Интервью 2011 года.
"Непонятно одно: как я еще не умер от алкоголя и не погиб в бою"
"Если смотреть в историю, мы в России никогда не были абсолютно счастливы"
"Никто не хотел ни работать толком, ни жить здесь, всех охватило равнодушие – такая страна не могла не развалиться".
Леонид Агутин вышел на эстраду двадцать лет назад босоногим мальчиком и доказал, что поп-музыка может быть качественной и даже интеллектуальной. Романтический имидж никуда не делся, хотя Агутин с момента дебюта заматерел, поработал на Западе и избавился от некоторых иллюзий. Пока желтая пресса с упорством, достойным лучшего применения, пишет о проблемах в семье Леонида и Анжелики Варум, артист воспитывает дочку, готовит новые проекты и размышляет в интервью «Собеседнику» о судьбе России.
В прошлом году в одном из ваших интервью я прочитал, что вы давно живете в Америке, а в Россию приезжаете только на концерты. Это правда?
Нет, это совершенно не соответствует действительности. Сейчас журналистика – такая интересная штука, что этого интервью я мог вообще не давать. Мы действительно часто бываем в Америке – у меня там много творческих контактов, в основном на Восточном побережье. С голливудском жизнью не знаком, на Западном побережье бываю редко, только в случае концертов для русской диаспоры в Лос-Анджелесе. В Нью-Йорке и Майами я сотрудничаю со многими музыкантами, часто записываюсь на студии Hit Factory… Последняя пластинка там была записана, не говоря уже обо всех моих западных проектах. Ну и как-то получилось, что вся семья в Майами – отец Анжелики Юрий Варум, ее брат, дочка наша, бабушка. Началось с того, что приехали погостить – а уехать не смогли, потому что Юрию понадобилась срочная операция, и он вынужден был остаться на долгий срок. И потом вовсе не захотел уезжать, потому что в России ему не помогли, а там помогли. Он понял, что не может обходиться без тамошнего медицинского обслуживания, которое позволяет ему жить. Наша дочка Лиза тоже там, потому что мы постоянно на гастролях, и она общается с теми, с кем привыкла – с дедом, родственниками, братьями-сестрами. Когда у нее возраст подходил к школе, нужно было принимать решение, где ей учиться. Был вариант с частной школой за 150 тысяч долларов - интересно, чему они там учат за такие деньги? У меня мама учительница, она могла дома все это дать Лизе, но я против домашнего образования: бабушка есть бабушка, это расслабляет ребенка – она думает, что это бабушка играет в учительницу. Отдавать в обычную школу, где в нее все будут тыкать пальцем, нам не хотелось. Поэтому мы отдали ее в Майами в самую обычную школу – это практически ничего не стоит, и там нормальная атмосфера. Таким образом, семья живет в Майами, и мы вынуждены там регулярно бывать – на родительских собраниях, например. За Лизой не надо присматривать каждую секунду, но все-таки хочется бывать рядом с ней. Лучшее время в Майами – с октября по апрель, когда здесь зима. Летом там невыносимо жарко.
Многие звезды, у которых тоже там есть квартиры, здесь зарабатывают, а в Майами отдыхают.
Я оброс музыкальными знакомствами и там практически не отдыхаю. Провожу время с ребенком, а больше на студии – сочиняю, пишу. Если у меня рождается песня или заказывают музыку для какого-то российского кино, я прямо в Майами все это и записываю. Там же можно пригласить музыкантов, чтобы прописать какие-то партии. То есть мне для этого не нужно ждать возвращения в Москву.
Большие концерты в Москве планируете?
14 ноября в Кремле повторим концерт, который был 14 февраля – с Анжеликой Варум и кубинским флейтистом Орландо Вайе «Маракой». Этот концерт можно назвать музыкантским. Я представляю часть программы, которую мы играли с Орландо на Кубе, Анжелика ряд новых песен в очень интересных аранжировках, плюс всем знакомые дуэты. И в конце, если публика просит, мы, конечно, исполняем старые песни в традиционных решениях. Слова «музыкантский концерт» звучат угрожающе, но на проверку всё не так сложно – мы играем наши известные песни, в основном, русскоязычные, просто оркестровка предполагает очень насыщенное звучание с некоторыми джазовыми бриджами. Это наше кредо – должно быть умно, но не заумно, сложно и одновременно легко для восприятия.
