Уважаемые читатели и друзья, приветствую вас!
Продолжаю рассказывать о Святой Евфросинии Полоцкой и о построенном ею Спасо-Преображенском храме, в котором сохранились фрески 12 века. Начало в статьях:
В этой статье рассказывать буду не я.
Предлагаю вам прочесть интервью с Владимиром Дмитриевичем Сарабьяновым, бригадиром художников-реставраторов, руководителем работ в Спасо-Преображенском храме, разработавшим эту уникальную методику по расслаиванию, снятию живописи со стены и переносу её на холст. Так понятно и просто, как делает это он, мне никогда не пересказать.
----------
«Владимир Дмитриевич Сарабьянов – это человек, которому провидением был дан великий дар таланта и простоты. Мне выпало огромное счастье работать в музеях, где хранили уникальные фрески, и куда приезжал работать Владимир Дмитриевич. Я благодарна судьбе, что на моем жизненном пути встретилась с человеком такого масштаба, такой глубины и такой силы.»
Светлана Мельникова, генеральный директор Псковского музея-заповедника.
----------
Интервью с художником-реставратором Владимиром Дмитриевичем Сарабьяновым,
рассказ об уникальной методике расслаивания живописи, снятия верхнего слоя и переносе его на холст, было записано летом 2013 года.
— В этом храме ваша бригада применила уникальную технологию отслоения поздних слоев росписей от первого, авторского слоя. Это сложно делать?
— Мы использовали опыт и наработки других реставраторов — иногда снимали такие записи со стен, но совсем небольшими фрагментиками по 5 — 10 квадратных дециметров. Мы подумали: «Почему нельзя сделать целиком, всю запись снять?» Довольно быстро придумали систему, как снимать большие площади записей целиком.
Сейчас Полоцкая картинная галерея имеет уже целую потенциальную выставку отслоенной живописи. И они думают, как все это экспонировать, так как им передали уже около 100 квадратных метров.
Мы три года этим занимаемся, и белорусы подключились активно к процессу отслоения, они всему научились. Это утомительный процесс, трудоемкий и очень вонючий, очень.
— Это какой-то химией делается?
— Да, это очень жесткие растворители, приходится работать буквально в респираторах. Это вредный процесс. Мы даже научились расслаивать эти два слоя записи: отделять слой 1833 года от слоя 1885. Есть несколько участков, на которых получилось так: одна древняя композиция остается на стене храма и две мы отслоили и монтировали на холст.
— То есть, получается даже не двойной, а тройной комплект росписи для одной и той же стены.
— Да. Два участка можно экспонировать отдельно.
— И в будущем, когда XIX век станет исследоваться глубоко, ученым будет, что изучать?
— Уже сейчас росписи XIX век — это ценность, и их надо исследовать. Теперь можно их таким способом сохранять. Раньше их просто счищали скальпелем.
— А где-то в мире что-то подобное делают?
— Я не знаю таких примеров. Обычно широко практикуются различные методы отслоения там, где авторская роспись была заштукатурена и поверх толстого слоя штукатурки расписали заново. Но это делается элементарно, верхний слой хорошо снимается, потому что он на штукатурке лежит. А у нас проблема в том, что масляная краска была положена прямо на фреску. Надо все так устроить, чтобы не повредить нижнюю фреску.
— Как это технически можно сделать?
— Сначала лицевая поверхность масляной живописи заклеивается марлей. Потом подбирается композиция растворителей так, чтобы она размягчала масляную запись, но не воздействовала на фреску. В полоцком храме фреска очень прочная — это нам облегчает работу. На участок стены наносится на строго определенное время компресс с растворителями. Время подбирается опытным путем.
Масляная запись размягчается, но остается приклеенной к марле. Потом этот размягченный участок начинают сверху аккуратненько подрезать скальпелем, постепенно отгибая от стены марлю вместе со срезанной масляной живописью и продвигаясь вниз. Это делают два человека, каждый со своей стороны. Похоже на процесс снятия шкуры с животного. Постепенно все отрезается от стены и сворачивается тут же в рулон.
