Мы все сидели за столом. Вдруг знахарка посмотрела на тётю Зину, которая сидела строго напротив неё, и сказала: «С этого дня жить тебе осталось ровно пять лет».
* * *
Лёшка рос болезненным ребёнком, хилым, тщедушным. Как говорится: «Еле-еле душа в теле». А вот к 8 годам приключилась с ним беда – волосы стали выпадать: ни ресниц, ни бровей, голова с проплешинами. Родители его по всем врачам, по всем столичным клиникам таскали. Толку не было. Здоров, говорят, и всё! Пейте витамины. Банок, склянок понавыписывали тьму тьмущую.
Только Лёшке в школу надо ходить, а над ним там смеются, дразнят «плешивым». Постригла его сестра под машинку, стали «лысым» звать. Парик даже заказали где-то, и всё равно житья нет от острословов школьных – Кобзоном стали называть, недолго, правда. Перевели его на домашнее обучение, учителя сами к ним домой ходили. Оно ещё и лучше.
Только лечить-то малого надо, а как лечить, если все врачи руками разводят.
И вот кто-то сестре подсказал, к бабке, мол, его надо отвести. В одной деревне в районе есть, говорят, знахарка хорошая. Многим помогла, говорят.
Вот и поехал Толик, отец Лёшки, к знахарке этой. Та посмотрела на фотографию мальчика и говорит:
- Сглаз на вашем пареньке. Завидуют люди вашей любви, вот и сглазили пацанёнка. Надо всю квартиру чистить. Надо мне самой к вам ехать.
Договорились на четверг следующей недели. Нина Петровна, так звали ведунью, сказа ему, что для её визита приготовить надо заранее.
Толик приехал за знахаркой, как договаривались.
В городе их уже ждали. Сестра Татьяна, жена Толика, приготовила всё, что велела знахарка: новое полотенце, новые носочки для Лёшки и серебряную ложку. Остальную атрибутику знахарка привезла с собой. Толик краем глаза увидел её пожитки, когда зашёл за ней в дом: свечи церковные трёх цветов, кора какая-то, вроде на берёзовую похожа, и обмылки что ли.
Ведунья выгнала из квартиры всех любопытных, остался только Лёшка, и Татьяне она тоже разрешила остаться. Нас: меня, Наташку, старшую дочь Татьяны и Толика, и тётю Зину, мать Толика – выгнала во двор. Мы покорно ушли, сидели во дворе на лавке, ждали, чем дело кончится.
Минут через сорок, смотрим, выходит Толик с узелком знахарки и её саму под локоток до машины ведёт. Сели и поехали.
А мы втроём чуть ли не вприпрыжку в подъезд заскочили.
И прямиком к Таньке, что, мол, и как?
Она говорит, что знахарка запретила кому бы то ни было рассказывать о том, что и как она в квартире делала. Говорит, ещё два дня надо чистить квартиру, слишком «грязно» здесь. Приедет, мол, ещё во вторник и четверг. В среду и пятницу нельзя, а в воскресенье и подавно.
Единственно, что все мы заметили, так это те самые новые носочки на ногах у Лёшки, но сказать ничего не сказали.
Мы стали ждать следующего визита ведуньи.
Татьяна всё это время читала по утрам молитвы, которые велела знахарка, окропляла Лёшку святой водой и давала пить какую-то наговорённую водичку.
Бедный Лёшка, измученный своей немощью, делал всё, что велела знахарка, послушно выполнял все её указания.
Во вторник Толик снова привёз Нину Петровну. Нас снова выгнали во двор.
Наташка, ей тогда лет двенадцать было, решила посмотреть в окно, благо первый этаж. Уцепившись руками за подоконник, она встала на ребро стены и внимательно наблюдала за происходящим. Увидеть в маленькую щёлочку она могла немногое, так как шторы были достаточно плотно занавешены.
Когда «чистка» квартиры подошла к концу, Наташка вернулась ко мне. Из её рассказа невозможно было узнать подробности. Она запомнила только то, что знахарка делала какие-то пассы руками над Лёшкиной головой и потом зачем-то с приличной силой лупила его веником по спине.
После отъезда ведуньи мы с Наташкой было намылились расспросить Татьяну о подробностях, но по её строгому лицу, поняли, что ловить нам здесь нечего. Она даже свекрови не сказала ничего, когда та вернулась с дачи.
Третий «сеанс» чудодейственной магии состоялся в четверг, как и было оговорено.
Нам троим недолго пришлось ждать, минут двадцать, не больше, пока Татьяна сама вышла за нами во двор и не позвала к столу. Сказала, что так, мол, надо, знахарку угостить на дорожку.
Мы разместились все за кухонным столом, не было только Лёшки и Толика. Лёшка вроде как почувствовал себя плохо, прилёг, и Толик остался рядом с ним.
Я так отчётливо помню это застолье, как будто оно было вчера, хоть лет с той поры прошло немало. Уже и тёти Зины нет в живых, и Толика.
