Из воспоминаний Осипа Антоновича Пржецлавского
Управление (здесь министерство внутренних дел) графа Перовского (Лев Алексеевич) ознаменовалось одним распоряжением общей пользы. Это была "раззия" (здесь "атака") на петербургских шулеров.
Дело о шулерстве возникло первоначально в Москве, там это художество было доведено до совершенства, и действовало так: была организована шайка; она, с помощью многих агентов, узнавала о находившихся и о вновь прибывающих из провинций в первопрестольную столицу богатых, только что получивших наследство, но неопытных субъектах, о жуирах, жаждавших насладиться столичного жизнью.
Члены шайки, люди светские, как "грибоедовский Антон Антонович Загорецкий", легко достигая знакомства с этими "господинчиками", сперва вводили их в так называемый "свет", потом в "полу-свет", и таким образом сделавшись их задушевными друзьями, оканчивали тем, что завлекали их в свой шулерский кружок. Тут были и лукулловские ужины с "дамами" и море шампанского, и т. п.
Все это не могло не нравиться новоприезжим провинциалам. После ужина предлагалась, "для лучшего пищеварения", маленькая игра в банк, в штос, или в кости. "Господинчики", только что получившие наследственные капиталы, или заложившие уже в опекунском совете имения на громадные суммы, поощряемые присутствовавшими при игре красивыми "дамами", естественно не отказывались от такого приятного "препровождения времени".
Тут являлось опять шампанское. Банк метали "отборные артисты". Молодые люди, разумеется, проигрывали все наличные деньги; но этим дело не оканчивалось. К подносимому им вину шулера подмешивали какой-то состав, называемый "кукольванцем". Он имел такое странное свойство, что не лишал физических сил, но затмевая рассудок совершенно, отнимал сознание и память о том, что происходило в настоящем (Lollium temulentum?)
Опьяненный кукольванцем делался "марионеткой", бессознательно делающей всё, к чему его понудят. Когда несчастная жертва была доведена уже до такого положения, тогда из других комнат являлся, с готовым заемным письмом на рассчитанную по состоянию игравшего сумму и с нотариальной книгой, какой-нибудь писец из конторы нотариуса. Пьяного заставляли подписать заемное обязательство и его копию в книге.
По исполнении сего, сонного "господинчика" отвозят на его квартиру. Он там спит обыкновенно около 24-х часов, проснувшись же ничего не помнит из того, что с ним накануне было, даже не может назвать лиц, его угощавших. Он совершенно успокаивается и только говорит себе: а вот-то я славно покутил вчера.
Векселя обыкновенно писались на срок шести месяцев. В течение этого времени они переходили в третьи или в четвертые руки, а с наступлением срока подавались к взысканию. Мнимые должники, ничего не помня, естественно крайне удивлялись, всеми силами протестовали против взыскания; но так как не могли оспаривать своей подписи ни на векселе, ни в нотариальной книге, то, в конце концов, должны были платить.
Все это так и сходило с рук "тогдашним" карточным шулерам. Мошенничества их были обставлены такими псевдо-законными формальностями, что и наблюдательные, и судебные власти, связанные буквой закона, не допускающей протеста в безденежности заемных обязательств, не могли препятствовать взысканиям. Шайка шулеров так бы и продолжала блаженствовать, практикуя и далее свою систему. Но их попутал лукавый демон любостяжания, называемый Маммон: они захотели сразу получить большой куш, и вот что в Москве случилось.
Приехал туда повеселиться молоденький артиллерийский офицер О-н. Шулерам, через агентов, стало известно, что он имеет хорошее состояние, но главное, что у него есть бабушка миллионерша, не имеющая других родных, влюбленная во внука, единственного её наследника, и которая дает ему денег без счету. По всему этому О-н был самым "вожделенным господинчиком".
Члены "почтенной корпорации", все люди "светские", не преминули познакомиться и сблизиться с молодым артиллеристом. Устраивали у себя, то тот, то другой, вечера с ужинами, a lа regence, с шампанским и кокотками. После ужина "артисты" метали маленький банчик.
