О том, что я не умею петь, я уже сообщала. Выяснилось это в Евпатории, где я целый год поправляла чахлое здоровье в Республиканском детском доме. Бедный руководитель кружка мучился и не знал к кому меня определить- к первым или вторым голосам. Пока он ворчал и терзался, я сама определила, что петь мне не рекомендуется. Можно сказать - запрещено!
В домашней жизни, то есть до семи лет, отсутствие голоса и слуха меня не смущали, ведь я не подозревала об этом факте. Мама имела музыкальное образование и аккордеон. Пока родители не пропили инструмент, бывало, в доме звучали татарские мотивы и песни. Я помню мамино исполнение очень смутно, но полюбила на всю жизнь красивые народные мелодии.
Когда мама садилась играть, я наряжалась в единственное её платье и выплясывала посреди комнаты. Обожала петь популярную в ту пору песню «Стою на полустаночке». В испохабленном варианте, со строчкой "гамыру пью из баночки". Про гамыру и баночку все было понятно, а вот, значение слова «полушалочек» мне было незнакомо и я думала, что это платье. В песне цветастое, а у меня( то есть у мамы) оно белое в черный горох. Модное, по утверждению родительницы и очень красивое по моему мнению.
Мама, конечно, одевалась совсем не модно. На ней чаще всего были брюки и клетчатая рубашка. Они с отцом носили её по очереди. Видимо, мама не любила платья, как и я сейчас.
Когда она совсем опустилась и не могла себя контролировать, её единственное платье в горошек «становилось спасением». Говорить о подобном трудно, раньше я не могла рассказывать такое о маме, но куда же деться от горькой правды. Горькой правды жизни алкоголиков.
Платье легко надевалось, стиралось, сушилось и в жару мама все же носила его. Когда я, вела её от "Красномаячной" домой, она шла, придерживаясь за заборы и могла остановиться по малой нужде. Именно остановиться. Я, в эти моменты ждала, старательно высматривая, не идут ли прохожие. Было стыдно, а мама пьяно смеялась, мол, ерунда, учись, пригодится! Потом мы шли дальше, и дома я укладывала её спать.
Мама никогда не скандалила, хотя умела отчаянно драться. Я успела в этом убедиться. Однако, родители ни разу не подняли на нас с Таней руку, я думаю, что это во многом определило наши с сестрой характеры. Жестокость в доме была только «приходящей», собутыльники, конечно, попадались разные. Драки с ними случались, порой кровавые.
Папа часто показывал мне шрамы на голове и утверждал, что их оставила его «первая жена Тамарка». Табуреткой. Видимо, была в его жизни другая семья. До нас. Бездетная и тоже "веселая". Не знаю.
Когда мамы не стало, из дома забрали её единственное платье. В горошек. Тогда я была убеждена, что её хоронили именно в нём, ведь это была лучшая мамина одежда. Точно, конечно, не знаю. В заснеженном морозном январе , я стояла у скромного, вскрытого ради меня гроба, смотрела на маму, бескрайнее, в ту пору- без единого деревца рябковское кладбище, и думала о том, что маме , наверное, очень холодно. Ведь, свое платье в горошек она носила только летом.
(это воспоминание снова напомнило мне о Саше Волкове...О том, как он просил совета - в чем похоронить Юлю...)