В начале сентября 1941 года только что сформированный 3-й гвардейский минометный полк был направлен на Северо-Западный фронт, под Себеж, почти на границе с Латвией.
В районе Себежа, вдоль старой границы, проходила так называемая "линия Сталина". Доты этой линии никто не взрывал, но разоружить их основательно успели, под предлогом вооружения еще недостроенных дотов на новой границе.
Вот как описывает доты В. Ф. Шмелёв, боец 258-го отдельного пулемётно-артиллерийского батальона:
"Предназначались они для артиллерии и имели большие амбразуры; внизу у каждого был устроен колодец с водой, а наверху — наблюдательная площадка, ничем не прикрытая. Выход из дота был отведён в сторону. Поскольку орудий у нас не было, хотя батальон и назывался пулемётно-артиллерийским, мы закрыли амбразуры мешками с песком. Приготовили оружие, которым, по совести сказать, мы были оснащены слабовато. Каждый взвод, занимавший один дот, насчитывал в своём составе вместе с командиром пятнадцать человек, на которых приходились по одному станковому и одному ручному пулемету, а также по три винтовки. Фактически больше половины состава оказались безоружными."
Тем не менее, даже в таком состоянии доты под Себежем смогли, хоть и не надолго, задержать противника и нанести ему существенные потери.
Вот что пишет Манштейн о дивизии "Мертвая голова" под Себежем:
« Я все время должен был оказывать помощь дивизии, но не мог предотвратить ее сильно возрастающих потерь. После десяти дней боев три полка дивизии пришлось свести в два».
Поэтому двигаясь, как приказано, на Себеж, 3-й гвардейский минометный полк попал в окружение.
И снова воспоминания Косова:
"Немцы шли на восток и обходили нас вовсю. Все перепуталось. Командир полка собрал начальников разведки трех дивизионов:
– Вы – мои глаза и уши. Будете отходить последними. Может быть, попадете в окружение.
Если бы не Гражданкин, полку бы не выбраться. А мне со своей разведкой пришлось помотаться. У меня было пятнадцать человек, очень хорошо по тому времени вооруженных. У всех автоматы, у каждого почти четыреста патронов. В наборе – трассирующие, зажигательные, бронебойные.
Отступление (о ППШ)
Патроны для ППШ, это советская версия немецкого патрона для пистолета "Маузер".
Патрон 7,62 Пгл (Пгс, Пгж)-с обыкновенной пулей со стальным сердечником, залитым свинцом.
Патрон 7,62 П-41гл со сложной бронебойно-зажигательной пулей П-41, в целом на снабжение войск не принимался вообще, но начиная с 1941 года делался всю войну по временным техническим условиям.
Патрон с трассирующей пулей 7,62 ПТгл (ПТгж), разработан в 1943 году, используется для упрощения целеуказания и последующей корректировки огня.
Разведчики Косова могли получить трассирующие патроны опытной партии, так как ГМЧ (гвардейские минометные части) курировал лично Маленков.
О ППШ с сайта Юрия Максимова, который уже в наше время тестировал "огражданенный" ППШ.
ППШ создавался как оружие пехоты, в т.ч. для вооружения пограничников (войска НКВД). Поэтому в отличие от того же МП-40 он имеет деревянный приклад (а не откидной «костыль», предназначенный для удобства танкистов, мотострелков и десантников). Задачи для ППШ ставились армейские, а не узкоспециальные. Отсюда и первоначальный секторный прицел до 500 м (ох как порой, особенно к концу войны, когда ранних ППШ почти не осталось, бойцам не хватало этих, «500-метровых» прицелов!). Впрочем, описание как нужно стрелять на 300 метров из ППШ с перекидным целиком до 200 метров, в своё время было внесено в соответствующую главу наставления для ППШ.
Ёмкость и конструкция магазина – дань впечатлению от финского «Суоми», высоко оценённого нашими военными по итогам войны с Финляндией в 1940-м году, когда в заснеженных лесах, где некуда было особо стрелять далее 200-300 метров.
