Свадьбу Евдокии и Семена играли весело, шумно. Одна беда, на радостях, что наконец можно не прятаться от людей по полям, а зимой по овинам. Не подумали о том, что вероятность скорого расставания велика, несмотря на то, что свидетельство об окончании четырехлетки у Семена имелось.
Евдокия и сама не знала, что бумага поддельная. Семена после третьего класса отчислили за хроническое непосещение ввиду абсолютной занятности по семейным делам – в поле, на заготовке дров, сена и случайных подработках. А бумага была ой как нужна.
При императоре Александре рекрутский набора заменили воинской повинностью. Народ с облегчением вздохнул и занялся образованием по мере сил и возможностей. Дело в том, что согласно специальному уложению от призыва освобождались граждане мужеского пола, имевшие слабое здоровье, единственные сыновья у родителей, единственные кормильцы в семье, где еще были малые дети. Семен под эти параметры всяко не попадал. Но попытался воспользоваться послаблением за счет того, что тем, кто имел 4-хлетнее образование дозволялось служить не 6 лет, как другим, а 4.
Когда начал женихаться с Евдокией, предупредил:
- Ты, если что, знай, я тебя люблю больше отца с матерью и хочу, чтобы ты была моей женой перед Богом.
- Ну, - потупила глаза Евдокия, которая уже прикидывала, какой свадебный наряд сможет себе заполучить при таком женихе – семья у него большая, работников много и Семен с руками из нужного места.
- Мне ж двадцать годков скоро. В армию идти.
Семен сделал паузу и посмотрел на Евдокию. Она ему ответила взглядом, который можно было истолковать по-разному – от «ну и что, если между нами любовь» до «сватов пока не засылай, буду думать».
Семен загрустил и, чтобы не портить окончательно встречу, добавил:
- Всего то четыре годика, неужели не дождешься?
Услышал легкий вздох и теплая рука легла на его руку сверху.
- Если четыре, то ладно, скучать не буду, деток успею к твоему возвращению на ноги поставить, чтобы встретили папку у околицы.
От таких слов сердце у Семена запело, замурлыкало, на душе стало тепло и светло, как в хорошо прибранной горнице, где чаша полна, по углам ни пылинки и мир, да любовь между супругами.
Почему Семену служить четыре, а не шесть, как другим, у кого не получилось осилить хотя бы начальную грамотность, не спросила. Почему? Да так, не подумала, все мысли о свадебном наряде и своих планах на ближайшее будущее, о котором она сама так живописала суженному.
Первый звонок прозвенел уже на свадьбе, куда притащилась Настасья, которая была влюблена в Семена с малолетства и, якобы, он пообещал ей, что, когда она вырастет, он на ней женится. Семен до сих пор видел в ней Настьку, с которой весело было играть и невесту себе подобрал другую.
И вот та самая Настасья подносит молодым подходит к молодым с чашами (нашли кому доверить) и за шаг до них спотыкается. Чаши набок и все налитое в них жениху и невесту под ноги и в подол.
Неловко вышло, но из-за такого свадебную гулянку никто отменять не собирался. Невесту быстренько переодели в другое, не такое свадебное, но тоже ничего, с оборками, главное, что фата на голове.
Семен посмотрел на Настасью и прошептал с укоризной:
- Ты чего такая неловкая?
Она ему в ответ:
- А ты почему слово не держишь?
- Какое еще слово? –Евдокия к странному диалогу прислушивалась.
- А вот его спроси, - с вызовом и обидой ответила Настасья, закрыла лицо платком, чтобы не видели ее горьких слез и выбежала из горницы.
- Не слушай ее, - Семен взял Евдокию за руку. – Не то она говорит. Ну были мы детьми малыми, играли в жениха и невесту! Вот и ляпнул, видимо! Да нежто такое можно всю жизнь помнить!
- Значит, можно, - Евдокия поджала губы.
Семен был раздосадован, но сдаваться не собирался и привел аргумент железный:
- Так поп то нас венчал ненастоящий! Федька, ему тогда годков четыре и было. Самый старший из нас.
Евдокия прыснула, не сдержалась и ответила, сжав пальцы жениху. Прощен.
Прошло полтора года. В деревне уже был призыв, жребий тянули по договоренности, поскольку парней подходящего возраста набралось больше, чем надо. Семен надеялся, что вытянет жребий – поскорее уйдет, быстрее вернется – Евдокия, вроде как на сносях, все по плану. Но жребий ему не достался, а Евдокия сообщила, что «тревога» оказалась ложной.
- Не схватилось там. Может переутомилась в поле. Так бывает.
Семен кивнул головой в знак того, что понял и поцеловал жену.