Я тоже был на февральском концерте, и меня удивили некоторые номера в исполнении Анжелики. Все же привыкли к ее репертуару девочки-припевочки с высоким голосом – а тут песня «Если он уйдет», в которой раскрывается ее потенциал как одной из самых интересных вокалисток страны. Почему она так редко проявляет себя с этой стороны?
А не в каждой программе споешь песню «Если он уйдет». Анжелику не хотят воспринимать другой – хотят, чтобы она делала то, к чему все привыкли. Полностью отжать этот имидж, окончательно всем надоесть – а там потом другие появятся. Все, что Анжелика готовит новое, проталкивается с большим трудом и с большой болью, хотя я считаю, что ничего подобного у нас никто не делает. Она зрелый музыкант, у нее великолепные новые песни, она прекрасно умеет владеть своим голосом – вплоть до того, что когда я пишу для мультфильмов, она записывает любой бэк-вокал: смешными голосами, детскими, взрослыми, громкими – она может петь как угодно. У нее абсолютный слух, великолепная музыкальная память, она может спеть любое сочетание нот, даже нелогичное. Запомнить его и чисто исполнить. Но у нас же принято, что если человек поет громко, значит, он поет хорошо. А когда поют субтоново, тихо, то у него вроде как и голоса нет. А ведь очень многие люди, способные петь громко, вообще не умеют петь субтоном, проникновенно, не якобы от души, а на самом деле от души. Анжелика это умеет, и громко тоже умеет. Вообще удивительно, откуда в этом маленьком человеке берется такой голос. Мне немножко обидно, что в нашей семье в первую очередь меня воспринимают как музыканта, а она на заднем плане. Если бы у меня был такой слух, как у нее, я перевернул бы землю.
Но музыкальные эксперименты у нас мало кому интересны.
Есть объективные вещи. Тут надо найти достаточное количество поводов представить новые песни. Активная часть аудитория – в основном молодежь, у которой свои кумиры. Если ты на вершине молодежной популярности и у тебя несколько хитов – тебя везде берут, крутят, можно новые песни показывать. Если же ты уверенно находишься в своей ячейке – тебя достают тогда, когда ты нужен. Меня, например, - когда нужен «Босоногий мальчик» или «Хоп-хей-ла-ла-лей». Новое пробить очень сложно. Мы с Володей Пресняковым песню «Аэропорты» год пихали всюду: сжали зубы и как идиоты ходили на все съемки, на какие можно и нельзя. Мы, преодолевая стыд, выступали на юбилее сельскохозяйственной продукции и пели «Аэропорты». Прошло два года промоушна этой песни – и теперь она вызывает в залах взрыв, люди ликуют, а программные директора говорят: ну это же шлягер, это понятно. Это сейчас понятно! А сначала ее не брали на радио, говорили, что это сложно, это не поймут. А теперь меня на радио просят вместо новых песен принести что-то похожее на «Аэропорты». Увы, две-три радиостанции воспитывают целое поколение людей, которые слушают, что дают. Станций должно быть гораздо больше, и на любой вкус. Где радиостанции для взрослых людей, которые просто хотят послушать хорошие песни? Вот сидят на даче люди от 30 до 45, они хотят услышать что-то из Pink Floyd, потом старую песню Пугачевой, потом Агутина с Ди Меолой, Шахрина и т.д. Вот мой формат, где я бы мог быть представлен. Но таких станций минимум.
Судя по желтой прессе, люди хотят не только слушать старую музыку, но и читать старые новости. Про вас лет десять регулярно пишут две вещи – о проблемах с алкоголем и о том, что вы с Анжеликой наконец разводитесь.
