кусок гранита, только аккуратно просверленный и на связанной цепочкой капроновой нитке. Девушка подняла камень и сказала: «Где-то я такой видела, давно, ещё в детстве.»
Они говорили до утра, не обращая внимания на обшарпанные стены сонного вокзала и на грозу за старыми деревянными окнами и запах вокруг, как в старом заброшенном доме. Говорили о жизни, что прошла между теми днями как камень упал на этой станции и не было страха и сомнений, перед туманным будущим и не было ничего, кроме них.
Двадцать лет спустя. Вокзал с надписью «Болотная» по своему обыкновению встречал и провожал пассажиров. Перрон блестит помытым асфальтом, две ёлки в скверике возвышаются над клумбами, раскинув широко колючие лапы Автобусы подходят к привокзальной площади как солдаты стройным рядом, никто не мечется и не кричит и все усаживаюся согласно купленным билетам. Исчезла лощина напротив здания, исчезла грязь и копоть, исчез тяжкий запах пропитанных шпал, на их место легли новые железобетонные, как впрочем и буфет, тоже исчез. Всё стало строго, чинно и благородно, кусты пострижены, клумбы цветут, стоят скульптуры, как в старых английских фильмах.
По площади шел быстрым шагом юноша, лет пятнадцати, в кадетской форме и тащил за руку рыжеволосую девочку в желтых с блёстками сандалиях, несущую в другой руке откушенное мороженное, выпрошенное у брата. «Ну давай быстрей, мама уже билет купила, сейчас папа подъедет-ворчал мальчик.» На перроне их уже ждали родители, хрупкая женщина с отливающей медью копной волос и солидный, чуть полноватый мужчина, стоявший ровно как оловянный солдатик. Рыжая девочка сосредоточенно откусывала подтаявшее мороженное и слушала как осипший женский голос откуда-то сверху вещал, что прибывает поезд, который унесет её брата в далёкую Москву. Мама склонилась над юношей и вложила ему в руку небольшой гранитный камушек с одной зеркальной гранью в немудрёной серебряной оправе и на крепкой серебряной цепочке и сказала: Возьми, обладатель этого камня всегда возвращается на эту станцию, живой и здоровый.
Вокзал с гордостью смотрел на благородное семейство и тихо про себя улыбался. Столько жизней проносится мимо и столько судеб остаётся в долгой его памяти.