Начало можно прочитать здесь: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11, часть 12, часть 13 и часть 14.
Мигель вышел на перрон, и его подхватила, увлекла гомонящая на разные голоса толпа. Он даже не понял, как очутился в метро, хотя досконально изучил маршрут. Софья заранее купила бумажную карту. Он твердил, что ему достаточно интернета. Проговорили всё дома перед отъездом. Да, она права, что надо всё выяснить. Это он привык жить в неведении и плыть по течению. Теперь же предстоит пойти против ветра.
Людской поток двигался в противоположном его маршруту направлении, и мужчина стал пробираться к выходу, то останавливаясь, то пытаясь обогнуть спешащих людей. Куда они все несутся? Нет, здесь надо работать локтями, идти напролом. Только сейчас он понял, что оказался не на той линии. Нужна пересадка. Кое-как разобравшись в хитросплетениях направлений подземного транспорта, Мигель наконец-то вышел на своей станции, изрядно устав от мельтешения перед глазами и шума. Отель был забронирован. Хорошо бы ещё перекусить и выспаться как следует перед завтрашней встречей.
Следующим вечером
Он переступил порог зала, предъявив пригласительный билет, который получил благодаря Константину Леопольдовичу, а вернее, через его знакомых, и оказался среди людей разных возрастов, разной внешности и комплекции, которые стояли группками, общаясь, или по одному, рассматривая экспонаты на выставке.
Его приветливо встретил знакомый коллекционера, который был вхож в это общество. Он протянул руку для приветствия и провёл в сторону мужчин преклонных лет и одной почтенной дамы в дальнем углу зала. Что-то негромко сказал высокому седому старику в хорошем костюме и указал на Мигеля. Старик обернулся – внимательные глаза, выправка, как у военного, уголки тонкого рта опущены. Это был сеньор Грегорио Креспер, председатель общества испанской культуры, где собирались потомки выходцев из этой страны.
К нему обратились по-русски. Мигель поздоровался и как можно более кратко изложил свою историю, рассказав о туфлях. Они с Соней всё это обговорили заранее. Она ни на чём не настаивала, просто сказала, что лучше заранее подготовиться, чтобы на месте не забыть что-нибудь важное.
– Как Ваше имя? – переспросил старик, взглянув на туфли. – Я не расслышал.
– Михаил Вербин. То есть… Это по паспорту. Настоящее моё имя – Мигель.
Сеньор Креспер, стоявший вполоборота, повернулся всем корпусом и смотрел на нежданного гостя теперь со странным выражением лица. А потом даже надел очки слегка дрожащими руками. То есть попытался надеть, но дужки никак не попадали за уши, будто человек пребывал в некотором волнении.
– Как Вы сказали? Мигель? Сколько Вам лет? Как звали Вашу мать? Из какого города Вы приехали? – старик достал платок из нагрудного кармана, промокнул лоб и зачем-то стал протирать очки. – Позвольте ещё раз взглянуть на туфли… Нет, этого просто не может быть…
Мигель-Михаил ничего не понимал и не знал, на какой вопрос отвечать. Он просто стоял со свёртком, держа туфли на вытянутых руках, и переводил взгляд с одного человека на другого, а люди подходили, обступая их кольцом.
– Кто Ваши родители? – наконец, задал главный вопрос председатель.
– Если бы я знал… – Мигель подумывал уже убрать туфли обратно в чехол, ведь это он приехал выяснить происхождение туфель, а получается, допрашивают его самого… Что всё это значит…
Дома
Небо, с утра затянутое тучами, к вечеру прояснилось. На голубоватой полупрозрачной кисее проступали сиреневым отливом следы подтаявших облаков, которые сужались у горизонта, вытягиваясь в тонкие, едва заметные штрихи. Мыслей не было. Столько событий за последние дни, а вернее, информации, что она уже не вмещалась, изливаясь словами. Разговоры, разговоры… Сейчас ему хотелось просто помолчать и потом как следует всё обдумать, разложить по полочкам.
