Как личность гениальный «писатель русской души» Достоевский был очень своеобразным. Несмотря на участие в вроде бы прогрессивном кружке Петрашевского, в быту это был сторонник Домостроя, а в своих политических предпочтениях придерживался ярко выраженной позиции (за что его до сих пор очень не любят иудеи всего мира).
Тем более странным и противоестественным выглядел альянс этого ретрограда и ярой суфражистки ещё во время совместного проживания писателя со своей женой, и после её кончины. Впрочем, бесперспективность отношений Фёдор Михайлович понимал и сам. Недаром в одном из писем сестре Аполлинарии он высказался в том ключе, что «нельзя требовать от других всего, будучи при этом в отказе от каких бы то ни было обязанностей»… знакомо, правда? Это же просто из манифестов современных радикальных феминисток! А для самой Аполлинарии («Полины» - как называл её сам Достоевский, чем чрезвычайно её бесил) простая истина, что быть всё отрицающей нигилисткой, а не созидательницей – удел людей крайне эгоистичных и примитивных, дошла лишь годы спустя, уже после краха её многочисленных ожиданий от самой жизни.
Притяжение противоположностей
Тем не менее первая их встреча, казалось бы, была живой иллюстрацией к утверждению, что противоположности притягиваются. Она:
- сторонница «свободной любви»;
- женской независимости, связанной со свободным женским трудом – а этого ещё нужно было достичь через принятие законов о равной оплате за равный труд;
- выступающая за доступ к ЛЮБОМУ образованию, которое на тот момент было доступно только мужчинам;
- сторонница социальной революции.
Ну и так далее. Он же ко времени их встречи, многое в жизни переосмысливший, придерживался консервативных взглядов, потому что в своё время успел близко познакомиться с радикальными идеями тогдашних нигилистов и разночинцев – и в ужасе от них отшатнуться. «Бесы» и «Братья Карамазовы» вам в доказательство.
А в его жизнь она ворвалась, как метеор – что тому ретрограду и консерватору, каким он успел стать, доставляло массу дискомфорта, хотя Достоевский и тянулся к ней, стремясь ознакомиться с такой представительницей молодёжи, как с типажом. Ну и обычную мужскую влюблённость к столь взбалмошному существу отрицать было нельзя. Тем более, что её непосредственность действовала на него странным образом – он совершенно переставал ощущать груз прожитых лет!
«Подруга вечная»
Сохранившиеся фото тех лет плохо передают всю прелесть этой женщины – несмотря на усилия ретушёров и попытки игры со светом. Она, видимо, при всей своей прелести действительно была мало фотогеничной.
Здесь лучше обратиться к описаниям: «Высокая, стройная, с милым овалом лица и лучистыми глазами» - такая женщина могла вскружить голову даже такому анахорету, как Фёдор Михайлович. Однако в прямом общении она бывала просто невыносимой! Притом отторжение наступало уже где-то на десятой-пятнадцатой минуте, и чем интенсивнее было общение, чем шире круг затрагиваемых в разговоре тем, тем быстрее начинался словесный конфликт (с её стороны), какие-то упрёки (опять-таки с её стороны), и всё это превращалось в какую-то дурную бесконечность. Она даже внешне менялась в такие минуты – кривя рот и злобно щуря глаза. И куда девалась милая девушка, которая только недавно зашла в гости и удобно расположилась в кресле?
Всё дело было в том, что с годами Достоевский стал очень ответственно относиться к своей писательской работе. Да и обязанности главного редактора не давали расслабиться. А Аполлинария… она ведь была не из бедной семьи. В какой-то степени сильно избалованной доступом к благам. Недаром в их совместной поездке по заграницам, когда он «отпустил себя на волю» и поддался пагубной страсти – рулетке, ему было на что играть, так как он спустил на проигрыш и драгоценности Аполлинарии. Драгоценности, господа! Так что перед вами была не скромная курсистка из разночинцев, способная упасть в голодный обморок.