Если верить прессе по поводу алкоголя, непонятно, как я жив до сих пор – должен был давно сдохнуть. Позавчера я набрал в интернете «Агутин новости»: прочитал, что год назад я в Юрмале подрался с музыкантом, а два года назад – с кем-то напился. Вот и все новости мои: напился и подрался. Больше ничего у меня, видимо, не происходит. Непонятно одно: как я еще не умер от алкоголя и не погиб в бою. А о том, что я еще и музыкой занимаюсь, эти новости вообще умалчивают. Мы с Анжеликой шутим, что надо помереть, чтобы послушали новые песни. Записанная перед смертью пластинка продастся на ура. Но у меня столько планов, что невозможно перед каждой пластинкой умирать. А что еще делать, не очень понятно: специально эпатировать публику? Как-то глупо уже. Понятно, что шоу-бизнес – искусство молодых, но то, чем мы занимаемся, уже не называется шоу-бизнесом. Этот вид искусства у нас занимает довольно маленькое пространство – существенно меньшее, чем в мире. За границей в музыкальных магазинах поп-музыка взрослых людей занимает половину полок – Simply Red, Стинг, Jamiroquai и т.д. У нас же три основных направления – попса, эстрада и бардовский рок. Податься особо некуда. Не идти же на «Нашествие», чтобы все засмеялись и сказал: пошел отсюда, попсовик несчастный. Живьем выступать негде: поп-музыка выступает под фонограмму, на рок-фестивали мы не проходим по формату. Где выступать нам, которые конкретно не относятся ни к одному из течений? При этом после каждого сольного концерта подходят люди: господи, мы не ожидали, такой уровень, такой оркестр, такое звучание, какие вы молодцы!
Даже находясь в Майами, вы погружены в музыку. А за российской политикой следите?
Мы взрослые люди, нам не может это не быть интересно и важно. Я увлекаюсь историей, много читаю, и как мне казалось, разбираюсь в том числе в новейшей истории нашей страны. Тем более сам присутствовал при последних двадцати годах Советского Союза, а теперь выясняется, что я ничего о происходящем не понимал. Все геополитические сдвиги воспринимались как должное, и куда больше меня интересовали общага, институт, песни, пляски и так далее. Не было ни семьи, ни детей, и было все равно, что дальше произойдет. Я был ничем не скован, у меня не было никакого багажа и ответственности. Сейчас, конечно, мы гораздо сильнее переживаем, спорим с женой по поводу политики постоянно.
Соглашаетесь ли участвовать в предвыборных концертах?
Последний раз соглашались в 1996 году, когда я принимал участие в туре «Голосуй или проиграешь». Тогда это был принципиальный вопрос: моя профессия подразумевает наличие некоторых свобод, например, отсутствие худсоветов. Соответственно я был против того, чтобы мы оставались жить в социализме, и отстаивал новые демократические взгляды. Это было сделано совершенно искренне и практически бесплатно. Я тогда нужен был политике, потому что нес некую революционность в подходе к поп-музыке. Другое дело, что получилось в результате этой революции, какое количество людей оказалось за бортом. К сожалению, это неизбежно, ведь революции – это не просто когда власть переходит от одних людей к другим. Ситуацию, что кто-то развалил Советский Союз, нужно рассматривать глубже, желательно с 1917 года, когда появилась эта система, к 1991-му доказавшая свою полную нежизнеспособность. В общем, в 1996-м случилась небольшая война, в которой пришлось принять участие. После этого я не помню себя задействованным в каких-то политических мероприятиях.
Однако то, против чего вы боролись в 1996-м, спустя десять лет вернулось само собой.
В этом есть какая-то неизбежность. На этой территории Земли состояние трагедии постоянно сменяется состоянием неразберихи. Знаете, когда есть рана, она то ноет, то отпускает. Так и здесь. Как будто внутри организма существует какая-то болезнь, которую нельзя лечить мазями. Нужны более серьезные средства. Но до этого лечения никогда не доходят руки, никто не обращается к настоящему врачу, а все время занимается какой-то народной медициной. Если смотреть в историю, мы в России никогда не были абсолютно счастливы. Никогда. То под кем-то, то поляки, то Романовы, то ценой огромных жертв построили некую империю по западному образцу – и тут же конфликт между теми, кто хочет жить в Святой Руси, и теми, кого устраивает западная цивилизация. Всю жизнь страну тянут в разные стороны. Это происходит до сих пор, и сложно что-то с этим поделать. Самодержавие рухнуло, потому что перестало устраивать абсолютно всех, включая монархистов. Попытка построить буржуазную республику тоже быстро доказала свою несостоятельность. Ужас продразверстки, классовой ненависти в новой экономической политике. В результате Сталин построил настоящую империю наподобие романовской, но она могла существовать только при условии полного тоталитаризма. Стоило Хрущеву начать совершенно искренне и романтично строить коммунизм, как все это на хрен начало проседать и распадаться. И сейчас нам нечего восстанавливать: мы должны построить какой-то строй, при котором никогда не жили. В нашей стране у людей нет опыта жить при чем-то вроде гласности, демократии и частной собственности. У нас нет генетической привычки к свободе, мы привыкли, что есть хозяин, барин, и надо ему верно служить. Мы не очень понимаем, что каждый на своем месте отвечает за страну – эту ответственность мы охотно перекладываем на вождя.
