Набоков называл супругу любого мужчины небесным раскладом, при котором грех сбрасывать карты.
Вот уже многие десятилетия Вера Евсеевна Слоним остается полумистической загадкой для всех почитателей Набокова.
Писатель обожал в литературе только себя любимого. По его мнению Достоевский, Хемингуэй, Оруэлл, Фолкнер, а вместе с ними десятки других «корифеев слова» и в подметки не годились «золотому перу» русской классики.
Верочка же за своего любимого гения могла не дрогнувшими руками разорвать литературного критика, редактора, корректора, да и вообще любого человека посмевшего бы без должного почтения обойтись с выдающимися произведениями ее великого мужа.
Вера Слоним единственный пример в мировой литературе, позволяющий утверждать, что писателю, как и самому простому мужику, верная жена нужна как воздух. В сотнях других случаев мастерам слова везло гораздо меньше, чем Набокову, вот лишь некоторые примеры:
Александр Пушкин - Наталья Гончарова;
Эрнест Хемингуэй - Марта Геллхорн;
Эрих Мария Ремарк - Марлен Дитрих;
Владимир Маяковский - Лиля Брик;
Алексей Толстой - Софья Бахметева.
У Лермонтова так вообще все было не как у людей, три любви и все на разрыв аорты:
«Никто, никто, никто не усладил.
В изгнанье сем тоски мятежной!
Любить? - три раза я любил,
Любил три раза безнадежно».
Верочка среди других писательских жен была значительным исключением из правил. Эта хрупкая и хваткая женщина стала для Набокова любовницей, шофером, кухаркой, подопытным кроликом, портативным компьютером с безграничной памятью, переводчиком с языка «простых смертных» на «великосветский», и личным бодигардом всегда носившем в сумочке пистолет.
Они познакомились как в дешевом женском романе. На благотворительном белоэмигрантском балу в Берлине к Набокову подошла грациозная девушка в маске черной волчицы.
Писатель в личине Финиста - Ясного сокола попросил незнакомку снять маску, но та, засмеявшись, утащила доброго молодца гулять по ночной немецкой столице. Позже Набоков посвятит этому судьбоносному моменту своей жизни стихотворение «Встреча»:
«И ночь текла, и плыли молча.
В ее атласные струи.
Той черной маски профиль волчий.
И губы нежные твои».
В 1925 году дворянин Набоков научившийся читать по-английски, прежде чем по-русски женился на еврейке Вере Евсеевне Слоним. Этим союзом писатель отдал дань уважения своему отцу политику, убитому в 1922 году черносотенцами-юдофобами.
Тесть писателя Евсей Слоним был категорически против выбора дочери, поскольку считал, что его зятек чистоплюй, ничего не добьется, водя перьевой ручкой по белоснежным листам бумаги. Озлобленность мужчины можно понять, ведь молодожены сообщили ему о вступлении в брак постфактум.
Чтобы прокормить семью, писатель пытался репетиторствовать, но больших денег занятия с балбесами-учениками не приносили. Забавно, что перед свадьбой Владимир перечислил невесте ряд навыков, которыми он никогда не сможет овладеть: разговаривать с «быдлом», носить раскрытый зонт, общаться на языке Гете, печатать на «Ундервуде», и водить авто. Все это вместо гениального мужа, делала его жена, и Вера была уже счастлива только тем, что он с удовольствием принимал плоды ее добровольной любовной каторги.
Днем она работала на трех ставках в адвокатской конторе, вечером становилась домохозяйкой, стенографисткой, корректором, а ночью превращалась в любовницу.
Словно реинкарнация черной богини Кали, она уничтожала всех демонов пытавшихся навредить ее мужу, и даровав ему освобождение от тревог и забот, позволяла максимально сконцентрироваться на творчестве.
Когда в мае 1934 года она родила сына Дмитрия, Набоков был раздосадован тем обстоятельством, что заботы о малыше помешают ему надиктовывать жене тексты в прежнем темпе.
В 1937 году семья бежала от фашистов из Берлина во Францию, где Вера узнала об интрижке мужа с красавицей собачницей Ириной Гуаданини, племянницей Федора Кокошкина, друга отца Набокова, создавшего вместе с ним «Партию Кадетов».
С чисто еврейской хваткой Вера поставила любимого перед извечным выбором: «Я» или «Она». Словно последний торгаш Владимир сравнивал «+» и «-» двух женщин. Надо было быть полным идиотом, чтобы не понять, что у Ирины не было и десятой части от всех невидимых миру Верочкиных талантов.
Не дрогнувшей рукой прагматик Набоков безжалостно убил в себе чистого идеалиста, поставив во главу угла не чувства, а здравый смысл.
В 1940 году Набоковы перебрались в США, где Владимир сначала читал лекции по мировой и русской литературе в женском колледже «Уэллсли», а затем в «Корнеллском университете».
Вера ходила с ним на каждое выступление, одной рукой придерживая мужа, сжав во второй его пухлый портфель или стопку книг и лекторских заметок. Во время занятий он смотрел только на нее, в нужный момент она подсказывала ему цитаты, и даже принимала вместе с ним экзамены. Вера раздавала студентам «методички», проветривала помещение, писала на доске, составляла планы обучения, выставляла отметки.
Недовольному университетскому начальству она всего лишь один раз жестко заявила, как отрубила: «У мужа сердечная недостаточность, я обязана постоянно находиться рядом с ним».
В ее сумочке всегда лежал дамский браунинг, из которого Верочка прекрасно стреляла.
Вузовские преподаватели, коллеги мужа по «писательскому цеху» завидовали Набокову, которому повезло обзавестись женой, способной работать в жестком режиме многозадачности, с иступленной верой в его гениальность. Однажды в курилке кто-то из профессоров с горечью бросил: «Какой резон продлевать контракт с Набоковым, если всю основную работу со студентами ведет его неутомимая жена?».
Вместе они перевели на английский «Онегина», «Героя нашего времени» и «Слово о полку Игореве». От имени Набокова она всегда разговаривала по телефону, а он сидел рядом, и шептал ей в ухо ответы.
Верная соратница ломала об колено хапуг издателей, пробивая для мужа более щедрые контракты. Она писала от его имени письма, а он ставил под текстом свою незамысловатую подпись. При этом сначала она с легкостью копировала его стиль, а потом писала сама, начиная любое послание с «классической строчки»: «Владимир продиктовал мне это письмо...».
В свободное от основного служения время мужу, Вера прибиралась в его литературном мирке, перетряхивая тексты и нещадно избавляясь от словесного мусора.
