Начало июня 1941 года – впереди еще все лето, жаркое и прекрасное. Леночка Спиридонова вместе со своими лучшими платьями отправилась в пионерский лагерь в деревню Колодищи. Она не знала, что через три недели ее ждет страшное… и этот страх продлится долгие годы войны.
Это воспоминания Елены Николаевны Спиридоновой, которая родилась в Минске и на момент начала войны ей было всего 12 лет. Воспоминания о войне записаны Еленой Николаевной, которая смогла пережить все это и стать кандидатом медицинских наук, в хронологическом порядке. Все прекрасно оформлено и тщательно хранилось многие годы. Рукопись женщины называлась:
«Воспоминания об оккупации 1941–1944 годов Спиридоновой Елены Николаевны, 1929 года рождения. P. S. В 1941-м мне было 12 лет».
На улицах лежали убитые
На Белорусскую ССР напали немцы. Дети из пионерлагеря с ужасом слушали звуки взрывов. Над Минском поднималась стена черного дыма. Дети плакали, всех собрали и с пионервожатыми отправились куда-то в сторону Москвы. Внезапно навстречу попались танки с развевающимися красными флажками. Бросились навстречу. Но это были немецкие танки, у них красные флажки, как и у наших, но по середине белый круг со свастикой.
К счастью, немцы не стали в нас стрелять, но дальше решено было идти лесными дорогами. В местечке Смиловичи остановились в каком-то доме. Территория уже была оккупирована, и немцы ввели новый распорядок: свободное перемещение позволено было только с 10 до 12 утра. У детей не было еды. Ходить и искать ее не разрешали. В 10 утра следующего дня ушли из деревеньки и направились назад, к Минску.
Многие шли босиком, развалились сандалии. Двигались молча, боялись, что может ждать дома. Вдруг один из учителей показал на портрет Гитлера и сказал: «Это наш освободитель». Ну что же, мы верили. Добрались до Минска, дети разбежались к своим домам. Лена бегом бежала к себе – на улицах лежали убитые люди, она боялась увидеть сгоревшие дома, потому свой дом узнала только по плиткам тротуара – от него остался только остов печи. Лена побоялась подойти к печи, а там, как потом оказалось, мама оставила ей записку, где их искать. Леночка в ужасе побежала к остальным ребятам– так они дошли до улицы, где у девочки проживала тетя. Но и ее дом сгорел.
К счастью, Лену увидели соседи, забрали к себе, накормили и сказали, что тетя осталась в живых. На следующий день девочку отвели к тете, а та повела Лену в поселок Искра – там, в подвале одного из домов спрятались те, кто уцелел после пожара на улице, где жила Лена. Но мамы среди них не было – она пошла искать дочь в пионерский лагерь. Лена двое суток прождала ее у дороги, и когда наконец увидела, то радости не было предела. Девочка самой себе пообещала, что никогда-никогда не огорчит, не обидит больше свою маму.
Папа в плену
Николай Николаевич Спиридонов, отец Лены в июне 1941 года был призван на манёвры в Гродно, он потом рассказывал, что всем выдали «обмундирование старое, латанное и винтовку с разболтанными затворами». Как воевать с этим всем?
Отца Лены взяли в плен, таких как он, было невероятно много. По его словам, «немцы, наверное, растерялись, не зная, что делать с таким количеством людей». Николая Николаевича, как врача, приставили к немецкой медчасти, которая шла вместе с колонной. Еще в гимназии отец Лены учил немецкий, и вот, вспомнив его, попросил врача дать немного бинтов и йода – тот не возражал, и мужчина стал оказывать помощь пленникам.
Так колонна дошла до Минска. Медчасть расположили в бывшем монастыре, там была больница. Николай Николаевич смог отпроситься, чтобы поискать родных, и тоже, как и Лена, нашел лишь остов печки. Но он тоже не стал смотреть в печную трубу, и не догадался сходить в поселок Искра, вместо этого отправился на строившийся тогда стадион «Динамо», где в огромной трубе находились оставшиеся в живых жители.
