В последнее время множатся попытки доказать, что (католическая) церковь вовсе не преследовала науку, а печально известное дело Галилея якобы представляло из себя лишь досадное исключение из этого правила. Однако в действительности были и другие попытки пресечь распространение неугодных ей научных идей со стороны церковных властей. Приведу два наиболее характерных примеров подобной деятельности с их стороны:
«Отношения между научной корпорацией Парижского университета и папством имели и свою оборотную сторону. Особенно драматично события развивались в период XIII столетия, когда в рамках средневековой схоластики происходит своего рода «аристотелевская революция», которая вызывает у священников много сомнений и вопросов, что в свою очередь приводит к принятию охранительных мер. Так, в 1210 г. на заседании Парижского поместного собора под председательством Архиепископа Санса Петра Корбейльского был наложен запрет на чтение лекций по натурфилософским сочинениям Стагирита. К тому же было осуждено учение Давида Динантского, бывшего преподавателя университета, который, впрочем, в это время уже находился в Риме и не подпадал под юрисдикцию данных решений.
В 1215 г. папский легат кардинал Робер де Курсон подтвердил запрет на изучение текстов Аристотеля по натурфилософии и метафизике, тогда как чтение лекций по этике и логике было разрешено. В 1231 г. папа Григорий IX обратился к Парижским магистрам с особым письмом, где, с одной стороны, подтверждал прежние запреты, но, с другой стороны, призывал переосмыслить наследие античного мудреца и согласовать его идеи с постулатами христианской доктрины. Для этого была создана особая комиссия, которая просуществовала не более года, не достигнув успеха, — тем не менее соответствующая принципиально важная задача была поставлена.
В 1263 г. папа Урбан IV подтвердил прежние ограничения. Суровость охранительных мер, как это часто бывает, смягчалась их не столь ревностным соблюдением, и все же осуждение 219 так называемых «аверроистских тезисов», принятое в 1277 г. на Парижском соборе под руководством епископа Этьена Тампье, стало решающим событием в истории взаимоотношений между университетом и Церковью. Оно значительным образом повлияло на последующее развитие богословия и схоластической науки, так как не только было направлено против преподавателей факультета искусств, увлеченных философскими идеями Аристотеля и Аверроэса, но и затрагивало некоторые положения учения Фомы Аквинского, одного из лидеров доминиканцев. Иная ситуация сложилась в Оксфорде: и Роберт Гроссетест, и Роджер Бэкон, хотя и увлекались вопросами натурфилософии и математики и изучали сочинения Аристотеля и других античных мыслителей, строго различали пути научного познания и теологии, что станет основополагающим принципом всей последующей оксфордской ученой традиции» (О. Э. Душин. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ: У ИСТОКОВ ЕВРОПЕЙСКОГО ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ. Вестник СПбГУ. Сер. 17. 2013. Вып. 2. С. 28).
Конфликт церковных властей с т.н. «латинскими аверроистами» — группой учёных из Парижского университета, интересовавшихся натурфилософскими взглядами Аристотеля — особенно примечателен тем, что «латинские аверроисты» не относились к числу многочисленных средневековых еретиков, отрицавших те или иные элементы ортодоксально-христианского вероучения и/или критиковавших церковные власти; их разногласия с церковью лежали именно в сфере науки, а не в сфере богословия. Если изложить позицию латинских аверроистов максимально кратко и обобщённо, то они выступали за автономию науки от богословия и четкое методологическое разделение научного познания мира, опирающегося на рациональный подход, и религиозного познания мира, опирающегося на сверхъестественное откровение (т.н. теория «двух истин»).