Чем ещё была обделена горькая возлюбленная Достоевского, так это эмпатией, чувством сопереживания и сострадания. Она не раз раздражённо говорила ему, чтобы он как можно скорее разводился «со своей чахоточной женой!» Вопрос – зачем? Ведь замуж она за него вовсе не собиралась! Он ведь уже после кончины супруги не раз предлагал Аполлинарии заключение брака. Отказывалась! Притом нервно, истерически, со злыми насмешками. Тогда же он и назвал её «подругой вечною», давая тем самым понять окружающим, что ни о каких доверительных и серьёзных отношениях с этой женщиной речи не может идти ни у кого.
Писатель понимал всю пагубность влияния на него «вечной подруги», хотя и использовал её личность и характер в создании женских образов в романах «Игрок» (Полина), «Идиот» (Настасья Филипповна), «Братья Карамазовы» (собирательные образы Грушеньки и Екатерины). Притом, возможно, не признаваясь в этом самому себе, но применяя к ситуации поговорку о паршивой овце и клоке шерсти. Ведь не проходило и дня, чтобы любое их свидание не заканчивалось если не скандалом, то упрёками Полины. В чём? Да в чём угодно. А теперь вспомните сцены скандалов, истерик, надрывных речей в любом из романов Достоевского? О, ему было откуда брать фактурный, яркий материал!
Женщина – «переходящий приз»
В этой связи очень симптоматичны были годы супружества Аполлинарии Сусловой с писателем и философом Василием Розановым. С ним она провела семь совместных лет. В браке, просим заметить. И это при том, что Розанову было на момент женитьбы на ней 20 лет, а Сусловой – сорок! В чём была причина такого мезальянса, почему молодой, подающий надежды автор будущих серьёзных психологических исследований прельстился браком с уже увядающей бывшей красоткой? Дело, конечно, не в её экстравагантности. Просто кумиром Розанова был Достоевский, и он хоть так хотел быть причастным к его славе. Не понимая, что платит за это слишком высокую цену, так как те самые скандалы, истерики, необоснованные нападки предстали перед ним не на страницах романов обожаемого им автора, а воочию.
Уже потом, после окончательного разрыва их отношений, Фёдор Михайлович однажды сел и стал заниматься самокопанием, в попытке разобраться в своих чувствах к этому «милому чудовищу». И пришёл к выводу (лежащему, впрочем, на поверхности), что «любил ее тогда, когда уже и сам не хотел этой любви». Да и не стоила она её. Достоевский жалел её, так как предвидел, что она будет вечно несчастной. И уже после окончательного разрыва он научился её избегать, исключив любые возможные контакты. Но, как он и сам признавался, долго ещё вздрагивал, когда при нём упоминали её имя.
Аполлинария после разрыва с Достоевским уничтожила всю ту переписку между ними, что скопилась за годы отношений. Притом как-то ухитрилась забрать у писателя и письма, что отправляла ему. Впрочем, это была обычная практика среди порядочных людей того времени – отдавать личные письма по просьбе писавшего их. Так что позднейшие исследователи творчества и жизни писателя во много до сих пор блуждают в потёмках.
Однако сохранились свидетельства Василия Розанова о тех годах совместной жизни, что он провёл со своей престарелой женой-кокоткой – а она действительно часто вела себя, как кокотка! При этом буквально вешаясь на шею друзьям и коллегам Розанова, но при этом обвиняя в неверности его самого. А ещё Розанов, более откровенный в своих воспоминаниях, чем Фёдор Михайлович, прямо называл Суслову «необузданной»:
«чрезвычайно охочей до ласк, и ничем, кроме ласк с мужчинами не интересующейся».
Впрочем нет – ещё она была, при её равнодушии к деньгам, крайне завистливой.
Аполлинария Суслова прожила долгую жизнь, упокоившись лишь в 1918 году в Севастополе. А перед этим круто сменила свои политические предпочтения, уже после 1905 года превратившись из сторонницы революции в самую махровую реакционерку, вступив в достопамятный черносотенный «Союз русского народа». О Достоевском эта его «Муза» до конца своих дней отзывалась холодно, да и неохотно. А сам Фёдор Михайлович, выжженный ею дотла, считал, что никогда уже не сможет любить ни одну женщину – что стало причиной жесточайшего творческого кризиса. И лишь появление в его жизни чуть позже Анны Григорьевны Сниткиной смогло отогреть его душу.
