Сгорбленный, сухонький монах в залатанном подряснике шарил по углам тесной кельи, светил фонариком, заглядывая то в шкаф, то под кровать, хмурился... Братья наблюдали за духовным наставником и недоумевали: что такое ценное потерял отец Нектарий в своей комнатке? Шло второе десятилетие ХХ века. До закрытия Оптиной пустыни оставалось всего несколько лет.
В феврале 1918-го отряд красноармейцев прибыл в монастырь. Представители новой власти славно похозяйничали в обители и в скиту — именно с такими вот электрическими фонариками они обыскивали монашеские кельи, обшаривали все углы, бесцеремонно выбрасывали вещи из шкафов, переворачивали кровати, а потом подробно описывали всё монастырское имущество…
Последние шесть лет существования одного из самых знаменитых монастырей России, Оптиной пустыни, пришлись на годы смутные, сумбурные. Подготовка к войне, а потом и сама война. Как грибы возникают новые партии. Революционеры-агитаторы выступают на заводах, фабриках, на фронтах. В деревнях — крестьянские волнения и бунты, в среде интеллигенции — брожение умов. Поэты и художники, писатели и философы, аристократия, армия и студенчество — сумятица везде. Потом отречение государя, одна за другой революции...
Именно в эти годы, начиная с 1912-го, духовным наставником братии в Оптиной был старец Нектарий. Умнейший и образованнейший человек своего времени, он не просто осознавал происходящее, но, предчувствуя грядущую катастрофу, предупреждал окружающих о будущем, причем зачастую делал это средствами, которые человеку стороннему могли бы показаться абсурдными. Но видимо, эпоха абсурда требовала именно такого языка.
КУКОЛКИ ДЛЯ ВЛАДЫКИ
Внешне отец Нектарий производил довольно странное впечатление: в молодости, говорят, был красавцем, а под старость — бородка клинышком, ноги распухшие, как брёвна, от постоянного стояния на молитвах, лицо без возраста — в одну секунду старческое, в другую — по-юношески живое и выразительное. Поведение старца было ещё более непонятным —- удивляло даже тех, кто его знал давно, а несведущих порой просто пугало.
Старец юродствовал. Наденет поверх подрясника цветную вязанную кофту — несуразную, не по размеру — и расхаживает по скиту. А то вовсе халатик на голое тело накинет, красный бант — на грудь и красуется, смущает братию. На трапезе шалит: сольёт кислое, сладкое, солёное в одну миску, и ест-нахваливает! Завёл себе даже граммофон, хотел в скиту крутить пластинки, но скитское начальство узнало — не позволило. Натащил в келию всякого хлама — камешков, стёклышек, глины, сложил в шкафчик и стал всем хвастаться: «Глядите, какой музей у меня!»
В 1910-х годах в Оптину приехал епископ Калужский Феофан. Высокий гость заходил в келию старца Нектария с откровенным недоверием. В святость нового ясновидца, о которой владыке неоднократно докладывали, Феофан не верил. И в своих предположениях не обманулся: когда он заглянул в келию, Нектарий там... играл в игрушки! На митрополита даже головы не поднял, будто и нет его. Детскими безделушками была заполнена вся келия Нектария — самолётики, автомобильчики, паровозики, пароходики... Сейчас монах разложил перед собой кукол. Взял одну. Забормотал что-то сердито, Феофан едва разобрал слова: «В тюрьму тебя! В камеру! Так-то вот!» Взял другую: «И тебя накажу! Плохая!» Третью вообще колотить принялся: «Эдак тебе, будешь знать!..»
Можно представить, о чём думал владыка, покидая келию старца. Уж какая там святость! Старческая немощь, и ничего боле. Видимо, повредился умом Нектарий...
Прошли годы. После революции семнадцатого года смысл странных поступков Нектария начал открываться людям. Монастырь превратили в музей («Глядите, какой музей у меня!»). Студенты, курсистки и служащие, по нищете Гражданской войны, стали ходить на работу босыми, надевали пальто поверх рваного белья, но на груди у каждого красовался красный бант (точь-в-точь как старец). А что же стало с владыкой Феофаном, который так изумлялся куклам Нектария? Он попал в ссылку. Жил в доме жестокого хозяина по фамилии Плохин, очень страдал от его бесчеловечного обращения. В 1937 году Феофана арестовали. В спецкорпусе Нижегородской тюрьмы владыку жестоко пытали — били, посадили в подвальную камеру, которую заливали водой. Тогда-то Феофан вспомнил Оптинского юродивого: «Грешен я перед Богом и перед старцем: всё, что говорил, это было про меня, а я думал, что он ненормальный...» В октябре 1937 года митрополита Феофана расстреляли.
Да, слова и поступки отца Нектария действительно могли казаться людям непонятными и вызывающими. Но отец Нектарий не самовольничал — на своё юродство он получил благословение старцев. Под юродством преподобный смиренно скрывал свои духовные дары — умение советом помогать людям выходить из конкретных и очень сложных жизненных ситуаций и предупреждать их о грядущих испытаниях...
«НИКОЛКА ПРОСПИТСЯ — ВСЕМ ПРИГОДИТСЯ!»
Последний оптинский старец, преподобный Нектарий стал таковым, в общем, случайно. Никаких предпосылок, кроме Божьего Промысла, к тому не было. Происхождение у будущего иеромонаха было самое что ни на есть рабоче-крестьянское, образование — начальное...