«Прибегнув к теории «двух истин (подробнее о ней см. дaлее раздел 3.1), они кардинально разделили сферы теологии и философии, что позволяло им, по их мнению, сохранить возможность философствовать по-аристотелевски, не вступая при этом в открытое противостояние с ортодоксией. Отсюда в сочинениях представителей «группы Сигера» постоянно проводится следующая мысль: если мы рассуждаем по-философски и опираясь на естественный разум, то в определенных вопросах мы приходим к определенным выводам, которые могут ложными с точки зрения христианской веры; однако религиозные догматы за пределами возможностей естественного разума, следовательно, они не могут обсуждаться и рассматриваться философом. При этом Сигер и его коллеги иногда (но далеко не во всех случаях) были склонны признавать, что истины веры выше истины разума и, если так можно выразиться, «более истинная истина», но утверждали, тем не менее, что философ все равно должен оставаться при своем мнении
<…>
В планы Боэция, однако, не входило полностью отказаться от своих философских идей, отсюда и основная интенция сочинения: согласовать философию и теологию в вопросе о вечности мира и в прочих спорных моментах. Для такого согласования у Боэция было, по сути дела, только два пути: или признать, что теология и философия исследуют одно и то же, и если между ними нет согласия, то лишь потом, что плоха или недостаточна философия или же неверно истолкованы догматы веры (В вопросах о вечности мира, сотворении первого человека и т.д. данная позиция, в условиях XIII в., конечно же, предполагает некорректность философского исследования), или же признать, что у философии и теологии абсолютно разные сферы исследования и поэтому они вообще не могут конфликтовать друг с другом, и если между ними нет согласия, то потому только, что одни неоправданно вторгается в сферу другой (в данном случае о некорректности теологического исследования может говорить только теолог, а о не корректности философского исследования - только философ). Первый путь — томистский и вообще ортодоксальный в самом широком смысле слова. Второй путь — путь Боэция Дакийского. На первом пути вмешательство теологии в философию и наоборот вполне возможно, пусть и не во всех случаях (вспомним философский агностицизм Фомы по отношению к проблеме вечности мира или отказ Дунса Скота от попыток доказать бессмертие души). На втором пути вмешательство теологии в философию невозможно никак: поскольку у них разные сферы исследования, то философия получает полную автономию, к чему, собственно, Боэций, по всей видимости, и стремился» (А.В. Апполонов. ЛАТИНСКИЙ АВЕРРОИЗМ XIII ВЕКА. М., 2004. С. 58-59, 88-89).
Латинские аверроисты обосновали отличие научного и религиозного методов познания мира друг от друга — и недопустимость их смешения друг с другом: “Как уже было сказано в предшествующем разделе, латинские аверроисты кардинально отделяли философию, или науку (scientia), от теологии. С их точки зрения, все проблемы, имеющие разумное решение, должны решаться в рамках философии, а теология «занимается Откровением и чудесами, превышающими человеческое понимание. С точки зрения Боэция Дакийского, искать рациональные обоснования догматам веры — бессмысленное занятие, поскольку философия «опирается на доказательства (demonstratio) и достоверные возможностные умозаключения, а вера — на многочисленные чудеса, а не на умозаключения (ибо то, чего придерживаются на том основании, что оно выведено посредством умозаключений, является не верой, но знанием), а «вера не есть знание». Кроме того, претензии некоторых теологов на то, что существует некий класс проблем, которые, хотя и имеют рациональное решение, должны рассматриваться не философами, но теологами, по мнению Боэция, безосновательны: «Те, кто следует общепринятому мнению, утверждают, что существуют вопросы рационального характера, которые не относятся к ведению философа... но те, кто говорит такое, утверждают ложь»” (А.В. Апполонов. ЛАТИНСКИЙ АВЕРРОИЗМ XIII ВЕКА. М., 2004. С. 97).
Трудно не согласиться с заключением А.В. Аполлонова — несмотря на отмеченную им же чрезмерную зависимость латинских аверроистов от Аристотеля, свойственную, впрочем, средневековой схоластике в целом: «латинские аверроисты, основываясь на своей теории «двух истин», способствовали автономизации философского знания, выведению его из зависимости от теологии и христианской догматики, и надо сказать, что их деятельность в этом направлении, поддержанная впоследствии Жаном Жаденским, Марслиием Падуанским, Анжело д' Ареццо, Аугустино Нифо и другими мыслителями, привела, в конечном счете, к возникновению чисто светской философии и науки» (А.В. Апполонов. ЛАТИНСКИЙ АВЕРРОИЗМ XIII ВЕКА. М., 2004. С. 193).
Хотя «латинские аверроисты, несмотря на явную неортодоксальность своего учения, никогда (или почти никогда) открыто не выступали против Католической Церкви. Oтчасти это можно объяснить соображениями осторожности; однако следует отметить также, что латинские аверроисты не были ни антиклерикалами (Боэций был монахом, а Сигер — священником), ни атеистами, ни еретиками в узком смысле слова (если под ересью понимать теологическое учение, отличное от ортодоксального); более того, они, по всей видимости, вообще не видели никакой необходимости в активном сопротивлении современному им социальному устройству или христианской религии» (там же), католическая церковь начала преследовать их взгляды и пытаться пресечь их попытки продвижения своих философских убеждений:
«Весной 1272 г. три магистра Факультета Искусств (Сигер, Боэций и Бернье) вместе со своими студентами (по сути дела — весь философский факультет) оставили Парижский университет и основали собственный, избрав ректором Сигера. Такая ситуация вызвала заметное беспокойство в Риме, поэтому в Париж был направлен папский легат Симон де Брион, который покончил с разделением университетов, назначив в 1275 г. единым ректором Петра Оверньского. В том же году Симон де Брион начал расследование на Факультете Искусств, в результате чего некоторые профессора были отстранены от преподавания и даже отлучены от Церкви.