Но сильнее всего врезались мне в память слова знахарки, обращённые тогда к тёте Зине, о том, что жить ей осталось всего пять лет.
Никто из нас в тот момент не проронил ни слова, но как только знахарка уехала, все сразу стали утешать тётю Зину. Говорили, что ведуньи тоже люди и тоже могут ошибаться. Стали приводить какие-то примеры, случаи из жизни. Верещать, что ей всего-то шестьдесят, что она ещё молодая, поживёт ещё.
Тётя Зина делала вид, что слушает всех и даже верит тому, что мы говорим, но по её отрешённому взгляду было понятно, что мыслями она уже не здесь. Она уже устремилась на пять лет вперёд, она уже себя похоронила.
* * *
Не могу сказать, что все эти пять лет мы постоянно вспоминали этот случай. Но, встречая тётю Зину на общих семейных торжествах, я нет-нет да и ловила себя на мысли о том, что часики-то её, оговоренные ведуньей, тикают. Вот уже два года прошло, а вот уже и три.
Вот однажды на одном таком семейном мероприятии мы оказались за столом рядом. Сидели, пили, ели, произносили здравицы за юбиляра.
И вдруг она напомнила мне про тот случай, и я поняла, что мы-то послушали тогда знахарку да и забыли, а она нет. Каждое ведьмино слово было увесистей пудовой гири для бедной женщины.
- Помнишь, как она мне тогда сказала? – и тётя Зина слово в слово повторила пророчество ведуньи, произнесённое четыре года назад.
- Помню! – сказала я и тут же добавила. – Хватит Вам об этом думать, тёть Зин! Сколько лет прошло! Вон живы и здоровы!
- Жива и здорова, да! Только срок-то ещё не вышел! – парировала она. – Ровно через год время подходит, ровно через год пять лет будет.
И тут я вспомнила, что третий раз приезжала знахарка именно под Толиков день рождения, который мы сегодня сидим и празднуем.
Мне стало жутковато. Но каково же этой несчастной женщине в течение всех этих лет каждый год думать о предстоящей смерти?! Вот кому действительно должно быть жутко!
- Я бы и не поверила её словам, дочка, - обратилась она ко мне по-матерински, - но сама видишь, Лёшка, слава Богу, на поправку пошёл, в весе стал прибавлять, а то всё дистрофиком ходил. Да и волосики расти стали ровненько, без проплешин. Тьфу, тьфу, тьфу, как бы не сглазить. Я за внучка-то очень рада. Спасибо ей, этой Нине Петровне. А про себя нет-нет да и подумаю: не шарлатанка, значит, она. Если мальчика нашего вылечила, значит и мне правду сказала.
Я не знала, чем ей возразить, потому что, положа руку на сердце, я рассуждала точно так же.
- А Вы не хотите к какой-нибудь гадалке сходить? Или к знахарке к какой-нибудь другой? А может быть, даже к ней, к Нине Петровне этой, - начала я перебирать варианты.
- Нет, не пойду никуда! Ты знаешь, я ведь неверующая! – разоткровенничалась она со мной. – Только если через год жива буду, в церковь обязательно пойду, свечку ему поставлю.
Произнося последние слова, она поняла глаза к небу, хотя и без этого я поняла, о ком она говорит.
Долго я не видела после этого юбилея тётю Зину. Около года. Слышала только от сестры Татьяны, что всё вроде у неё нормально. Живёт потихоньку, помаленьку. На дачу ходит, сажает там что-то. С внуками Татьяне помогает. Всё чин по чину.
Как-то раз еду на работу на четвёртом троллейбусе, повернул он как раз к их остановке и на светофоре остановился. Смотрю, бежит наша тётя Зина за «четвёркой», хотя, чтобы до дачи добраться, ей «пятёрка» нужна. Успела, в переднюю дверь вошла. А я на задней площадке стою и за ней наблюдаю.
Она увидела меня, кивнула головой. Кричать друг другу неудобно, народу битком. Да мне и выходить скоро.
Стою и думаю, куда это она едет? А потом поняла – в церковь она едет. Сегодня ровно пять лет с того самого дня, как гадалка обрекла её на душевные муки. Едет, как обещала, чтобы свечку «ему» поставить.
Целых пять лет мучился, человек, смерти ждал. Жил в режиме ожидания. Программа, которую знахарка в неё заложила и которую она сама пять лет культивировала, дала сбой. Сегодня всё прояснилось. Она может спокойно жить дальше.
* * *
Тётю Зину отпевали дома, в церковь не носили. Стоя возле гроба вместе со всеми родственниками, я держала в руках свечу и думала: « А ведь знахарка ошиблась ровно на год!»
С того самого момента, как она предрекла Толиковой матери кончину, прошло не пять, а шесть лет. У Толика день рождения завтра. И встречать свой сорок второй день рождения он будет без неё, без женщины, подарившей ему жизнь.