Но когда власть откровенно дает понять, что ей на народ наплевать, сложно ощущать ответственность за страну.
Во властных структурах много циников, которые откровенно пытаются заработать свое – они тоже считают, что в этой стране никогда ничего не будет. Это наследие советской эпохи: коммунисты сами не верили в свои лозунги, их дети не верят в свои.
А еще имперское мышление: главное, чтобы нас боялись, а как собственный народ при этом живет – второстепенно.
Большинство населения с детства привыкло жить в державе, которую весь мир уважает. Поэтому принято гордиться глобальными успехами, иногда даже вымышленными, а не начинать с собственного двора. Если зайти в любую квартиру – довольно чистенько, прибрано и на столе есть покушать. А в подъезде можно и мусор на пол бросить. Когда у меня спрашивают, для кого я делаю такую «сложную» музыку, я отвечаю: «Вот у тебя сестра есть? Она дура?» Нет, отвечает, замечательная девушка, умница, и родители образованные. Почему же, если тебя окружают нормальные достойные люди, остальных принято считать страной дураков?
Вместо худсоветов ввели понятие «формат».
Да, власть денег, может, и пострашнее худсоветов. Но у меня нет четкой позиции на этот счет, потому что в нашей стране сложно быть абсолютно в чем-то уверенным. Вот есть замечательный литератор Юрий Поляков, много написал хорошего и остроумного. Но у него в текстах все время сквозит досада, что мы жили в великой стране, а теперь она разрушена. Иногда кажется, что он вообще пишет только для того, чтобы это раз за разом повторять. Но это путь в никуда. Ну жаль, что разрушена, но сколько можно об этом говорить? Это уже произошло, и произошло естественным образом: здоровенная и крепкая КПСС никак не могла противостоять этому. Всем надоел этот строй, была депрессия и пустые прилавки с начала 80-х, а не с 1993-го, как считает Поляков. Никто не хотел ни работать толком, ни жить здесь, всех охватило равнодушие – такая страна не могла не развалиться. И теперь надо не стенать о прошлом, а искать что-то новое – невозможно ведь вернуться в Советский Союз. И давайте каждый на своем месте что-то делать.
У вас никогда не было разочарования в профессии музыканта?
(после паузы) В общем, много раз было. Мне даже иногда кажется, что я этим занимаюсь, просто потому что больше ничего не умею. Наш бизнес не очень рентабелен: если бы я снимал все клипы, которые хочу, у меня не осталось бы средств к существованию. Эти мысли уходят из головы сразу после первого хорошего живого концерта. Когда последние пять-шесть песен зрители аплодируют стоя, я понимаю, что все не зря, что я занимаюсь своим делом.
Представьте себе 20-летнего юношу, который хочет заниматься музыкой. Что ему делать: ждать, пока его музыку услышат или пробиваться через конкурсы, «Фабрики звезд» и т.д.?
Многое зависит от времени, в котором он живет, и от того, что собой представляет. Но если человек интересен и многогранен, он тем или иным способом пробьется и найдет в себе силы удержаться на волне. Главное правило - звездами не становятся неталантливые люди. Иногда у продюсеров на фоне какого-то успеха вырастают крылья, и они начинают уверять, что могут раскрутить кого угодно. Это неправда. Почему продюсер группы «Тату» не сделал еще одну популярную группу? Все, кого мы видим в топе – это талантливые люди. Смотрите: шансон поют миллион артистов. Известных из них – семь человек, на которых ходят зрители. Нельзя продержаться на одной песне и миллионе ротаций. Быстрая интернет-популярность забывается через месяц. А настоящий талант интересен всегда.
Алексей Мажаев, "Собеседник", 19 января 2011