Мужчина расспрашивал про женщину с девочкой, но таких там не было, тогда он пообещал, что придет еще завтра, в полдень. Маме кто-то сказал, что один мужчина искал женщину и девочку, может, это отец, и она пришла посмотреть. Оказалось, что действительно он. Назад в медчасть он не вернулся, к счастью, его не спохватились. В дневнике Елена отметила с красной строки, что «Такое везение бывает только в кино!»
Обманутые немцами погибли в концлагерях
Центр Минска разрушили полностью, остались дома лишь на окраине города. В конце июня было уже очень жарко, на улицах стоял смрад: убитые так и остались лежать, прикрытые только ветками деревьев. Когда через город прогоняли очередные колонны пленников, на пути оставались и другие трупы, тех, кого замучили немцы.
Но то и дело из колонны спрашивали: «Ну что, когда придем, а землю уже давали?» Оказалось, что немцы пообещали дать землю тем, кто пойдет с ними добровольно, а на самом деле вели на работы в концлагеря. Так они, обманутые, потом и погибали от голода или в газовых камерах, не в силах больше трудиться.
Мама Лены до этого работала в роддоме. Несколько дней ее там не было, но когда она пришла, то ужаснулась. Роженицы кричали, не знали, что им делать, те, кто уже родил, сидели и ждали помощи.
Хорошо, что здание роддома не пострадало. Кто-то достал телеги с лошадьми, туда посадили детей и матерей, и вывезли в лес, а там они ушли, кто куда, подавшись в «беженцы». Так поступали и остальные женщины с детьми. А их мужья и отцы потом находили только закрытые двери. Многие потеряли тогда друг друга…
Просвета нет…
Жители города, перед тем как уйти из своих квартир и домов, во дворе копали ямы и складывали туда то, что могли собрать, в надежде потом вернуться. Так и мама Лены взяла что смогла, но хорошие вещи, спрятанные подальше, захватить не сумела. Так девочка осталась без теплой одежды и всю зиму 1941-42 годов проходила в том, что дали семье добрые люди. В это время Лена очень часто болела…
Некоторые особо ушлые жители стали сдавать комнаты в своих уцелевших домах на окраине города. Семья Лены поселилась в такой вот комнатке за довольно большую плату. В ту зиму было очень голодно – спасло лишь то, что у отца-врача были знакомые среди железнодорожников и у них были огороды. Николай Николаевич уходил к ним, кому-то помогал, лечил и приносил в день несколько картошин на суп. Говорили, что те, кто жил на окраинах, были лучше обеспечены, так как пограбили в свое время в магазинах.
Казалось, что просвета нет и не будет. Немцы вешали листовки на каждый столб с информацией, сколько человек они расстреляли. Евреи должны были носить желтые круги на груди и спине. Стали издавать газету, где в каждом номере писали, что гитлеровцы уже находятся «у врат Москвы». Но это «у врат» было и в августе, и в октябре – люди стали понимать, что немцы никак не дойдут до столицы, и появилась маленькая надежда…
Морозы в том году ударили рано – уже в октябре. И немецкие войска, рассчитывавшие до «зимы захватить весь Советский Союз», стали мерзнуть без зимней одежды. Около железнодорожного переезда, где жила семья Лены, скапливалась немецкая техника, поезда шли к востоку.
Жителям Минска казалось, что немцев не победить: у них были машины огромные, крытые брезентом, подготовленность к русской грязи. Но зимой с фронта назад в Германию пошли санитарные поезда. Значит, их бьют! По словам других жителей, немцы жаловались, что у них замерзают легкие… Конечно, наверное, советским людям просто хотелось, чтобы именно так и было.
Соседи все равно донесут
Человек ко всему привыкает. Стали привыкать и к войне. Отец Лены примкнул к подпольной группировке на Химфармзаводе. Их деятельность заключалась в выносе лекарств: сульфидина и стрептоцида в порошках. С этими лекарствами под видом пациентов подпольщики приходили к Николаю Николаевичу. А он готовил мешочки из вощеной бумаги, которые передавались связным от партизан.
Те закладывали мешочки в карманы, пришитые внутри курток. И они, чтобы лекарство не очень выделялось, когда шли, то держали руки в карманах. Увидев такое, сосед, алкоголик и дебошир Прохорчик, написал немцам донос, что к Спиридонову приходят партизаны с пистолетами в карманах. Елена вспоминала:
«Мы понимали, что соседи все равно донесут. Однако видеть спокойно врага на родной земле, терпеть унижения, облавы, расстрелы – для честных людей невозможно. И мы боролись, как могли».
