Жизнь в подразделении продолжается. И какая это жизнь...
У стенда, где мы разряжали оружие, Грибовский, встав рядом со мной, сказал:
- Давай попозже потрещим на эту тему. Есть у меня некоторые мысли, ты же умный чел, может, поймёшь меня. Хорошо, Андроля?
- Не вопрос. Пойдём сейчас на ужин, потом на улицу выходи. В ленкомнате телевизор смотреть будут, там не поговоришь.
Сегодня я ходил в караул с пистолетом. «Макаров», простой и надёжный. Мне нравились учебные стрельбы с пистолетом. Стреляли не в поле, на стрельбище, а в тире. Особенно было интересным одно упражнение. Заключалось оно в том, что стрелок, сидя на стуле спиной к мишеням, ждал команду от офицера. По условиям выполнения, по команде, следовало упасть спиной, не вставая со стула, и начать стрельбу, предварительно быстро достав пистолет из кАбуры на ремне, по ростовым мишеням, из положения «лёжа на спине» и стреляя, запрокинув руки, смотря на мишени «вверх ногами». Это было интересно.
Упражнение было для оперативных сотрудников розыска, и практиковали его для обучения прапорщиков и офицеров. Некоторые срочники допускались к таким стрельбам, если командиры планировали их службу на контролёрских должностях, хотя по уставам к несению службы внутри колоний допускались только сверхсрочники и офицеры. Но, ситуации могли быть разными, поэтому некоторых готовили к такой службе. Брали только славян, скажем так, предпочитая после техникумов или институтов. В основном, городских. Хотя были ребята и деревенские. Особого образования такая служба не требовала. Ответственность была, да, а уровень грамотности был ни к чему.
В столовой пахло мокрыми тряпками и подгоревшей едой.
- Ну вот, опять каша подгорела, а, Брагуца? – сержант Шариков наклонился к окну раздачи.
- Да, есть немного… Это новенький не досмотрел. Говорил ему – смотри, мешай чаще, а он видно по мамкиным пирожкам замечтался, да, душара?
Брагуца обращался к новенькому повару, который должен был его сменить весной, когда весёлый молдаванин отправится на дембель. Это был одновременно и повар, и электрик. Такой вот многопрофильный специалист, как выразился ротный.
Он был очень странный, этот повар-электрик. Фамилия его была Эдельштейн. Что вызвало искреннее удивление у ротного, когда Миша Эдельштейн приехал на «Пятак».
- Ты как в армии оказался, родной? – участливо спросил его ротный.
История была не типичной. Я сидел в канцелярии и, услышав рассказ Миши Эдельштейна, проникся даже каким-то уважением к этому щуплому парню.
Миша был внуком непростого дедушки. Его дед, ни много ни мало, был действующим генералом КГБ, начальником управления госбезопасности по Поволжью. То есть Миша вырос в очень благополучной семье. Хорошая языковая школа, потом поступления в Бауманский институт в Москве. А тут призыв. И Миша, решив стать настоящим мужчиной, решил отслужить. Хотя его мама, конечно же, устроила неимоверный скандал. Но, как рассказал Миша, он принял решение - быть мужиком. Дед не был против, одобрил. Правда, Миша поставил условие, что пойдёт служить на общих основаниях, не по протекции. И только не в погранвойска, зная, что дедушка может через свои связи устроить ему комфорт и негу.
И попал Михаил Эдельштейн в вологодский конвой. Я подумал, что попал не просто так. Часть была «уставная», то есть образцовая и особо никаких зверств в ней не было. То есть, конечно, были, тот же Баранов, перестрелявший караул здесь, на «Пятаке». Но это досадное исключение. А так всё нормально – дедовщина и землячества пресекались в зародыше. Скорее всего, в военкомате, зная его дедушку, решили пристроить внука в «приличные» внутренние войска, находившиеся в составе МВД.
Ротный, выслушав рассказ, крякнул и долго рассматривал стоявшего перед ним Эдельштейна.
- Да, дела… так ты на кого учился? На инженера энерго-установок, да? Ну, вот и будешь у нас электриком… Что значит, я службу приехал нести, а? Солдат, равняйсь! Смирно! Слушай меня внимательно, рядовой Финкельштейн! Что, Эдельштейн? Да хоть три раза Штейн! Не важно! Служба во внутренних войсках Советского Союза почётна и ответственна на любых должностях! Ты будешь отвечать за обеспечение электроэнергией подразделения, несущего службу на боевом посту! Всё понятно? Кру-гом! Шагом марш к старшине, он тебе покажет твоё хозяйство!
Немного позднее ротный, чтобы окончательно обезопасить рядового Эдельштейна от стрессов армейского бытия, поставил его на замену повара. Тем более, что сам Эдельштейн как-то проговорился, что очень любит готовить. Ротный, посчитав, что близость к продуктам не даст зачахнуть молодому организму и доведёт тело молодого бойца в самом лучшем виде до увольнения из войск и прибытия под дедушкин осмотр.
Брагуца вынес нам с Грибовским сковородку жареной картошки с тушёнкой. Отдельно в алюминевой миске квашеную капусту.