ППШ – очень кучное оружие. Если вспомнить нормативы приёмки трехлинеек по кучности, то для многих будет откровением, что на 100 метров из ППШ с открытого прицела можно собрать группу, являющуюся «проходной» для мосинки – до 15 см по 4-м выстрелам. Мало того – опытный практик из ППШ мог уверенно настрелять одиночными «кучу» в 8-10 см на 100 метров десятью (!) выстрелами или с рук, стоя, положить очередь в габарит каски на расстоянии 25 и 50 метров, при этом предлагая на выбор – сколько пуль нужно положить в цель.
Так что очередями ППШ стреляет отнюдь не «в ту сторону», как иногда утверждают интернетные теоретики. Кучность автоматической стрельбы ППШ до сих пор остаётся эталонной, причём на приличной дистанции: во время войны сноровистые автоматчики-красноармейцы автоматическим огнём из ППШ «доставали» перебегающих немцев на дистанциях до 300 метров, что особенно ярко проявилось во время боёв в пригородах Сталинграда и в самом городе.
И вновь возвращаемся к Косову.
"В этой чехарде немцы нас обошли, и мы стали выходить на восток. Нет крепче дисциплины, чем в окружении. Твердо говорю как ветеран окружений.
Выходим на опушку, дальше – поле, деревня, за деревней лес. На опушке лежат наши, человек пятьсот, дулами на восток. Командует ими младший политрук. Я лег рядом, спрашиваю:
– Что лежите?
– Да окружили нас.
От деревни появился человек, одетый в нашу шинель внакидку. Кричит:
– Сдавайтесь! Вас окружили! Вас здесь накормят.
Политрук поднял винтовку СВТ и срезал его метров со ста пятидесяти. По выстрелу, без команды, все кинулись через поле в лес. Немцы построчили из пулемета, но я не видел, чтобы кого убило. И я бежал, бежал по лесу, оказался один. Добежал до какой-то насыпи, на ней вагонетка. Сил нет. Упал, ткнулся в насыпь. Дышу, как пес: «Хы-хы…» Отдышался, смотрю: подмышкой – буханка, под другой – автомат, а вокруг все мои пятнадцать хлопцев.
Пошли дальше. Больше таких переполохов у нас не случалось. Правда, стало голодновато. Я не сообразил, что еду надо выдавать по норме, и мы сначала ели от пуза. Но тут на лесной дороге встретили четыре немецкие машины и подкормились. Дальше стали питаться хорошо: щипали немцев все время. Там холмистая и лесная местность. Очень хорошо тем, кто не привязан к дорогам и действует свободно.
К нам стали приставать по двое, трое, четверо. Мы обнаглели. Стали разбивать немецкие колонны машин по двадцать. Один раз сожгли 28 машин.
К нам присоединился капитан с тремя солдатами. Я ему наедине предложил как старшему по званию командовать группой. Он отказался:
– Нет, голубчик, они верят тебе, ты и командуй. А я буду твоим помощником.
Он очень умело и незаметно подсказывал мне, что делать.
Одно время с нами был генерал Горячев. Он был уже в летах. Мы ему добыли крестьянскую лошаденку, и он ехал на ней без седла на каком-то половичке. Это был очень спокойный человек. Раз мы отдыхали на поляне. Вдруг над самым ухом прогремела очередь. Потом выяснилось, что один из наших случайно нажал спуск. Все кинулись по кустам. Я даже ободрал себе щеку. Генерал остался на поляне. Смотрит на меня, спрашивает:
– Ну, чего ты там потерял?
С Горячевым мы расстались еще до выхода из окружения. Я его потом увидел под Калинином. Он там командовал 256-й дивизией.