Если композиция большая, то ее снятие может длиться месяц. Дальше очищается, выравнивается, пластифицируется тыльная сторона этой снятой живописи. Потом тыльной стороной живопись наклеивается на холст, после чего марлевая ткань с лицевой стороны удаляется. И — вуаля — получается картина маслом, но уже не на стене, а на холсте.
— А во всех храмах, где есть такие поздние росписи, можно таким методом их снимать? Есть какие-то условия?
— Думаю, это возможно практически везде, храмов таких много. Сейчас мы будем пробовать делать такую работу в Рождественском соборе Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. В этом храме на росписях XVII века очень качественная масляная запись. Две трети площади записи давно счистили, и там ее больше нет, а на оставшейся площади она сохранилась, и мы попробуем сделать такое отслоение. На будущий год, может быть, удастся включить эти работы в программу реставрации, тогда там тоже появятся масляные картины, которые можно будет разместить в монастыре.
— Это может быть отдельным пунктом экскурсионной программы?
— Да, это и музейный объект и молельный образ. Чем плохо? Это перспективное дело. Я считаю, что главное наше достижение в том, что мы можем записи отделять от стен большими площадями. Когда снимают маленькими фрагментами и потом скрепляют их вместе, получаются швы, швы, швы, они мешают восприятию — единого впечатления не складывается.
— Храм Ефросиниевского монастыря действующий. Теперь, когда фрески раскрыты, нужны особые условия их хранения. Удалось выработать такой «режим пользования», с которым бы согласилась община, и который не нарушал бы сохранность росписи?
— Знаете, я должен сказать, что такого заботливого отношения со стороны духовенства к древним росписям, как к Спасо-Ефросиниевском монастыре, я не видел нигде и никогда. Всегда и везде приходилось убеждать священнослужителей, монахов, монахинь, что это ценность, что это драгоценность. На это уходили годы, пока пробьешься через какие-то стереотипы.
В Полоцке все: весь монастырь, игумения, владыка, всё приезжающее духовенство (туда все время кто-то приезжает, это духовный центр и святыня всей страны, там толпы паломников) — все понимают, какая это ценность. Духовенство и монахини «дышат в полдыхания», они прекрасно осознают, что это надо беречь, что нельзя эксплуатировать этот храм «по полной». Сейчас там службы почти не ведутся, бывают молебны перед воссозданным крестом-реликварием.
Когда реставрация завершится, наверно, будут служить литургии. Но сестры согласились с требующимися условиями. А именно, что нельзя жечь свечи, потому что свечи — это смерть для фресок. Восковые, не восковые — неважно. Восковые — более медленная смерть, парафиновые — быстрая. Свечная копоть «съедает» живопись, так как она химически активна. От копоти краска выцветает. В Преображенском храме не жгут свечей, горит только лампадка, а в будущем будет одна общая свеча. Эту практику надо применять везде в древних храмах, где есть росписи.
— А климатические условия в этом районе не сильно вредят фрескам?
— Там вообще неплохой климат. Храм так устроен, что быстро просыхает. Сам по себе климат внутри храма хороший: сухо и тепло. Но, конечно, надо его контролировать. Нужно будет все рассчитать: параметры поддержания температуры и влажности. Община абсолютно на все это готова.
— Это уникальный случай взаимодействия?
— Нет, не такой уж уникальный. Просто надо правильно построить взаимоотношения. Надо, чтобы все было донесено до сознания священнослужителей не каким-то танковым наездом, не в приказном порядке. Нужно разъяснять. Все же люди, все всё могут понять. Если ласково и нежно повторять: «Смотрите, какие хорошие фрески здесь!», — любого проймет в конце концов.
Всем добра!
Спасибо за прочтение статьи, интерес к реставрации и моей профессии, спасибо за "лайки"! Ваша подписка на канал придаст мне вдохновение создавать новые статьи и видео.