Выходит, он не сирота. Его отец уехал когда-то на свою родину, а когда вернулся за семьёй, не нашёл ни жены, ни ребёнка. Он подавал запросы, расспрашивал соседей. Никто ничего не знал. Сложность в том, что у него была фамилия матери плюс имя, которое изменили в интернате. Потом его перевели в другой, в соседнем городе. Хорошо, отец жив-здоров. А мать?
Соня сидела на диване, поджав одну ногу, и пролистывала что-то в ноутбуке. Она окликнула Мигеля, но он настолько был погружен в себя, что даже не обернулся.
– Миша, мне сейчас написал Константин Леопольдович. Он только что разговаривал со своим знакомым из общества испанской культуры. Там все в невероятном волнении, ведь ещё одна загадка почти разгадана, ещё одна семья их соотечественников скоро воссоединится.
– Что? – Мигель оторвал взгляд от окна.
– Но, понимаешь, новости такие… Твой отец, не сказать, чтобы очень уж состоятелен, но собрал средства и через общих знакомых нанял человека, бывшего, из органов. Тот сразу сказал, что надо поднимать старые нераскрытые дела, но прошло много лет, сохранилось ли что в архивах… – Софья перевела дыхание и продолжала. – Тебя маленького нашли у железнодорожной насыпи. При тебе были вещи, и проще всего было решить, что мать тебя оставила, тем более, ребёнка никто не искал. Бывший следователь изучил архивы в том районе и обнаружил запись о происшествии: под колёсами поезда, дальше от станции, погибла… молодая женщина. Документов при ней не оказалось, родственники не заявляли о пропаже, и дело спустили на тормозах. Следователь считает, что она погибла не там, просто её протащило составом. Если бы твой отец приехал раньше и забил тревогу, возможно, удалось бы что-то выяснить и забрать тебя из интерната. Но он вернулся больше года спустя…
Мужчина вышел на балкон, девушка последовала за ним. Город лежал внизу, тускло поблескивая огнями, шум почти не доносился, зато усилился ветер.
– Сколько всего я передумал о матери, – голос Мигеля дрогнул. – Я злился на неё, я молил её вернуться, даже ненавидел одно время. А она… А с ней такое случилось… Я не мог представить… Что же я за сын…
– Не надо корить себя. Так сложились обстоятельства. Никто не виноват, Миша…
– Но у меня была ещё бабушка. Почему она никого не искала?
– Следователь выяснил, что вскоре её забрали дальние родственники в другой город, убедив, что дочь с внуком в спешке уехала в чужую страну. Они уговорили совершить родственный обмен, продав дом в деревне. Но по-настоящему она там была никому не нужна и провела последние дни в одиночестве, да ещё на подселении, – Софья увидела, как на лице Мигеля заходили желваки. – В любом случае, твой отец скоро приедет, и вы, наконец, увидитесь. У тебя большая семья, два брата и сестра. Их фамилия Арайя. А туфли в роду передавали по наследству. Знаешь, из твоих братьев никто не танцует. Только ты, – Соня улыбнулась. – Удивительно, ведь ты только наполовину испанец. Даже не так, наполовину – твой отец, ведь его мать русская.
– Я всё не могу поверить… У меня… отняли семью, ребёнком я мечтал о ней. А теперь даже не знаю, что сказать… Ещё столько вопросов... Почему за туфлями идёт охота? Что в них такого необыкновенного?
– Всё выяснится, рано или поздно. И всё будет хорошо. Ты сам решишь, уехать тебе или остаться. Ты сможешь найти себя где угодно, мастеровые руки нужны везде. Твоя семья ждёт тебя с нетерпением. Твой дед не дожил до этого дня, он был советским лётчиком, героем войны. Но он считал, что они должны вернуться на родину, хотя о своих однополчанах и второй родине никогда не забывал. Об этом тебе, конечно, расскажет отец.