Обычно мы шли по лесу перекатами. У меня автомат был на плече, в руке пистолет. Я всегда досылал один патрон, так что в пистолете было девять патронов. Однажды, когда я шел сзади, вдруг почувствовал, что мне в спину глядят. Обернулся – метрах в пятнадцати немецкий офицер. Он в меня выстрелил, целясь в голову. Пуля свистнула над ухом. Никогда не целься в голову – промажешь. Я от пояса спокойно выстрелил, целясь в живот. Он резко переломился в поясе и упал. Я выстрелил еще раз… Что было с ним делать? Это оказался интендант, поэтому и стрелял в голову. Откуда он взялся в лесу?
Как– то мы залегли у шоссе. Уже стемнело. По шоссе шел сплошной поток немецких машин. Против нас остановилась колонна. Высыпало с батальон немцев. Стали отливать. Один офицер ухитрился пустить струю прямо на моего разведчика. Колонна уехала. Мы хохотали – не могли остановиться. Реакция была вроде истерики.
Под Пустошкой по лесной дороге вышли на очень богатую деревню. Дорога шла в гору, деревня стояла в лесу сказочной красоты. Захожу в дом:
– Хозяйка, дай напиться.
– Нет. Я тебе не дам. Лучше немцу дам…
Я развернулся, и из автомата по всем ее макитрам – так черепки и разлетелись.
Мы несли с собой человек пять раненых. Один – раненный тяжело, боялись – не донесем. Ничего – остался жив. Был у меня один инженер Жуковец, интеллигентный человек, но головорез. Я ему говорю однажды:
– Жуковец, что хочешь делай: раненых надо накормить.
– Дайте мне Зимина.
Тот бесподобно воровал кур. Пошли они ночью в деревню, около которой мы остановились. Но там кур уже нет: немцы поели. Нашли поросенка. Жуковец полез с топором в хлев, ударил, в темноте промазал. Поросенок с диким визгом выбил дверь. Жуковец бегал за ним с топором по двору и рубил.
Немцы стояли на другом конце деревни, но не обратили на переполох внимания. Думали, свои промышляют. Жуковец и Зимин явились под утро с каким-то мешком, а в нем – поросенок, изрубленный от пятачка до хвостика.
Я сообразил, что немцы нас будут перехватывать, если пойдем прямо на восток. Двинулись на северо-восток. Нас хорошо обучили в училище топографии. Я по карте видел местность.
Мы до того осмелели, что шли уже днем, параллельно шоссе, метрах в восьмистах, выкинув боковое охранение. Вдоль дороги легче ориентироваться.
Когда вышли к Селигеру, у меня насчитывалось около ста пятидесяти человек. Дисциплина, должен сказать, была потрясающая.
Фронт у Селигера уже стал уплотняться. Мы понаблюдали, нашли дыру. Пошли ночью. Наткнулись на немецкий патруль. Как раз луна вышла в просвет в облаках. Они сглупили, остановились, и я увидел четыре тени. Прямо от пояса срезал их из автомата. Кинулся вперед, наступил на одного. Все бросились за мной.
Вышли прямо на свой родной полк. Командир полка Гражданкин велел нас пять дней не трогать, а меня пригласил на обед. На обеде угощал пельменями. Вели светскую беседу, не касаясь текущих дел. Выпивал, кстати, он очень умеренно.
Только сейчас я стал понимать, как много получил от Виктора Ивановича Гражданкина. Он был абсолютно один и тот же при любых обстоятельствах. Стоишь, держишь карту. Кругом – черт знает что. Бомбежка, все летит! А он достает из кармана черный футлярчик, из футлярчика белоснежный платок, снимает пенсне. Подышит: «Х-х», – протрет. Посмотрит на блик: «Х-х», – опять протрет. Нацепит пенсне: «Будьте добры…» Был отменно вежлив. Всем, даже солдатам, говорил «Вы». Скажет:
– Будьте добры, придите ко мне на ужин.
Значит, проштрафился. Настроение портится на весь вечер. И такой скрипучий голос!."
Продолжение здесь:
Предыдущая часть здесь:
Спасет ли от ТТ бронежилет, который не пробивает "Кольт" 45-го калибра (11,43 мм) ? Можно прочитать здесь:
Пишите комменты, ставьте лайки и читайте статьи на канале.