- Значит у нас есть время, дело нехитрое, справимся.
Прошел еще год и снова грянуло. Семен вытащил-таки жребий. На комиссии предъявил бумагу, что он грамотный. Сделали пометку, что служить ему 4 года.
Евдокия мужа проводила. Перед расставанием Семен многозначительно посмотрел на ее живот и подмигнул, мол, на этот то раз получится, я старался. А еще через месяц получил письмецо из дома, в котором между делом было сказано:
«Старался, Сенечка, видимо, не очень, али я снова перетрудилась…»
А потом и того хуже. Семена вызвало начальство и устроило дознание:
- Грамотный?
- Так точно, Ваше Благородие!
- А сколько лет ты обучался грамоте? Только не лги, солдат, потому что мы знаем правду.
Семен насторожился. «Может на арапа берут? Проверка такая?» Не решился признаться. Перед ним выкладывают на стол бумагу.
- Читай, ты же грамотный, коли не набрехал.
Стал читать. В письме, которое иначе, чем подлым не назвать, сообщалось, что бумага о четырехлетнего поддельная, что до нужного срока Семен не дотянул немного, но есть. И служить ему, по справедливости, не четыре, а шесть лет.
- Вижу, читать умеешь, - проговорил инспектор, который прибыл по его делу. Семен посмотрел на него с наивным недоумением:
- Открылось все, даже лучше, а то совесть уже заедать стала. Что ж теперь? Как?
- А как… Сам все подтвердил, не стал лукавить. Оформим, что была ошибка при оформлении с самого начала, бумагу енту и енту, - инспектор показал на письмо и на его свидетельство. – ...уберем подальше и вручим тебе, когда честно отслужишь положенное.
Семен согласился с облегчением. Иначе было бы дознание и поддельный характер свидетельства стал бы фактом. Позору не оберешься. Вопрос решили полюбовно.
Сел за письмо жене, в котором коротко сообщил о том, что случилось. Закончил словами надежды, что где четыре, там и шесть…
Евдокия ответила не сразу. Написала обо всем, кроме главного – что думает по поводу того, о чем сообщил муж. Семен решил в свою пользу – будет ждать, само собой разумеется.
Письма от Евдокии стали приходить все реже. У Семена, втянувшегося в службу, времени на письма не было и подавно. Грела мысль, что жена ждет его, а о другом он старался не думать и ее молчание домыслами о плохом не нагружал.
Шесть лет пронеслись, как один день для Семена потому, что служба разнообразием не баловала. Жил надеждой. И вот наконец все позади, он, служивый, идет домой с ранцем за плечами, а в ранце нехитрые подарки для жены и леденцы для братьев и сестер, которые уже подросли и выросли:
- Ничего, - успокаивал себе Семен. - Невесты и женихи леденцы тоже любят!
Шел 1900 год. Уволенный в запас Семен Октеев вернулся в родную деревню. О том, что скоро будет дома, известил загодя, жену в первую очередь, родителей во вторую. У околицы повстречал женщину, в платке до бровей, на лице полевой загар, кто такая не признал. Она посмотрела на него из-под руки и спросила:
- Никак, Октеевских будешь? Семен?
Он присмотрелся и с трудом узнал в женщине Настасью, подружку детских лет. Поздоровались.
- Ты прям бравый казак, мужик, что надо, все при тебе? Надеюсь, ничего важного не потерял на службе своей? – двусмысленна шутка Семену не понравилась, «Чего это она фамильярничает?»
- Не надейся, не про тебя то место, о котором печешься.
- Ой ли, - Настасья наклонила голову к плечу и взгляну на Семена искоса.
Семен ее обошел и зашагал своей дорогой. Настасья осталась стоять, где была, а потом резко развернулась и побежала по тропе, разносить весть по деревне.
- «Вот веселье то будет, как узнает!»
А веселье еще то… Не найдя в доме жены, Семен выжидал момент, чтобы начать разговор, не решался «оторвать» от себя мать, которая вцепилась в него намертво и не хотела отпускать, все не могла поверить, что сын дома, наконец, цел и невредим. И посматривал на отца. Взгляд у того был смурной, но и он не мог заслонить радость от того, что сын дома.
- Как же так? – спросил Семен, когда узнал, что у него вроде как уже и нет жены. По закону есть, а в наличии – нет. Толи ушла, толи увели, он так и не понял.
- Да мы сами не понимаем, как оно вышло. Дома была все время, никуда не ходила, ни с кем дружбы не водила. И вдруг на тебе – приходим, а ее нет и вещей нет, пустой угол, даже постельное белье свое забрала, что по приданному принесла в дом и утварь.