Николаю Николаевичу было понятно, что если за ним придут арестовывать, то заберут и жену с дочкой. И всех их сразу закроют в «душегубке», то есть посадят в кузов машины, в который поступали выхлопные газы и таким образом уничтожат. Поэтому отец приготовил всем порошки ( Елена писала, что не знала, что было в них) и сказал: «Примите сразу, если придут, вам будет легче умирать». Девочка и ее мама не ждали спасения, они понимали, что придется умирать тяжелой смертью. Ужас и безысходность подавили их.
Про книги и ликвидацию детей
Советские и русские книги немцы не любили. Они раскидывали библиотеки, кидали книги в воду в отбросы. Отец Лены, как мог, подбирал эти книги, и скоро в их комнатке скопилась довольно большая библиотека. Однажды в их дом пришли жандармы с облавой и поставили всех жителей в комнату у стены.
Жандарм стал рассматривать полки с книгами и его взгляд упал на томик с произведениями Гейне. «Halbe jude!» – вскричал он и схватился за кобуру, автоматчик щелкнул автоматом. «Сейчас всех убьют», – подумала Лена и прижалась к отцу. Ее мать бросилась жандарму в ноги, она обхватила его поясницу и прикрыла собой кобуру. Николай Николаевич что-то пытался объяснить, и тогда жандарм успокоился, и показал рукой на печку, мол, надо сжечь книгу. Нам потом перевели: halbe jude – означало, что Гейне был «полуеврей» и его книги тоже следовало уничтожить.
В дом Лены нередко наведывался подпольщик из группы рабочих с железной дороги. Мужчина по фамилии Гомельский ушел в лес с семьей, у них был маленький ребенок. Фашисты устроили блокаду, чтобы расправиться с партизанами. Кто остался в живых, те спрятались в болото и сидели по горло в воде, чтобы их не обнаружили собаки. Гомельский тоже выжил и пришел в ужасном состоянии: отец и мать Лены пытались его успокоить.
Оказалось, что пока сидели в болоте, то, чтобы не выдать себя, партизаны затопили малышей, которые могли заплакать. Маленькую дочку Гомельского тоже утопили. Жена отдала ребенка, но что она могла сделать? Простить такое было трудно, но в этот момент решался вопрос жизни и смерти всех остальных людей. Елена писала, что потом немцы сожгли дом c подпольщиками около товарной станции. Кто там был тогда, неизвестно… она знала одну девушку там, спаслась ли она… уже никто сказать не мог.
Они не спаслись
В Минске улицах Немиге, Танковой и некоторых других немцы сделали еврейское гетто. Туда попали соседи Лены – Рахманчики. Девочка дружила с их сыном Аликом. Пока еще разрешалось, мальчик все время находился в семье Спиридоновых. Но к сентябрю 1941 года немцы заставили евреев носить желтые круги.
С того времени Алика уже не выпускали, и Лена сама стала бегать к нему в гетто через щель в ограде. Она пролезала там и не останавливаясь, бежала на улицу Островского, куда поселили Рахманчиков. Но все они погибли еще в первый расстрел, когда никто не знал о погромах. Незадолго до этого Ксения, бывшая домработница Рахманчиков, нашла их в гетто. Женщина хотела забрать Алика в деревню, но родные не отпустили его. Мальчик был блондином и если бы ушел с Ксенией, то избежал бы смерти.
Два года семью Спиридоновых не трогали. Но в 1943-м отца Лены все-таки арестовали. На него донес сосед. Целых 8 месяцев про судьбу отца Лена не знала. Мать искала его по всем комендатурам, и в итоге сказали, что он находится в тюрьме. С помощью адвоката по фамилии Прожога удалось сделать так, что отца перевели работать в больницу при той же тюрьме.
