Пока общественное развитие идёт гладко, назад смотрят лишь профессиональные историки. Как только случаются резкие перемены, спотыкач, общество инстинктивно оглядывается.
Владелец небольшого магазинчика (ООО «Канцер») был неимоверно грустен. За окнами магазинчика сиял июль («макушка лета»). А он был грустен.
Сидел за кассой, отпустив на выходные двух своих продавщиц (обе – Алёны), и грустил. Обычно он был весел, даже за кассой, а тут … вселенская печаль. «Что случилось, Саша?» – спросил я, расплачиваясь за пять пачек сигарет «Кент».
Саша назвал своё ООО по знаку своего зодиака «Рак» – «Канцер». И немало удивился, когда в налоговой его испуганно спросили: «У Вас … хоспис?»
Однако менять название было поздно. Мы с Сашей часто спорили. Он – убеждённый трампист, а я … Трудно определить мою идеологию или отсутствие таковой. («У меня нет убеждений, у меня только нервы» - Акутагава Рюноске «Жизнь идиота», пер. А. Н. Стругацкого). Но уж я во всяком случае не трампист.
И вот сейчас Саша был печален. Он посмотрел на меня и предъявил фотографию в своём айфоне: на жёлтом песке лежали красивая женщина и лихой подросток. Оба улыбались. «Они сейчас на даче, – объяснил Саша, – В Озерках. Море, лес, ягоды, грибы. А я здесь … в каменном мешке … за кассой, как за пулемётом. Весь расчёт отпустил. Один остался – отбиваться...»
- «Позвольте, – я поразился, – но Озерки - это же фактически в городе...» Саша оживился: «Нет. Это – другие Озерки. Чудесное место. У моря. Там, собственно, кончается Маркизова лужа, где маркиз сел на мель, и начинается настоящее море, Выборгский залив.
Чистое, глубокое, а не то, что идёшь по щиколотку в воде и думаешь, когда же по пояс будет? Вблизи Кронштадта? Потому и маяк там стоит, Стирсудден. Кажется, единственный финский топоним, который остался на Карельском перешейке» – «Шведский, – заметил я, – может, потому и остался, что шведский, а не финский».
«А ну да, – подумав, согласился владелец ООО «Канцер» и снова оживился, – а вот это вам будет интересно. Вы же марксист, – ядовито подколол меня Саша, – это было одно из немногих мест, расположенный в коем колхоз по праву носил имя этого вашего картавого сифа, Ильича, Ленина, в смысле...»
Поглядеть назад...
Ключевский верно писал насчёт интереса истории. Когда этот интерес возникает, – рассуждал самый замечательный и глубокий русский историк, – когда обществу приходит охота поглядеть назад? А тогда же, когда и в бытовой жизни человека, в его бытовом, житейском, инстинктивном поведении. Шёл себе человек и шёл, а потом раз – споткнулся. Какое будет инстинктивное поведение человека в этом бытовом случае? Правильно, поглядеть назад.
Ровно то же самое происходит и с обществом. Пока общественное развитие идёт гладко, назад смотрят профессиональные историки. (Разумеется, видят лишь руины и процесс руинирования).
Как только происходят резкие общественные перемены, спотыкач, всё общество инстинктивно оглядывается назад. И не в том дело, что камень или выбоинка, о которую споткнулось общество, совсем и не такие, о какие это общество спотыкнулось когда-то.
А в том дело, что общим вздохом общества (которое увидело сзади лишь руины) будет: «Да что ж такое? Кажинный раз на эфтом самом месте...»
Когда ещё мирный дачник заинтересовался бы историей места, где он отдыхает, ловит рыбу, собирает грибы в лесу, ягоды, овощи, фрукты и корнеплоды в своём саду, купается в море и загорает на пляже? Других дел у него что ли нет? А нынче … поди ж ты – интересно, как раньше это место называлось, да кто здесь жил, да что за маяк торчит на мыску и давно ли он на этом мыску торчит? Тянет оглянуться, тянет...
Сэйвястё и Стирсудден
Раньше Озерки назывались Сэйвястё, что в переводе с финского означает … частокол. Деревня была окружена частоколом, что редкость для финских деревень – вот её и назвали частокол, сэйвястё.
Почему её окружили частоколом? Бог весть. Насельники деревни занимались рыболовством. Всякий, кто бывал на Выборгском заливе, знает: рыбы там хватает. Окунь, лещ, подлещик, судак, щука, «младшая сестра крокодила», на блесну идёт.
И колхоз, в 1949 году получивший имя Ленина (в том же году Сэйвястё стало Озерками), был рыболовецкий. Однако почему деревню окружили частоколом, неизвестно. Места дикие, лесные, может, от мишек, привлечённых запахом наловленной рыбы? Может, от военных действий? Последнее вряд ли. От военных действий за частоколом не спрячешься.
Во время Северной войны (1700-1721) до этого места дошли русские войска. (Так и до Виипури-Выборга русские войска тогда дошли. И в Лаппенранте - Вильманстранде стояли. В Лаппенранте родился первый по-настоящему популярный русский поэт – Сумароков.