- И мое еще прихватила, - встряла мать.
- Да бросьте вы, мама, про горшки, лучше скажите, как недоглядели за невесткой? Она же при вас все время была! Женские дела делали. Или что?
- Да вот видимо, или что, - мать поджала обиженно губы.
- Будет тебе сын, на мать нападать. Лучше со своей женой поговори, все и спросишь. Что ж нам то нашу встречу портить…
- Не серчай отец, но встреча, сам видишь, какая, не такого я ждал…
В дверь постучали. Все с воззрились на входую дверь и смутились, увидев тестя.
- Явился, - недовольно проворчал отец, но Семен встал и вежливо, уважительно поприветствовал отца жены, как же, родственник, он не виноват, что у него дочь такая непутевая.
Сели за стол. Стали думу думать, как быть и решили, что Евдокию следует возвращать.
- Я готов, - сказал тесть и посмотрел на зятя, который ему всегда нравился. Поступка дочери не одобрял, считал ее чуть ли не гулящей и пропащей бабой, что с такой возьмешь, кроме позора. Одно не понятно – как она такой воспиталась в его семье, где сроду блуда не было, даже с женой спали за такой загородкой, куда и глазком не заглянуть, а уж как тихорились, кусая губы, чтобы не вырвалось, и сказать нельзя. Но то дело прошлое. Почему же Евдокия такая непутевая? Опозорила семью.
Секрета в том, у кого она живет, не было. Семену намекнули, что Евдокия исчезла из дома не вдруг, а вроде как по какой-то причине. Затеплилась надежда, что ее и правда могли удерживать силком. Слабая надежда, не основанная ни на чем, если подумать, как следует. Но оправдать жену как-то надо было! Семен ее до сих пор любил, вернее, любил память о том времени, когда был счастлив с ней и полон надежд. Чтобы убить это чувство, нужно было что-то существенное, например, слова самой Евдокии о том, что она его больше не любит и предпочла другого. Тогда другое дело, Бог ей судья, но держать насильно при себе Семен ее не будет. Так решил.
К дому Архипа Глотова пошли трое – тесть, который призвал себе на помощь двоих соседских мужиков. Ничего особенного в такой делегации, надо сказать, не было. Случаев, когда приходилось возвращать сбежавшую жену домой, было немало. Видимо, прошли те времена, когда солдатки вековали в одиночестве десятилетия, дожидаясь мужей… преданья старины глубокой.
Никто из троих не ожидал, когда увидели на крыльце Евдокию. Первым делом она поздоровалась с отцом, низко ему поклонилась. Он топтался, чувствуя неловкость. С дочерью не виделся, можно сказать, несколько лет, не хотел! Боялся, что не сдержится и отходит ее поленом по мягкому месту за такое поведение потому избегал встреч. С ее стороны отношение было взаимным – Евдокия знала своего отца и отцовского полена тоже побаивалась, а ну как не сдержится.
Начался разговор.
- Семен пришел, муж твой.
- Знаю, - Евдокия опустила глаза и пролепетала. – Как он?
- Как? Ты о чем хочешь знать, дочка, руки ноги при нем, про остальное не ведаю. Так сама можешь узнать про то, чай соскучился он по женской ласке и силушек в нем накопилось. Для тебя берег, непутевая ты, - отец чувствовал, что начинает заводиться. Сосед мягко тронул его за рукав, успокаивал – не за тем пришли, чтоб ругаться.
Евдокия, красная как мак, отвернулась.
- Ждем твоего слова, Евдокия. И Семен ждет. Просил передать тебе, что ежели вернешься к нему, забудет обо всем. А ежели нет, проклянет. И мужика твово убьет, а сам на каторгу пойдет. (Врали, но для дела нужно) И останешься ты ни с чем. Сама не молода, деток у тебя нет, вот и думай, кто тебя примет такую.
- Не стращайте меня, папенька ( тятенька), - прошептала Евдокия. – Я и без ентово всего в страхе живу каждый день. Ежели б не страх в аду сгореть, сам б на себя руки наложила.
Признание неожиданное. Делегаты переглянулись.
- Что так? – осторожно спросил отец.
- А так, что первый раз случилось все меж нами по моей слабости…
- Неужто ссильничал тебя? – воскликнули все трое.
- Не совсем так, - Евдокия не собиралась говорить лишнего, особенно того, чего и не было. Правда и так звучала убедительно, были бы слушатели, готовые поверить и простить, а осудить и так было за что и без слов.
С Архипом сошлись в поле, когда сено метали в стога. Все ушли раньше, а они с ним остались, доканчивать. А потом он ее в сено то и завалил…
- Чего ж не отбивалась? На помощь бы позвала.., - встрял отец в рассказ дочери.