О-н принимал угощения, но, увы, он не пил никакого вина, и не играл ни во что. Что же с ним делать? Так себя спрашивали на консилиумах шулера, а упустить такую добычу было для них немыслимо. И вот как они разрешили этот вопрос.
Одну из участвовавших в ассоциации кокоток, именно ту, которая более других нравилась О-ну, они заставили написать к нему, назначая свидание. Место для этого было подобрано с большой предусмотрительностью от всяких случайностей. Это был маленький, совершенно пустой, особняком стоявший дом, в одном из самых пустынных переулков Москвы, состоявшем из одних почти огородов и заборов.
Возле самого дома стояла полицейская будка. О-н приехал на извощике; впускавший посетителя лакей заплатил извощику и велел ему ехать прочь, сказав, что господин останется на ночь.
Войдя в очень невзрачную квартиру, О-н напрасно искал прелестницу, назначившую ему свидание. Вместо её приняли молодого человека личности, совершенно ему незнакомые и самого непривлекательного вида. О-н обошел всю квартиру, не находя в ней того, чего искал, и, подозревая какую-то "мышеловку", хотел уйти, но нашёл все двери запертыми, и принявшие его у входа объявили, что он не уйдет, пока не исполнит одного непременного условия.
Оно состояло в том, что он должен подписать на гербовой бумаге и в нотариальной книге заемное обязательство в 150000 р. задним числом и сроком на шесть месяцев, на имя такого-то, также незнакомого ему, господина. О-н, разумеется, отказался, вспылив, назвал этих господ "разбойниками" и т. д.
Тогда эти же господа заявили, что его будут сечь розгами до тех пор, пока он не поумнеет и не сделает того, чего требуют. Когда и за этим О-н не согласился, то его раздели и секли нещадно. Напрасны были его крики о помощи; её ни откуда не являлось. О-н оказался в таком положении, в каком бывали при Иоанне Грозном пытаемые Малютой Скуратовым, признававшиеся во всем, чего не делали. О-н согласился на всё и подписал всё. Его отвели в какую-то каморку, и уложили полуживого на ночь.
Придя немного в себя, О-н попытался убежать; дверь нашел запертой, но ему удалось выскочить в окно и в глухую ночь он побежал в свой нумер гостинцы. Дождавшись дня, он отправился прямо в военному генерал-губернатору и рассказал всю историю.
Главный начальник не совсем поверил странным подробностям рассказа, подозревая в этом какую-нибудь "амурную авантюру". Однако ж сделано было распоряжение о производстве строгого следствия и таковое поручено доверенному чиновнику.
Но потерпевший не мог дать следователю ясных указаний. Он забыл название переулка, место истязания; они много проездили вместе по Москве, пока О-н узнал, наконец, искомый дом. В нём живой души не было, и по показанию будочника, он давно уже стоит пустым, а в ночь происшествия никто в этот дом не приезжал и он, будочник, не слышал в нём никакого крика, ни шума.
То же показали и немногие живущие в таком расстоянии от дома, что могли услышать крики. О-н не мог назвать следователю и того лица, на имя которого писал заемное обязательство, так как и в самом этом акте, и в нотариальной книге, для имени мнимого заимодавца оставлен был пробел. Оставалось просмотреть книги всех московских нотариусов; но как заемное письмо О-на было написано задним числом, то поиски эти стоили бы немалого труда.
Но в счастью и его, и следователя, писец нотариуса, у которого все эти подлоги совершались, спьяну проговорился и стало известно, что шайка имела одного нотариуса в своей среде. Загорелось огромное дело, тем более, что в одном из игорных центров случилось смертоубийство, за которое виновные были сосланы в каторгу.
Обнаружилась связь московских шулеров с петербургскими, и министр Перовский горячо взялся за это дело. Поводом к обнаружению подобной шайки в Петербурге послужило следующее обстоятельство.
