После смены в лагере в июне часть лета я проводила в деревне. Деревня в моей жизни появилась неожиданно. Дело в том, что мои бабушка и дедушка, с которыми я жила до 12 лет, всю свою сознательную жизнь жили в городе. Они жили в частном доме, но в городе. Их родители тоже жили в городе. Моих прабабушек я, кстати, застала в живых. И это были вполне себе городские прабабушки. Как объяснял потом дедушка, в деревню их потянуло примерно после 50 лет, когда ему захотелось заняться пчеловодством. Пчелы в городе водились плохо, поэтому было принято решение купить домик в деревне. Я так понимаю, в 1980-е гг. пчеловодство было популярно, поэтому у дедушки были друзья-пчеловоды. И вот эта группа семей приобрела домики в заброшенной деревне соседнего региона. Добираться туда надо было сначала на электричке от нашего дома до главного вокзала, потом на матрисе (то, что сейчас называется железнодорожным автобусом) примерно часа полтора до платформы какой-то там километр, а потом около 10 километров пешком. Был вариант доехать до крупной станции и оттуда доехать автобусом, но автобус этот ходил очень редко, да и от остановки тоже нужно было идти минут 30, поэтому этим путем пользовались редко. Уже потом, когда бабушка и дедушка вышли на пенсию и проводили в деревне примерно полгода, а автобусы стали ходить чаще, этот путь стал основным. В общей сложности дорога занимала около 4 часов. Но все зависело от того, как быстро ты мог идти. Дедушка любил ходить пешком и ходил очень быстро. Мы с бабушкой в силу разных причин были немного черепахами.
Вначале был куплен домик вскладчину с другом дедушки, а потом отдельный домик у уезжавших в город чьих-то бабушки и дедушки. На моих глазах эта деревня умерла совсем, но тогда, в конце 1980-х - начале 1990-х гг. там еще было несколько жителей. Часть деревни была в низине, а часть на холме. Примерно в середине деревни, перед холмом, была ферма, а точнее, не сама ферма, а так называемое тырло, где за загородкой находились коровы и телята. Чуть выше было еще одно огороженное место, куда приезжали на дойку, т.е. это был летний выгул основной фермы. Дорога шла низом и верхом вокруг этого тырла. В нижней дороге угадывались очертания существовавших когда-то домохозяйств и было буйство малины. Надо сказать, что малина в этой деревне росла очень хорошо и мы ее там постоянно собирали и ели. Единственное неудобство доставляли пчелы, которые летали и могли ужалить (пчелы были у всех дачников нашей деревни). А у меня, как выяснилось, была (и есть) аллергия на пчелиный яд, поэтому при таких неприятных событиях я очень быстро опухала. Это сейчас я понимаю, насколько опасно было находиться в сотне километров от приличной больницы без возможности даже доехать до нее быстро, так как никаких транспортных средств кроме старенького дедушкиного велосипеда у нас не было. Но тогда беспечными были все: и мои родители, и мои бабушка с дедушкой, и тем более пчелы.
Наш домик, как и домики других дачников, был на холме. Именно там располагалась сохранившаяся часть деревни. Всего было семь домиков. Первый дачный, это был домик друга и коллеги моего дедушки, внуки которого приезжали в деревню летом, как и мы с сестрой, поэтому нам было весело. Второй домик был местный, там когда-то жили люди, но потом только приезжали на лето, а затем и вовсе забросили. Третий домик был заброшен еще до нашего приезда и постепенно он разрушался. Нам было интересно бродить по остову этого домика, но бабушка запрещала. Естественно, мы не слушались. Четвертый домик был наш. Пятый домик был домик местной бабушки Мани. Она жила там постоянно, но у нее, кажется, дети жили где-то неподалеку. Шестой домик был дачный, его владельцы были тоже из моего города, но до этого там жили их родители. Как и в седьмом домике, который стоял поодаль. В нем жил дед Костя. Его сын тоже жил в нашем городе и часто приезжал к отцу. Постепенно старые жители деревни покинули этот свет и осталось только три дачных домика.
Уже тогда я понимала, какой большой раньше была эта деревня, которую мы проходили почти всю по пути к нашему дому. И уже тогда мне было грустно это осознавать. Я любила приходить к бабушке Мане. Я помню ее домик-пятистенку с покрывалами ручной работы на кроватях, фоторафиями на стенах и беленой печкой. В деревне не было газа и воды, было только электричество, правда, и оно периодически исчезало, так как провода кто-то все время норовил украсть. Телевизор был черно-белый, но каналы ловились плохо. Колодец был довольно близко от нашего дома, в этом смысле нам повезло, другие дачники жили дальше. Газ был в баллонах, но бабушка предпочитала топить печку. У нас были котелки и ухваты, рукомойник и кипятильник. Мне даже не нужно закрывать глаза, чтобы вспомнить этот дом. Бабушка и дедушка сажали много картошки, а мы с сестрой эту картошку пололи. Земля там была хорошая для картошки, чернозем, но летом без полива он становился каменным. Огороды были наверху и внизу, с двух сторон от дома. Земли было много и она вся была ничья, поэтому бабушка сажала много. Для того, чтобы привезти урожай, нужно было пригонять большой грузовик. Потом бабушка стала держать кур и теленка. И если теленок обычно забивался на мясо осенью, то куры путешествовали между регионами.
Так как деревня была отдаленной, знакомство с местными жителями по понятным причинам не состоялось. Никогда мы не ходили на дискотеки и не встречались с кем-то из мальчиков. Это был затерянный островок, где время остановилось. Но продолжало идти: в тишине деревенского дома слышался только скрип входной двери и мерное тиканье часов. В моих воспоминаниях этот дом наполнен солнцем и я даже не могу вспомнить ни одного дождливого дня. Мы бывали там летом и дождь должен был идти, но я его совсем не помню.
После смерти дедушки бабушка продала дом на слом. Его так и не сломали, насколько я знаю. Я проезжала эти места, знакомые с детства, лет десять назад, километров в пятидесяти от моей деревни: тихая грусть и беспечная радость от встречи с деством наполнили меня. Примерно в это же время мои родители отдыхали неподалеку и даже съездили на место деревни. Но для них это были совершенно другие воспоминания. Не знаю, смогла бы я приехать туда когда-нибудь, зная, что деревня умерла окончательно.