- Архип не дал, сказал, поздно, он уже дело делает, а как закончит, так и пойдет своей дорогой, а я своей, мол, от меня не убудет, а ему облегчение.
- Позор какой, да как же ты могла такое стерпеть!
Евдокия промолчала. Как-как, да вот так.
- Потом что?
- Потом опять. Он пришел и выманил меня из дома, в окошко постучал, я вышла в овин…
- Понятно. И долго это продолжалось?
- С год.
Отец всплеснул руками и еле сдержался, чтобы не назвать дочь нехорошим, но подходящим случаю словом. Судя по тому, как смотрели на нее соседи, мнение было единодушным.
- Теперь понимаете, папенька (тятенька) , почему я не рассказывала? Вы бы на меня вот так волком смотрели!
- Дура! Что ж ты натворила! Черт бы тебя побрал, неразумную, непутевую! Зачем же ты из дома мужа своего ушла?
- Архип застращал, сказал, что ему надоело по овинам шастать, проще мне у него под боком быть…
- Ты себя то слышишь? Евдокия! Али умом тронулась? Такое унижение стерпела!
- Осуждения боялась… и Архипа…
- Ты о чем?
- Обещался, если уйду, вилами меня покалечит, ноги проткнет, чтоб никуда сбежать не могла…
Семену передали разговор не весь. Опасались, что сорвет голову ему и кончит этого подлеца Архипа только так и в самом деле на каторгу отправится из-за такого никчемного негодяя. Составили план, как быть. Первым делом решили увести Евдокию назад домой. Семен вызвался идти сам.
- Может дома дождешься?
- Уж нет, моя жена, мне и забирать.
И в карман что-то прячет.
- Никак пистоль? – с опаской спросил тесть.
Семен отмолчался, но карман поправил, чтобы не выпирало.
Пришли к дому Архипа. Семен сам окликнул жену. Она выбежала на крыльцо и кинулась к нему. Повисла и рыдает. Он сначала стоял, как столб, потом похлопал ее по спине, и обнял.
- Ну, будет тебе, идем домой, нечего тебе тут.
- А вещи?
- Оставь этому, пусть подавится ими или найдет себе подходящую бабу, которая сама к нему пойдет, а не будет чужих жен умыкать и неволить. Ведь неволил он тебя, правду мне сказали?
- Правда, но..
- Замолчи, хватит уже меня мучить. Сказала одно слово и все. Идем домой.
Не успели они отойти и десятка метров, как летит за ними Архип с вилами наперевес и орет дурным голосом:
- Вернись! Ты моя! Я, я ейный муж!
Семен еле успел повернуться, выхватил то, что у него было в кармане и выстрелил. Да промазал. Но этого хватило, чтобы Архип остановился и замер с вилами, как "нептун". Рот раззявил и смотрит на пистолет. Испугался.
- Иди назад, Архип, не гневи меня. А Бог с тобой потом разберется.
- Отдай мне ее! Зачем она тебе? Порченная! Мной порченная!
- Так и ты не свежее яблочко с ветки рвал. Иди, миром прошу.
Архип сделал вид, что уходит, а потом снова, едва Семен повернулся к нему спиной, бросился вперед. Но служба не прошла для Семена даром – он будто ждал этого, поднял руку и стрельнул. На этот раз попал Архипу в ногу. Тот с разбегу покатился кубарем, да и наткнулся на свои же вилы, непонятно как…
Семена оправдали. Свидетелями выступила вся деревня. И характеристика с места службы пришла лучше некуда. Никакого упоминания о подлоге документов в личном деле не было. Не к чему придраться.
Архипа схоронили, Семен могилу с другими копал, считал себя виноватым… такие вот русские люди, обиду забывают, когда спор с обидчиком рассуживает сама смерть.
А донос тот, как оказалось, Настатья-то и написала. От нее у Семена в юности секретов не было, взял, да поделился по глупости. И Архипа к Евдокии подослала, убедила, что она на него уже давно посматривает и если в этот раз останется сено метать, то наверняка для того, чтобы с Архипом остаться... Желаемое выдала за действительное. На поминках Семену сама во всем призналась, не вытерпела, совесть замучила, и увидела, что ее уловки не помогли, а еще хуже сделали, человек погиб, можно сказать по ее вине, из-за зависти и ревности.
***
На ту же тему. В 1900 году такие и подобные истории случались во многих уездах, где производились рекрутские наборы. Напоминаю для "неверующих" - истории на основе криминальных хроник прошлых лет, форма художественная.