2 сентября 1276 г. церковные власти и руководство Парижского университета предприняли новые шаги по ликвидации кризиса. Усмотрев корень зла в сочинениях Аристотеля, комментарии к которым составляли значительную часть сочинений представителей осужденной группы, они издали декрет, в соответствии с которым было запрещено чтение книг Аристотеля in locis privatis, т.е. частным образом, «по причине опасностей, которые могут от этого произойти». Однако и данная мера не принесла результатов: брожение на Факультете Искусств продолжалось.
В январе 1277 г. папа Иоанн XXI направил Стефану Тампье послание, в котором настоятельно требовал положить кризису конец. Тампье собрал специальную комиссию из представителей Церкви и преподавателей Факультета Теологии Парижского университета, итогом деятельности которой стало новое осуждение, обнародованное 7 марта 1277 г. Согласно этому Осуждению еретическими объявлялись 219 тезисов, некоторые из которых, впрочем, не имели никакого отношения к «группе Сигера». Осенью того же года Сигер и Бернье из Нивеля были вызваны к инквизитору Франции Симону дю Валю для проведения расследования. Они, однако, предпочли отправиться в Орвието, где находился папский двор, и апеллировать к папе. Что же касается Боэция Дакийского, то он еще раньше бежал из Парижа в неизвестном направлении; о дальнейшей его судьбе нет никаких сведений. Сигер прожил в Орвието несколько лет; некоторые историки полагают, что он находился под домашним арестом. Около 1282 года он погиб при неясных обстоятельствах. По некоторым свидетельствам, он был зарезан сумасшедшим из своего окружения (a clerico suo quasi dedementi perfossus periit)» (А.В. Апполонов. ЛАТИНСКИЙ АВЕРРОИЗМ XIII ВЕКА. М., 2004. С. 6-7).
Интересно, что по некоторым принципиальным вопросам (таким, как вопрос о вечности мира) оппоненты латинских аверроистов не могли противопоставить им содержательных возражений философского характера: «Учение латинских аверроистов о вечности мира не могло не вызвать критики со стороны теологов-ортодоксов. Любопытно, однако, что Фома Аквинский, безусловный приверженец ортодоксии и один из главных оппонентов Сигера в вопросах, связанных с монопсихизмом и теорией «двух истин», в вопросе о вечности мира занял позицию, которая показалась сомнительной и двусмысленной большинству его коллег - парижских (и не только парижских) теологов сомнительной настолько, что Аквинат сам попал под огонь критики). Как христианский теолог, Фома, конечно же, не разделял точку зрения Сигера. Однако он не видел рациональных аргументов, с помощью которых ее можно было бы опровергнуть» (А.В. Апполонов. ЛАТИНСКИЙ АВЕРРОИЗМ XIII ВЕКА. М., 2004. С. 139).
Гонения на латинских аверроистов заставляли некоторых думающих людей Средневековья симпатизировать им. Взять хотя бы «Божественную комедию» Данте:
Тот, вслед за кем ко мне вернешься взглядом,
Был ясный дух, который смерти ждал,
Отравленный раздумий горьким ядом.
То вечный свет Сигера, что читал
В Соломенном проулке в оны лета
И неугодным правдам поучал («Рай», песнь девятая).
Латинский аверроизм оказался далеко не единственным научным учением, подвергшимся преследованиям из-за идеологического конфликта с церковной ортодоксией. Так, серьёзным преследованиям в Средневековье подвергалась философия номинализма. Номиналисты преследовались не только за отрицание т.н. «реализма» — реального существования универсалий (идей), противоречащей философскому идеализму как основе ортодоксального богословия, но и за сомнения в истине научных взглядов Аристотеля (в этом отношении они пошли дальше латинских аверроистов, которые, напротив, слепо преклонялись перед фигурой Аристотеля как якобы вершины философии), догматизированных средневековой схоластикой, а также за то, что они считали, подобно латинским аверроистам, что нельзя смешивать вопросы рационального познания мира и вопросы религиозного познания Бога, основанного на сверхъестественном откровении (при том, что тот же Оккам являлся истово верующим человеком, уделявшим большое внимание богословским проблемам, таким как вопросы соотношения Божьей воли и морали).
«Он резко отделяет сферу знания, являющуюся предметом гносеологии, от области верования, «изучаемой» в теологии. Религиозные догматы, по его мнению, не могут быть доказаны разумным путем. Например, касаясь догмата о всемогуществе божием, он заявляет: «Утверждаю невозможность доказательства того, что бог всемогущ: это постижимо только с помощью веры» (Dico quod non potest demonstrari, quod deus sit omnipotens, sed sola fide tenetur) (11, I, q. 1). Более того, недоказуемо также само существование бога, в том числе и то, которое основано на ссылке на «перводвигатель» как на первопричину движения: Оккам принимает концепцию «причины самой себя» (causa per se) (59, 40)
<…>
Следовательно, не может быть никакой рациональной веры. В этом пункте у Оккама имеется некоторое формальное сходство с аналогичным утверждением мистиков. Однако в отличие от мистиков мыслитель был горячим ревнителем рационального знания. Он отклоняет всякую попытку силлогистического обоснования веры (дань которому отдавал даже Абеляр) как заведомо несостоятельную. Вера идет рука об руку с мистикой. Этот тезис признавал еще Гуго Сен-Викторский. Религия — это своего рода практическое лекарство для души. Поэтому, строго говоря, богословие не является наукой.