- О, Костян, крутой ты подгон нам сделал, молодца! – Грибовский с удовольствием рассматривал аппетитный картофель.
- Кушайте, товарищи дедушки, вспоминайте добрым словом Костю Брагуцу.
- А что, Костя, жениться ещё не передумал? Ну, сразу после дембеля? – я смотрел на довольное упитанное лицо Брагуцы.
- Да не, всё в силе, Андрюха. Ждёт меня моя Ритусик, ох, как ждёт!
- Это хорошо, что ждёт! Вон, Наташка не дождалась Андролю, поменяла его на докторишку. Да. Андрей? Ничо, Андрей, держи хвост бодрей! – Грибовский засмеялся.
Я пожал плечами. Давно перестал уже расстраиваться. Значит, так надо было. Судьбе, року или провидению, это было уже не важно.
После ужина вышли на улицу. Сидели в расстёгнутых бушлатах на скамье у спортгородка. Окончательно стемнело. Прожектора освещали часть двора с хозпостройками. Иногда подавали голос собаки из сарая, там было хозяйство двух солдат-кинологов. Собак брали в караулы для охраны «запретки».
- Да, Андрюха, странный этот Демидов. Очень странный. Может он это, йог, а? - Грибовский говорил тихо, словно боялся, что его услышат.
- Саш, тебе показалось, наверное, бывает.
- Нет, не показалось! И ещё… после того случая на тропе, ну, ночью… когда кто-то шёл… ты как, нормально, ничего не замечаешь?
- Да нет, ничего… - я пожал плечами.
- А я вот замечаю… знаешь, мне кажется, кто-то на острове живёт ещё…Ну, кроме нас.
- То есть, это как?
- Да вот так… иду я ночью с караула, надо в роту было. Ты тогда в Вологду поехал на два дня ещё, помнишь? Начальник политотдела тебя увёз, чтобы ты в книжном у жены его стенды оформил.
- Да, было такое. Ездил.
- И вот, иду я себе, иду и вдруг увидел его. Точнее, оно это было. У дороги, за ельником молодым, сидел такой вот, махонький, - Грибовский рукой показал от земли, - ну, сантиметров пятьдесят. На бобра похож, но не бобёр. Лохматый такой. И глаза жёлтые, большие, как у филина. Сидит и смотрит. Пристально так. Мне так страшно стало. Будто он, - Грибовский сглотнул комок, - будто он в самую душу смотрит. Глаза такие жёлтые и пустые. Без выражения.
- Саш, ты чего? Может, это бобёр и был. Они могут не спать в зимние оттепели. Ну, вылез их хатки, и что…
- А то! Нет здесь никаких бобров, нет!
- Ну, а дальше-то что.
- Дальше? Дальше… я, конечно, припух от такого… Смотрю на него тоже. Потом шаг назад сделал, а это раз, и прыгнуло в лес. Спиной так. Даже не прыгнуло, а какими-то мелкими шажками так быстро-быстро отошло… Вот. Запомнил я, что волосатое очень было, как у собак этих… ну, как их… чау-чау, во!
Грибовский вздохнул.
- Говорили мне, говорили мне местные бабки с посёлка на берегу… Проклятое это место, чертовщина здесь разная есть.
- Ну, они как-то живут ведь, - с любопытством спросил я.
- Живут. В лес идут и угощение несут лешему и чертям, сами мне рассказывали. Кусочек сала, хлебушек, печенье. Чтобы не кружил их, не плутал.
- Мда… Саша, это тебе на Ленинградская область, исхоженная вся.
- Во-во… дичь какая-то. И Демидов этот. Я видел, как он поздно вечером выносил к ограде мисочки с молоком и кашей. Кому? Зачем?
- Может, ёжикам? Хотя, какие ежи зимой. Да, действительно странно.
Сидели, молчали.
- Ладно, Саш, отбой скоро. Пойдём спать. Завтра суббота, видик посмотрим.
- И то верно. Но, Андроля, надо разобраться с этим Демидовым. Не люблю мутных типажей.
Суббота в небольшом подразделении всегда спокойна и немного умиротворённа. Хотя в армии это парково-хозяйственный день, что означает работы по уборке и благоустройству военного хозяйства. Но в небольшой роте на острове благоустраивать особо нечего. Дежурный офицер, а это был командир второго взвода лейтенант Берлюта, назначил уборщиков территории из «черпаков» и «духов». Мне, как и Грибовскому, заданий не было. Берлюта имел далеко идущие планы на меня, я обещал ему нарисовать альбом по приемам каратэ. Точнее, перерисовать с японского учебника, который Берлюта привёз из Вологды, взяв его на три недели для копирования.
Я решил заняться рисованием после обеда, а первую половину дня посвятить чтению. Открыл второй том Шекспира. Сонеты. Величаво и красиво, а главное, как казалось мне, очень жизненно.
Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.
Иллюстрации художника Фаворского были прекрасны. Такой же Шекспир стоял на полке в родительской квартире. Подумал о доме. О маме.
В Ленинскую комнату влетел кинолог, коренастый казах. Кажется, Жансибетов.
- Электрик повесился!