Для того, чтобы оценить эту великолепную работу, в неё надо вглядеться. Прочувствовать. Бывает так, посмотришь, и сразу целая гамма эмоций в душе. Здесь, всё совсем по-другому. Остановитесь, присмотритесь. Это произведение берёт именно своим сюжетом и тем, как он передан.
Ничего возвышенного. Трактир. Два посетителя. Пусть вас не вводит в заблуждение самовар. Там вон и графинчик рядом с ним стоит. А закусок на столе практически никаких. Да что там скрывать, и играть в псевдо-интеллигентность. Мужики пьют горькую, запивая её горячим чаем. Сочетание странное, но мы не об этом. Третий просто подошёл к ним, это очевидно, иначе бы стоял ещё один стул. Куда он смотрит? Под самый потолок. Там, у икон в красном углу подвешена маленькая клетка. С соловьём. Так было принято в наших трактирах. Это потом появятся граммофоны. А в начале 1870-х откуда же им взяться? Виртуоз балалаечник заходит сюда, в этот бедный трактир, только по большим праздникам, когда можно гарантировано сделать кассу. А люди-то во все времена хотят выпивать и закусывать под музыку. Сейчас ту же самую роль выполняют развешанные по стенам телевизоры, на которых крутятся клипы. А 150 лет назад наши предки использовали соловьёв.
Владимир Егорович Маковский. Любители соловьев. 1872-1873. Государственная Третьяковская галерея:
Теперь, когда мы разобрались с сюжетом, попробуем сделать шаг туда, сквозь раму, в пространство картины, послушать разговор.
Сидящий в углу: Нет, ты послушай, послушай. Как заливается!
Сидящий у окна: Прямо душа трепещет, до костей пробирает.
Стоящий: (присоединяется) Вы, братцы, абсолютно правы! И откуда в этой тщедушной птахе такое ремесло?
Сидящий в углу (улыбается): Верно, приятель! Настоящий фокусник. Вот ведь что энта самая натура сотворить может.
Сидящий у окна: всё забываю, и про недоимки, и про то, что жена вечером пилить будет. Вот сейчас наслаждаюсь.
Стоящий: эх, спасибо хозяину. В этот раз Емельяныч нам настоящего «тенора-итальяшку» достал.
Что мне здесь нравится больше всего? Невероятное сочетание грубости, житейской прозы, печальной бытовухи и светлой радости, оптимизма и даже (уж как я не люблю это выражение) тонкого лиризма.
Обычно, когда я слышу слово «сентиментализм», то вспоминаю или «Бедную Лизу» (и сразу хочется ругаться матом) или придурковатый шансон («я на зоне плачу по берёзкам») который пробивает на слезу после как минимум пол-литры. Совсем иное дело здесь.
Передать такие нюансы на холсте – признак высочайшего мастерства. В общем, будете в Третьяковке, задержитесь на пару минут перед этой картиной