Это его стихи барышни стали переписывать в свои альбомы, а кавалеры петь под гитару, что вызывало (как вы догадываетесь) жгучую неприязнь к этому … эстраднику серьёзных поэтов, Ломоносова и Державина. Это в скобках. Уж очень я люблю Сумарокова)...
Тогда, когда здесь в первый раз стояли русские войска, здесь, на мыску, и был поставлен первый маяк. Потом русские войска ушли, а маяк остался. Тогдашние владетели этих мест (и Финляндии), шведы, оставили маяк в неприкосновенности (полезная вещь, в мореходном хозяйстве – необходимая, чтобы мели обходить) и прозвали его: Стирсудден.
Маяк, само собой, реновировали и обновляли много раз и при шведах, и при Российской империи в великом княжестве Финляндском, и в Финляндии, и в СССР, и в Российской Федерации. Однако такой, как он есть, каменный, в высоту и ширину такой же он был построен в 1872 году.
Исправно работал. Но с перерывами. В один из таких перерывов, во время гражданской войны в России, в 1919 году, неподалёку от Сэйвястё подорвалась на водной мине английская канонерка.
Тогдашний военный министр Англии, Уинстон Черчилль, рвался помочь белым в восстановлении порядка в России, а премьер-министр Ллойд-Джордж его сдерживал: «Сами разберутся. А торговать можно и с людоедами...» Однако английский военный флот в Балтийское море поблизости от красного Петрограда, к которому вплотную подходили войска Юденича, Черчилль послал. Вот одна из канонерок этого флота в непосредственной близости от неработающего маяка и подорвалась на мине.
Почти всю команду спасли. Девять человек погибли. Их похоронили неподалёку от Стирсуддена. За могилами ухаживала сначала жена, потом вдова смотрителя маяка.
А вот и Ленин!
Ленин ненадолго появился в Сэйвястё вместе с вставшим на ноги средним классом Российской империи. Тем классом, который летом из городов едет отдыхать на дачи. Развитие железнодорожного сообщения и зажиточность среднего класса столицы превратила Карельский перешеек из медвежьего угла великого княжества Финляндского в благоустроенную дачную местность.
Сэйвястё не было исключением. Конечно, это не был такой шикарный курорт, как Териоки (Зеленогорск), но и тут селились профессора, инженеры, литераторы, журналисты.
Была здесь и дача профессора Николая Михайловича Книповича, исследователя подводной флоры и фауны Белого и Чёрного морей, основателя нескольких биологических станций на Азовском, Чёрном и Белом морях, океанолога. Одно морское течение в Чёрном море названо «очки Книповича». Профессор (что совершенно естественно) носил очки.
Дача его не сохранились. Хотя улица, на которой была его дача, носит его имя. Дача была как дача. Типовая постройка. Разве что с огромной застеклённой верандой. С трёх сторон не окна, а стеклянные стены. Что-то такое (как ни странно) морское. Обзор во все стороны: нет ли рифов, отмелей, мин?
У профессора была сестра – Лидия Михайловна Книпович. Гимназическая подруга Надежды Крупской и члена ЦК кадетской партии Ариадны Тырковой-Вильямс. Сама Лидия Книпович была (как и Крупская) социал-демократка, крайняя большевичка и подпольщица.
Осуществляла связь подпольных большевистских организаций с легальной большевистской фракцией в Государственной Думе. Строгость и суровость сестры профессора-океанолога была у подпольщиков-большевиков закреплена в её псевдониме - «Дяденька».
Вот «Дяденька» и спроворила в 1907 году, после поражения первой русской революции, летний отдых революционеру «Старику» (Ленину/Ильину/Ульянову) на профессорской даче своего брата, исследователя подводной флоры и фауны.
Ленин не был профессиональным революционером. Он был профессиональным журналистом (о чём справедливо сообщил в партийной анкете в графе «Профессия»).
Революция не была его профессией. Она была его жизнью. Это хорошо понял ученик Ключевского, руководитель партии кадетов, Павел Милюков: «Поди-ка справься с человеком, который 24 часа в сутки думает только о революции» – слова Милюкова лета 1917 года.
Поражение революции было физическим поражением Ленина. Крупская вспоминает, что в лето 1907 года Ленин был настолько разбит, что мог, гуляя по лесу, сесть у сосны и заснуть. «Дети Книповича его даже сурком прозвали», – добавляет Крупская.
Плюс к тому та болезнь, о которой в словаре «Гранат», в томе, посвящённом руководителям Октябрьской революции, сообщила сестра Ленина, Мария Ульянова: «Владимир Ильич страдал болезнью, которая в древности называлась «священный огонь» (эпилепсия).
Поэтому в период обострения болезни он выбирал для отдыха достаточно безлюдные места». И поэтому же, кстати, мало выступал публично. Сами понимаете, а ну как на трибуне заколотит?
В общем, летом 1907 года Ленин оклёмывался на даче у океанолога, будущего советского академика, Николая Книповича. Поэтому рыболовецкий колхоз деревни Озерки по праву носил имя руководителя октябрьского переворота.
Вот о чём поведал мне директор ООО «Канцер», сидя за кассой своего магазинчика, а я, разумеется, дополнил его рассказ письменно. Дополнил бы и устно, но тут вошли покупатели. И наша краеведческая беседа прервала течение своё…