В собственном доме, на углу Гороховой и малой Морской, жила старая княгиня Голицына (Наталья Петровна), мать тогдашнего московского генерал-губернатора (Дмитрий Владимирович Голицын), известная в высшем обществе под названием Princesse moustache. Она была уважаема государем (Николай Павлович) и особами царской фамилии, а как имела прославленного в городе повара, то государь и кто-нибудь из царственных особ удостаивали ее по временам своим сотрапезничеством.
В таких случаях княгиня обыкновенно приказывала сервировать обед на серебре, подаренном императором Петром I одному из предков княжеского дома. Раз, когда государь должен был обедать у княгини, вошел к ней дворецкий и, став на колени, со слезами заявил, что "исторический сервиз" не будет подан к обеду, потому что он заложил его в ломбард и не имеет возможности выкупить.
Причиной этого поступка было, по словам виновного, то, что он, производя какую-то коммерцию, проторговался, закладом этим надеется поправить свои дела и тогда выкупит "свой" сервиз. Княгиня тотчас же распорядилась о выкупе, и сервиз к обеду был готов. Дворецкий был заменен другим, более надежным лицом, а вместе с этим стало известным, что он никакой торговли не производил, а играл в карты и был обыгран шулерами. Тогда же узнали, что игра производилась в особых комнатах трактира "Вена", напротив дома княгини Голицыной.
Следствие о петербургских игроках было поручено министром Перовским одному из состоявших при нем чиновников для особых поручений.
Кроме мелких, трактирных и кабачных искусников, вращавшихся в низших слоях населения, всему городу были известны шулера высшего полета, принимаемые в обществе, как-то: гг. С., Г., Б., Л., К., Е., князь О., Г., К., и т. д. Некоторые из них имели собственные дома и давали вечера. Все они были привлечены к следствию, но никто из них не был пойман на деле и никто не признался в азартной игре.
А как это происходило в то время, когда еще для уличения виновного в преступлении требовалось собственное его признание, то следствие кончилось ничем. В производстве его наиболее замечательно было объяснение одного из этих господ, С., который, как всем было известно, всё свое значительное состояние приобрел игрой. На допросе он сказал, что не играет ни в какую игру, а карты знает только по пасьянсу, который часто раскладывает.
Все люди домашней прислуги подтвердили его слова. Но по обыску открыт был большой сундук, стоявший в передней. В нем оказалось большое количество карт, углы и край которых были загнуты в виде паролей и на пэ, что и составляло наглядное доказательство, что в доме играли в банк ил в штос. Но камердинер и тут нашелся. Он сказал, что эти карты служат для чистки золочённых пуговиц на фраках их господина и то, что имело вид паролей, делалось для сохранения самого платья от последствий чистки.
Несмотря на запирательство виновных, на основании собранных улик и показаний пострадавших, положено было внести дело в сенат. Составлена и напечатана записка в огромном фолианте. В ней заключались и главные описания из похождений шулеров московских. Все, однако ж, обвиняемые оставлены были на свободе, и наконец, накануне доклада, дело из сената вытребовано было шефом жандармов, графом Бенкендорфом (Александр Христофорович), "для некоторых соображений".
Оно так и осталось нерассмотренным в судебном порядке. Третье Отделение собственной е. и. в. канцелярии, вероятно, по почерпнутым из этого дела указаниям, приняло меры к обузданию запрещенной игры. Это, однако ж не помешало председателю управы благочиния, Клевенскому (Иван Гаврилович) в 1850-х гг. проиграть хранившиеся в управе деньги, более 300000 р.
Правда, что часть их он проиграл не в азартную игру, а в преферанс, и что в выигрыше участвовало лицо не то, чтобы высокопоставленное, а в свое время очень влиятельное и также, как Клевенский, принадлежавшее, хотя в высшей сфере, к блюстителям благочиния.
Хотя кампания, предпринятая гр. Перовским против "рыцарей зелёного поля", не вполне увенчалась успехом, все-таки она имела благотворные последствия. "Рыцари" умерили свою деятельность, стали с большей осторожностью избирать свои жертвы, и в этом был уже известный процент пользы.