– Мой отец уехал когда-то. Наверное, он не мог поступить по-другому. Но я… я не хочу терять самого близкого человека, – повисла пауза. – Прошу тебя быть со мной. Я не подарок. Я привык быть одиночкой. Так проще, когда в ответе только за себя. Но теперь мне нужно другое, хочу свою собственную семью, – он повторил последние слова несколько раз. – Только не отвечай сразу. Я знаю, что у тебя образование, я тебе не ровня, да и ты для меня слишком молода. Сколько тебе? Двадцать семь? Тридцати ещё нет, точно.
– Мне? – Софья не знала, на какой вопрос отвечать и нужно ли отвечать вообще. – Что ты… Мне уже тридцать восемь.
– Не может быть, – Мигель обернулся. – Зачем ты обманываешь…
– То есть ты… ты берёшь свои слова обратно? Теперь я для тебя слишком… стара? Так знай, Михаил Вербин, ты можешь сменить фамилию, но что я ни за что не буду Арайя. А вот твоя нынешняя фамилия мне очень даже нравится. Софья Вербина, по-моему, звучит неплохо.
Мигель не мог поверить ушам, но не успел он осознать сказанное, как Соня заявила:
– Сейчас я иду на кухню заваривать чай. У тебя есть время, чтобы передумать, – Мигель не видел, как хитрые искорки блеснули в глазах девушки.
Пару веков назад…
Старый мастер придвинул ближе масляную лампу. Перед ним лежали туфли, которые он сделал для своего самого любимого ученика. Великолепная работа, чего уж греха таить. Дон Гильермо, хотя сейчас его никто не видел, горделиво приосанился и снова склонился над столом. Тонкой длинной иглой он что-то процарапывал на подготовленной заранее узкой полоске кожи.
Этот прохвост долговязый Луис думает, что остался незамеченным… Но он-то сразу услышал, как скрипнула дверь. Что-что, а слух у дона Гильермо отменный. Неужели он видел камни? Этого нельзя исключать. Как и нельзя быть уверенным, что у Луиса на уме.
Башмачник вскрыл один каблук и разгладил пальцами кусочек кожи. На поверхности едва можно было различить слова: «Труд ценнее сокровищ». Он медленно и аккуратно скатал полоску. Сжал поплотнее и сунул внутрь.
Каждый день он вспоминает почившую давно супругу. Бог не дал им детей, а вот ученик Алваро Арайя стал ему больше, чем сыном. Но успеет ли он поговорить с Алваро обо всём, о чём отец разговаривает с сыном… Пусть хоть останутся эти слова. Будет же мальчишка когда-нибудь чинить туфли, вот и найдёт крошечный свиток. Так сложилось, что ему самому передать дело всей жизни некому. Алваро, возможно, повезёт больше. Ведь как он танцует... Быть может, и его потомки станут танцевать, прославив весь род. Хотя бы на первых порах туфли от Гильермо Лагоса сослужат ему добрую службу...
Дон Гильермо торопился – завтра попойка у приятеля, и он не в состоянии будет держать в руках молоток. Что же делать с камнями? Впереди ещё целая ночь, и он обязательно что-нибудь придумает. Ведь он ремесленник. Мастеровой человек, есть голова на плечах.
Что бы ни случилось, подумал дон Гильермо, этот мир спасут любящие сердца и мастеровые руки. Пока на земле живёт любовь, пока стучат молотки в мастерских, пока шьют, ткут, лепят, малюют, пекут хлеб… Пока человек занят любимым делом, пока работа приносит ему радость… Пока поют и танцуют, даря радость себе и другим… В эти минуты никто не станет помышлять о злобе или предаваться алчности.
Ведь если человек увлечён делом, если он нашёл своё призвание, тогда его душа расцветает, он счастлив… И это счастье, частичка его души, его добрых помыслов отправляется в этот несовершенный мир и расходится, как круги по воде…
Закатное солнце мелькнуло в окне последним ярким лучом, который, мазнув по стеклу, отразился и рассыпался на тысячи маленьких осколков, бликов, солнечных зайчиков. Они запрыгали по стенам, засверкали, заиграли, словно подтвердив слова старого мастера…