Николай Тихонов родился в провинциальном Ельце в 1857 или 1858 году. Родители мальчика любили, но растили в строгости. Учиться определили в сельскую школу. Отец, рабочий на мельнице, умер, когда Коле было семь лет. Мать пережила мужа на четыре года, успела устроить сына в купеческую лавку. В одиннадцать лет Коля Тихонов, красивый, кудрявый, тихий мальчик, остался сиротой. До восемнадцати лет работал младшим приказчиком. Много читал, всё свободное время проводил в храме.
У старшего приказчика была красавица-дочка. Молодые друг другу глянулись. Отец девушки уже готовил свадьбу, купец Хамов был не против, только посоветовал получить благословение у столетней мудрой схимницы Феоктисты, духовной дочери святителя Тихона Задонского. К ней в Ельце все ходили за советом.
Старица сама благословения не дала — отослала Николая в Оптину пустынь, к старцу Илариону, тем самым определив его судьбу. Хозяин отпустил юношу неохотно, не дал в дорогу ни копейки. Так и пришёл восемнадцатилетний жених в монастырь с одним Евангелием. Не знал ни Илариона, никого другого в обители. А народу в Оптиной в ту пору собиралось много — к известному на всю Россию старцу Амвросию приходили толпы людей.
Николая поразила красота обители и её окрестностей — всюду цветы, зелёные луга, корабельные леса... Жиздра извивается, на солнце блестит. Белоснежные монастырские стены с башнями и флюгерами-ангелами...
Встречные отцы-монахи отсылали его один к другому. Наконец, юношу принял у себя сам старец Амвросий. Высокопоставленные, знатные паломники порой дожидались приёма у преподобного неделями, но нищего необразованного сироту святой, по каким-то своим резонам, позвал сразу. Два часа проговорили и... не вернулся юноша к невесте, навсегда остался в скиту.
ОТЦЫ-НАСТАВНИКИ
Два великих старца взяли юношу под крыло: духовным отцом его стал преподобный Анатолий (Зерцалов), а главным советчиком — сам Амвросий Оптинский! Они-то и сформировали из малообразованного сироты исполина духа, которому через много лет читал свои рукописи философ Константин Леонтьев и к которому обращался за советом сам святой Патриарх Тихон.
А начиналась «монастырская карьера» молодого человека очень скромно. Шёл 1876 год. Первым послушанием Николаю Тихонову назначили уход за теми самыми монастырскими цветами, которые так ему понравились. Потом Николай стал пономарём. Очень старался, недосыпал, опаздывал в церковь, пугал монахов красными опухшими глазами. Жаловались на него старцу Амвросию. А тот лишь улыбался да приговаривал: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится».
Книг у Нектария было много — заказывал сам, привозили и дарили приезжающие... Конечно, это были не только богословские и святоотеческие издания. Математика и живопись, литература русская и иностранная, география и история, французский и латынь — всё интересовало затворника. Сам батюшка к людям не выходил, но к нему приходили сотни людей. Среди посетителей были и учёные, и художники, и философы. Иеромонах тесно общался с писателем, публицистом, врачом, дипломатом Константином Леонтьевым, а живописи Нектария учил Александр Болотов — художник, друг Васнецова и Репина, основавший в обители иконописную мастерскую. «Я к научности приникаю», — любил говорить преподобный.
Результатами размышлений батюшка щедро делился со всеми, соединяя порой в своих рассуждениях научные термины и богословие: «Жизнь определяется в трех смыслах: мера, время, вес. Самое доброе, прекрасное дело, если оно выше меры, не будет иметь смысла. Ты приникаешь к математике, тебе дано чувство меры. Помни эти три смысла. Ими определяется вся жизнь».
По многочисленным игрушкам, которые дарили Нектарию дети, присылали и привозили знакомые, — музыкальным шкатулкам, машинкам и самолётикам — святой составлял себе представление о современной технике, по книжным новинкам — о литературе, о системе образования...
Книги свои Нектарий с радостью давал читать. Но не просто так. В «хибарке» прежних старцев, где преподобный позже и сам принимал посетителей, стоял стол. Бывало, зайдёт человек в хибарку, а старца нет. Зато на столе лежит открытая книга. Человек в неё заглядывает, а на странице — ответ на вопрос, с которым он явился к Нектарию. Когда у старца спрашивали, как это получается, тот только посмеивался: «Не я отвечаю, сама келия за меня говорит».
После долгой беседы с батюшкой люди, поражённые его начитанностью и познаниями, спрашивали у монахов: «Какой же университет окончил отец Нектарий?» — «Да никакой! Приходская школа, вот и все университеты...» А старец уточнял: «Вся наша образованность от Писания».
Но при всей своей образованности отец Нектарий очень не любил празднословия. Впрямую об этом человеку не говорил, а начнёт гость пришлый жаловаться ему на свои беды-горести, старец слушает-слушает, потом протянет ему игрушку, птичку-свисток: «Подуй!» Тот ничего не понимает, дует. Птичка свистит. К чему? К тому, что горести-то у человека пустые, пришёл только «свистеть» и от дел отвлекать. Или попросит прихожанин совета, как из непростой жизненной ситуации выйти, а батюшка сам ни слова не скажет — протянет гостю детскую книжицу, ищи, мол, в ней ответа, и уйдёт.
НЕ СПЕЛ, НЕ УЕХАЛ, НЕ УШЁЛ
Владыка Макарий, посвящая Нектария в иеромонахи, дал ему наставление, которое инок запомнил на всю жизнь: «Нектарий! Когда ты будешь скорбен и уныл и когда найдет на тебя искушение тяжкое, то ты только одно тверди: “Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария”». Видимо, сказанное пошло впрок — от великих искушений монах уходил не раз.