О человеческой беде можно рассказывать… рассуждать по-разному. Человеку, в особенности русскому человеку, свойственно даже о самом страшном говорить с иронией, а то и с некоторой издевкой. Недаром про самое страшное – смерть, столько «веселых» поговорок, пословиц даже загадок, примерно таких:
«Проснулся не так, встал не так, вышел не так, забрался в овраг и не выберется никак!» Кто это? Ну конечно, покойник!
И про беды свои мы зачастую рассуждаем с иронией. Почему? Может быть, из-за не понимаемого в себе желания оправдать наши слабости?
Я помню один из рассказов отца мне, тогда маленькому. Тема для меня «тогдашнего» была неприятная. Отец такими рассказами на меня не давил, но как-то мудро, как-то умело, подавал мне уроки на мою будущую жизнь. И как знать, может быть чего-то правильного, чего-то полезного они принесли и гораздо больше, чем иная педагогическая литература, узкоспециализированная до безобразия и от того не воспринимаемая. Запомнился один такой рассказ, и запомнилась какая-то злая веселость, которую я уже тога понял в интонациях.
На перекрестке остановился мотоциклист. Понятия байкер тогда не существовало. Зато существовал реальный, популярнейший из-за дешевизны и доступности, двухколесный «Восход». Молодой, безобразно осмелевший от алкоголя, парень, вез своего отца. Может быть по делам, может быть просто катал… На светофоре загорелся зеленый. Сынок газанул, мотоцикл на дыбы. Поехал сынок в светлое будущее, от искусственного счастья ничего не замечая. А папашка остался на перекрестке в луже крови, расползающейся по твердому асфальту, густо вытекающей из лопнувшей головы.
Я служил в очень интересном месте – знаменитом теперь, но так засекреченном «тогда» ядерном хим. комбинате Маяк. Внутренние Войска, железная дисциплина – мы его охраняли. Говорить о том, что никакого алкоголя в нашей армейской жизни даже теоретически быть не могло, это значит, ничего не говорить. Хотя, русский человек изобретательный придумщик, и иногда внутри бегущего на стрельбище взвода странно пахло каким-то «испорченным» одеколоном «Каранова» - единственного, который продавался в солдатском «чипке».
Специфичность режимного объекта в те годы не предусматривала никаких увольнений вообще, запирая нас солдат на два года в тесное замкнутое общество. Вырваться на свободу можно было. Но это счастье доставалось очень небольшому числу избранных. Я имею в виду отпуск за какие-то особенные заслуги. Те, кто в отпуске побывал, рассказывали, что буквально дурели от навалившейся свободы, которую трудно было «переварить» оставаясь адекватным.
Мне повезло – в отпуск я попал. Но вот только везением теперь я это не назову, и, оглядываясь на прожитые годы, теперь, пожалуй, твердо знаю – если бы я мог вернуться в прошлое, сделал бы все, чтобы в отпуск тогда не поехать.
Десять дней не считая дороги – высшая награда, которую для себя мог бы пожелать солдат того времени! Не считая дороги. От Челябинска до Москвы самолетом несколько часов, на поезде двое суток и столько же обратно. Взяв билеты на поезд, чтобы потом отчитаться, но полетев самолетом к отпуску можно было добавить еще четыре дня.
И так, две недели. Это были незабываемые дни! Лето, родной город, счастья океан безбрежный. Встреча с девушками, с которыми переписывался – очень близкие встречи и не очень… Встреча со школьными друзьями, некоторые были уже офицерами (я поздно призвался в армию).
В самом конце отпуска пошли с отцом на городской пруд купаться. Отец, большую часть своей жизни посвятивший алкоголизму, в то время не пил совсем. Это был не экспериментальный перерыв, он вел трезвый образ более десяти лет. И это совсем другая история. Может быть, когда-нибудь расскажу…
Отец не пил. А я, совсем одуревший от свободы, напрочь слетел с катушек. Отец не мешал мне, понимая мое состояние, только незаметно контролировал.
Я уже и не помню как, но как-то познакомился на городском пляже пруда с мужчиной, который, со своим маленьким ребенком – мальчиком лет пяти – шести, купался и загорал. Я хорошо их обоих запомнил. Мальчишка, живунчик, миленький такой – теперь таких детей в рекламах снимают. Мужчина очень интеллигентного вида, в очечках, с портфельчиком. Наверное, мужчина тоже вырвался на свободу от семейных обязательств и не прочь был расслабиться. Он сам предложил составить ему компанию и достал небольшой сосудец объемом 0,25 литра, знакомый многим советским гражданам. Я уже был подогрет основательно, но мощный уровень адреналина, который постоянно впрыскивала свобода, создавал иллюзию абсолютной адекватности. Сосудец опустел сразу. Через некоторое время хозяин портфельчика предложил добавить. Помню фразу отца: – «Мне кажется, вам не стоит смешивать. Вам надо взять бутылку белого».
Бутылка «белого»… Уже в мое тогдашнее время так не говорили, это понятие из молодости отца. Бутылка «белого» – это бутылка водки.
Мы «убрали» ее сразу. Тогда не принято было пить так, как показывается в современных фильмах, наливая чуть выше дна стакана. Пили стакан сразу, громко глотая, высоко запрокидывая голову, мощно работая кадыком. И я сломался. Я мало что помню. Воду, брызги помню, помню смеющегося рекламного малыша. Безумное нездоровое счастье.
Потом я снова в казарме. До моего приезда рота убежала на стрельбище, но не добежала до него. Какой-то приказ сверху – что-то тревожное. Я сидел в темном и странно пустом помещении роты и ждал ее возвращения. Дневальный кимарил у Боевого Красного Знамени роты…
Уже через много лет, в каком-то необязательном разговоре, отец рассказал, что в тот солнечный день случилось страшное. Мой интеллигентный собутыльник утонул в том самом пруду. И рекламоподобный малыш, своим детским умом, не понимая, что происходит, но инстинктом чувствуя, что случилась страшная беда, кричал и плакал, плакал и кричал, звал своего папу из, такой вдруг сразу сделавшейся холодной и злой воды.
Я тогда очень тяжело воспринял это его сообщение и с ужасом спрашивал отца, почему он ничего мне не рассказал тогда, почему потом не написал в письме? Отец сказал, что жалел тогда меня, а потом и вовсе не решался. Это ведь очень непросто, взять и, посреди своей жизни понять, что по неосторожности, по слабости своей, по своей человеческой глупости, дотронулся когда-то до сатаны. А он только оглянулся, улыбнулся страшно и с сожалением, ничего не сказав и не сделав ничего тебе, наказал другого.