Там он нашел родственницу – Ольгу Яковлевну Бичай. Она была в ужасном состоянии… Ольге было около 40 лет, она была дочкой священника, истинная патриотка, добрая и великодушная женщина. Женщина сразу же стала бороться с немцами, возмущенная их поведением и обращением с людьми. Дом Бичай находился рядом с рынком, там всегда было много людей, поэтому то, что к дому постоянно подходят люди. У немцев не вызывало подозрений. Но на самом деле Ольга была связной для партизанского отряда и помогала передавать нужную информацию.
Все связные хорошо знали друг друга. Но однажды среди них появился новенький, потом оказалось, что его подослали полицаи. Ольге говорили, что нужно быть осторожной со всеми, но предатель затмил ей глаза разговорами о ненависти к немцам, и женщина ему поверила. В итоге Ольга, ее муж и сыновья были арестованы. Мужчины высланы в лагеря, а Ольга… ее посадили в тюрьму и стали пытать, думая, что женщина расскажет про партизан. Отец Лены рассказывал, что когда увидел Ольгу, то сразу и не признал в ней человека:
«Меня кто-то окликнул: «Николай Николаевич!» Я обернулся и сразу не мог понять: что за существо передо мной, человек ли? Кто-то, стоявший на коленях и локтях, произнес: «Это я, Ольга Яковлевна». У нее была спина вся черная, отваливались куски мяса – ее били шомполами. «Посмотрите, что с моими ногами», – говорит она».
Николай Николаевич был в ужасе, казалось, что это не ноги, а клавиши рояля! Белые сухожилия и черная обгоревшая ткань. Ольга рассказала, что «ноги обматывали бумагой, обливали бензином и поджигали». Отец больше никогда не увидел Ольгу: таких увозили и сжигали в Тростенце.
Шел уже 1944-й, немцы отступали, и вскоре отец смог сбежать. Он ночью пробрался домой и прятался в погребе до прихода советских войск.
Отступая, немцы жгли город
Фашисты вытаскивали людей из погребов, разыскивая их с собаками. Убивали, жгли город. Семья Спиридоновых не надеялась выжить. Все горело, крыша дома горела. Но опять удача – вовремя появился советский десант – они и помогли потушить крышу.
По ночам было особенно страшно. То тут, то там, раздавалась стрельба, взрывы, трассирующие пули. Ходить было невозможно, но отец и фельдшер пробрались к больнице. Там они смогли собрать все инструменты в простыни, закопать во дворе. И когда пришли советские войска, можно было сразу начинать помогать раненым.
Однако благодарности те, кто был в оккупации, так и не дождались. На Николаю Николаевичу так и сказали потом: «Если бы вас убили, то мы бы знали, что вы честный человек, а так – вы, возможно, предатель». В паспорт поставили штамп, что находился на оккупированной территории. Таких не брали в партию, не назначали на руководящие должности, льгот тоже не давали.
Портрет Гитлера «освободителя»
В начале упоминалось об учителе, который показал портрет Гитлера. Таких «приспособленцев», к сожалению, было много. Лена пошла в 5-й класс в школу на другой улице. А там уже работали «перекованные» учителя. Они сразу «забыли» русский язык, говорили с учениками на белорусском. Поначалу это было непривычно. И там тоже показывали на гитлеровские портреты, уча детей, что это «освободитель».
Часто устраивали облавы, и тех, кто попадался без документов, отсылали в Германию на работы (или убивали?). Школьникам выдавали пропуски – аусвайсы. Говорили, что 14-летних девочек забирают в публичные дома… было страшно, хотя Лена тогда и не знала, что это означает.
Конечно, в школе были и хорошие, грамотные учителя. Сами дети старались учиться, но после 5-го класса эта школа тоже закрылась. Сформировали белорусское правительство – Раду. И всех детей согнали в одну школу, которую назвали прогимназией. Там планировали обучать 7 лет. Лена пошла в эту школу. Занимались ученики в здании, где был разрушен весь первый этаж. На втором оставались несколько комнат, где и шли уроки, пока они тоже (по счастью, это было ночью) не обрушились.
Мальчики и девочки обучались раздельно. Учили прекрасно, ввели латинский язык, его преподавал учитель, который еще учил отца Лены в гимназии. Знание латыни помогло в изучении иностранных языков. Но мама не давала забыть русский язык. Лена и ее подруга переписывали «Анну Каренину», наизусть знали стихи Пушкина и Лермонтова… Так и выжили… дождались.