<…>
В 1340 г. папа Бенедикт XII санкционировал возбуждение против Николая из Отрекура следствия идеологического характера. Оно тянулось шесть лет и было завершено уже при следующем папе — Клименте VI. Один из его трудов и письма к теологу Бернарду д’Ареццо приговаривают к публичному сожжению на костре. После вынужденного покаяния Николай занял место декана капитула каноников в Меце. Преследование его папами объяснялось тем, что он развил радикальнейшее номиналистическое учение, безапелляционно отвергавшее какую-либо возможность философского обоснования тезисов «откровения». Так, для Николая степень достоверности высказывания «бог есть» не превышает степени достоверности высказывания «бога нет» (84, 37). Онтологическое доказательство бытия бога бракуется им на том основании, что существование (или его отрицание) не может включаться в содержание концепта. Понятие о боге не изменится в зависимости от того, рассуждать ли о нем как о существующем или же как о несуществующем объекте мысли. Кроме того, любое доказательство бытия бога, апеллирующее к его существованию от утверждений о сотворенных вещах, является логически дефектным наподобие вывода от принятия следствия к принятию основания, облекающегося, как бы мы теперь сказали, в форму ложного выражения
<…>
В 1339 г. выходит папский декрет, запрещающий преподавание учения Оккама. Второе аналогичное запрещение было сделано в 1340 г. В 1473 г. Людовик XI издал в Париже королевский декрет против номиналистов, которым клятвенно предписывалось исповедовать реалистическую доктрину. Этот запрет был формально отменен лишь в... 1841 г.» (А. П. Курантов, Н. И. Стяжкин, «Уильям Оккам»).
Не менее примечательна история убийства Пьера де ла Раме (Рамуса) — французского математика, критиковавшего схоластический аристотелизм. Он являлся протестантом и был убит вскоре после событий Варфоломеевской ночи — но если общая резня гугенотов случилась в ночь 24 августа 1572 года, то сам он был убит лишь 26 августа, когда страсти схлынули, убийства практически прекратились, а политическое руководство католиков слало Папе Римскому вести об одержанной победе над еретиками.
По-видимому, Рамус был убит вовсе не за свои религиозные взгляды или, по крайней мере, отнюдь не только за них, (в отличие от множества других гугенотов), а за то, что он оппонировал руководству Сорбонны (оплота католической ортодоксии не только во Франции, но и в остальной Европе), выступая с антиаристотелических позиций. Заказчиком его убийства, скорее всего, его коллега — профессор Жак Шарпантье, защищавший схоластическое мировоззрение от критики со стороны Рамуса и открыто одобрявший его убийство (Новый мир. Год издания XLIII. №9. Сентябрь, 1967 г. Сергей Львов — Жизнь и смерть Петра Рамуса (Исторический очерк). С. 228-229). Убийство Рамуса нашло отображение в пьесе Кристофера Марло «Парижская резня», где его организация ложно приписана Генриху де Гизу, лидеру Католической Лиги (но мотивация убийц передана довольно точно):
Рамус
О боже милосердный!
Чем досадил вам Рамус, ваша светлость?
Гиз
Да тем, что по верхам наук скользил
И ни одной не изучил глубоко.
Не ты ли поднял на смех «Органон» [традиционное название философских сочинений Аристотеля, посвящённых логике],
Назвав его собраньем заблуждений? Любого плоского дихотомиста,
Который к эпитомам сводит все,
Не ты ль считал ученым человеком
И утверждал на этом основанье,
Что вправе он, в Германию уехав,
Казуистически ниспровергать
Все аксиомы мудрых докторов,
Поскольку, ipse dixi, argumentum
Testimonii est inartificiale?
{Основание доказательства не искусно (лат.).}
А я отвечу на посылку эту
Тем, что тебя убью, и доказать
Противное твой nego argumentum
{Я отрицаю твое доказательство (лат.)}
Не сможет. Заколоть его!
Всё вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что в Средневековье имели место преследования (в том числе — не только на церковном, но и на государственном уровне) ревнителями ортодоксии философских школ за, в том числе, чисто научные, а не только еретические относительно религиозных догматов, убеждения.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Возможно, вас заинтересуют другие материалы этого автора: