Этот осенний день был по-будничному обычным - солнце затянуло пеленой серых облаков, сырой воздух тоже был каким-то серым и казалось, что на землю вот-вот спустится туман и накроет весь этот город своим непроницаемым одеялом… Но, несмотря на это, на всех улицах, во всех переулках и тупиках, парках и скверах удивительно свежо, глубоко и вольно пахло Волгой - этот запах был легким, волнистым, как дыхание, он окутывал каждого человека, оказавшегося на улице, отчего люди глубоко вздыхали и говорили друг другу: «Совсем уже осень, а как хорошо-то сегодня!». И каждый знал, понимал, верил – этим воздухом невозможно было надышаться! А серые ветви деревьев уходили высоко вверх и сливались с таким же серым небом, растворялись в нем, и эта картина была так сказочно волшебна, что на минуту могло показаться – здесь, на такой земле, не может быть коварства и зла, здесь им просто невозможно родиться, а если это все же каким-то образом случится, то природа оттолкнет их сама как чужеродные энергии – вернее, антиэнергии… Не оттолкнула…
Валентина с Сергеем, давно оставив машину, удостоверившись, что автобуса из Красного все еще нет, стали прохаживаться по тротуару шоссе, с которого машины и поворачивали к автовокзалу. Не прошло и пяти минут, как огромный междугородный «Икарус» с трудом стал вползать на стоянку вокзала… Осокин и Валентина наблюдали, как он развернулся, остановился, открыл двери и пассажиры стали чинно высаживаться на темный от влаги и оттого кажущийся чистым асфальт. Валентине казалось, что объектом их внимания должна быть маленькая, худенькая старушка, и непременно в черном. Что ж, так оно и получилось. Вернее, почти так. Потому что женщину, которой немногим за пятьдесят, невозможно назвать старушкой. Она вышла из автобуса одной из последних, что уже говорило о ее характере – скромности и терпении, и теперь стояла, оглядываясь по сторонам и явно кого-то ожидая. Ни Валентина, ни Сергей не предложили друг другу какого-то согласованного плана действий – решили вести себя по обстоятельствам. Они подошли к женщине и Валентина участливо спросила:
- Вы Антонина Петровна?
- Да, я… А что, это… Танечка вас послала меня встретить?
- Вообще-то… да, конечно, она – ответствовал Сергей. – Это вот – Валентина Васильевна. А меня зовут Сергей… Ильич.
- А сама она – что же? Занята?
- Занята…
Сказав это, Сергей не на шутку разволновался…
- Ну, так а… как же теперь? Куда же мне? Если ей некогда, я могу обратно на этом же автобусе уехать… Но она же сама позвала… А что она сказать-то просила?
- Чтобы вы с нами поехали, Антонина Петровна, - твердо ответила Валентина.
- Ну, зачем же я с вами поеду? Вас от дела отрывать… Да и люди вы незнакомые, неудобно. Я что, ребенок, что ли? В конце концов, к сестре пойду. Даже и хорошо, что так вышло. Сестра у меня тут живет. А вы Тане так и передайте! Она меня, как освободится, там и найдет.
- Не найдет, Антонина Петровна, - вновь твердо, видя, что Сергей скис, сказала Валентина, подводя Антонину Петровну к скамейке для пассажиров.
- Это еще почему?
Валентина бережно усадила женщину, села с ней рядом. Сергей остался стоять возле них.
- Таня ваша сейчас в больнице. Несчастье с ней случилось, - стараясь говорить помягче, сообщила Валентина.
Антонина Петровна побледнела и стала вдруг сразу старше лет на десять – лицо, и без того узкое, еще более вытянулось, как будто его сжали с обеих сторон, темно-серые губы шептали что-то тихо и беззвучно, глаза превратились в маленькие щелочки – казалось, женщина вот-вот заплачет… Но она не проронила ни слезинки. Она медленно вытащила из внутреннего кармана плаща фиолетовый очешник, достала из него очки и пластмасса вновь скользнула в карман, крепко сцепила свои руки, вероятно, сжав их до боли, и медленно произнесла – попросила:
- Повторите еще раз… Я не поняла…
Сергей тоже сел рядом с Антониной Петровной и решив, видимо, что может изложить все более мягко, сказал:
- Антонина Петровна, дорогая, мы очень-очень просим вас не волноваться… Ваша Татьяна попала в больницу… Нет, нет, она ничем не заболела… Вчера вечером на нее неожиданно напали… На Муравьевке…
- Напали? Как – напали? За что? Что она сделала?
- Мы этого пока не знаем, - вновь взяла бразды правления в свои руки Валентина. – Вот почему сразу позвонили в Красное, в милицию, чтобы вас поставили в известность… Мы хотели тотчас к вам выехать, но в райотделе милиции нам сказали, что вы поехали в город этим автобусом.
- Да, Виктор Николаевич меня видел, наш участковый. Ну, а… Сама-то Танечка что говорит? Как чувствует себя? Ударили ее, что ли?
- В том-то и дело, Антонина Петровна, что она не говорит… Она без сознания… И мы очень просим вас поехать с нами прямо сейчас в управление внутренних дел. Это на Советской.
- Знаю… Конечно, поедем, коли так… Только… может, сначала в больницу?
- Нет. Нас ждут в управлении. Вон та машина, видите? Специально за вами прислана. А оттуда позвоним в больницу, узнаем, как и что…
- А… вдруг худо дело-то… С Танюшкой-то… Там-то я нужнее, поди. Может, разговоры-то потом?
- Хорошо. Заедем на минуту в управление, все равно по пути, а там решим!
- Ладно, уговорила ты меня, Валентина…
- …Васильевна! Можете просто – Валентина.
Женщины медленно пошли к машине, а отставший Сергей по рации сообщил Комову о сути их разговора с Антониной Петровной, о ее состоянии и предложил немедленно вызвать для нее «скорую помощь». Поэтому, когда они подъехали к зданию управления, там уже стояла машина с красным крестом, а врач, дородная женщина средних лет, и санитар – юноша с тонкой шеей и стрижкой наголо сидели в коридоре возле кабинета Комова… Сергей, пропустив вперед Валентину с Антониной Петровной, сделал медицине знак тоже зайти в кабинет. Антонине Петровне помогли снять плащ, усадили в самое удобное кресло, на столе уже стоял чай. Владимир Иванович встал из-за стола, протянул гостье руку, представился. Антонина Петровна чуть привстала от волнения, задев широким рукавом пиджака чашку с блюдцем, отчего блюдечко звякнуло, словно призывая всех к тишине. Вошедшие расселись, и в действительно наступившей тишине голос Владимира Ивановича зазвучал отрывисто, тревожно и сочувственно:
- Антонина Петровна, мы встретили вас и привезли сюда, чтобы сообщить…
- Господи! Танечка… Танечка… Так я и думала! Господи!..
Антонина Петровна вытянулась в кресле, выпрямила спину и, глядя прямо в глаза Комову, просто сказала:
- Говорите. Я готова…
- Убили ее, Антонина Петровна. Вчера вечером убили… Задушили. И пока мы ничего не знаем – ни кто это сделал, ни – почему…
Антонина Петровна вся вдруг передернулась, словно по телу ее прокатился какой-то невидимый предмет – горький комок судьбы, подумала Валентина. Но врач и санитар не дали ей упасть, они влили в нее какое-то лекарство, смерили давление и вознамерились уезжать, объясняя, что у них очень много вызовов, однако Комов попросил их еще чуть задержаться до прихода их милицейского врача. Тем не менее медики вышли в коридор.
Антонина Петровна чуть раскачивалась в кресле, медленно обводя взглядом стены, при этом как бы не видя людей, находившихся в комнате. Казалось, мысленно она блуждает очень далеко отсюда и совсем не хочет возвращаться в действительность, где оказалась совсем одна посреди океана боли и ей нельзя, невозможно добраться до берега… Никто не посмел нарушить ее состояния, но когда взгляд женщины обрел смысл и остановился на Владимире Ивановиче, все вздохнули с облегчением – кризисный момент прошел! Однако он мог вернуться снова, тем более, что в глазах Антонины Петровны появился маленький проблеск надежды, и она спросила:
- А вы… не ошиблись? Это все правда?
- К сожалению. Вашу Таню случайно опознала Марина Никитина, они вместе учились в училище. Дружили. Вы ее, наверное, знаете…
- Я ее, наверное, знаю, - механически повторила Антонина Петровна. – Конечно, знаю…
Ее наполненный горем взгляд вновь заскользил по стенам, но на сей раз в глазах женщины появилось удивление, словно каждая стена преподносила ей какой-то сюрприз. При этом она продолжала внешне спокойно говорить о Марине и это разногласие в ее поведении и речи опять не на шутку встревожило оперативников.
- Вот, значит, как…
Пауза была незначительной, но, очевидно, за это время Антонина Петровна собрала свои последние силы и, вскочив с кресла, дрожа всем телом, хотела крикнуть что-то громкое и горькое, но, раздавленная и выброшенная из нормальной жизни с ее балансом радостей и потерь, опустила плечи, сгорбилась так, что почти не видно стало ее лица, и чуть слышно спросила:
- Что мне делать? Скажите, скажите, что я должна теперь делать?
Наверное, Антонину Петровну надо было прежде всего утешать. Иное – жестоко. Но в этом кабинете давно перешагнули порог такой чуткости ради минутного спокойствия человека, на которого свалилась большая беда. Мыслили глобально – самое большое утешение для Антонины Петровны и ей подобных - как можно быстрее найти убийцу. И потому Комов спокойно продолжал:
- Мы ждем, что вы расскажете нам о людях, с которыми общалась ваша дочь. Судя по характеру преступления, это сделал хорошо знакомый ей человек…
Антонина Петровна вновь села в кресло и посмотрела на всех беспомощно и горько. В ее глазах стояли слезы и каждый подумал, что уж лучше бы она разрыдалась, оплакала скорее этот самый большой осколок своей жизни, чем так вот мучиться и растягивать страдание бог весть на сколько времени… Но нельзя было не думать и о том, что это самое страдание дано ей теперь навечно, что избавиться от него не удастся, его можно будет лишь облегчить…
- Знакомый, говорите… Вот, значит, как… А я не знаю, с кем она дружила... В Кинешме работала, в поликлинике. Собор там красивый… Но уж больно ей хотелось сюда вернуться… Вы докторов-то отпустите… Я держусь… У меня другого-то выхода нет…
Осокин вышел из кабинета и тут же вновь вернулся.
- Отпустил…
- Когда я… увижу-то ее? Доченьку-то мою?
- Когда захотите. Но лучше сначала вы нам все-все расскажете… Время дорого. Злодей-то на свободе разгуливает…
- Разгуливает…
Антонина Петровна вновь неожиданно побелела и выдохнула:
- Своими руками удушу…
- Я вас понимаю, Антонина Петровна. Ну, а… здесь-то она что делала? В городе-то?
- Она работу нашла. Но… видите, я квартиру-то продала, дом купила. Дура, не надо было так… Но у меня со здоровьем плохо стало, а она далеко, я одна. Решила – не нужна никому, уеду в деревню… Думала – она замуж выйдет, квартира ей эта не понадобится… Вот и правда – не понадобилась… Нельзя мне было так ее обижать… Нельзя… Но я у них с отцом была как прислуга… Домработница… А что – без образования, дома сидела, не работала. На таких только так и смотреть…. Я думала, мне и пенсии-то не дадут никогда… А сейчас не меньше профессора получаю… Ой, да что же я такие глупости-то говорю! Что я несу-то! Ахинею…
Глаза ее были сухи и горячи, а нервное напряжение столь высоко, что она говорила, захлебываясь собственными словами, и каждый думал об одном – как бы она не остановилась, не замолчала под тяжестью случившегося, и не переставали задавать ей вопросы.
- А где она жила? У вас в деревне?
- Нет, что вы! Она ко мне – только погостить. Квартиру тут где-то сняла, хотела мне сегодня показать. И еще говорила, чтобы я не волновалась – устроилась туда, где жилье дают. Вроде и заявление уже подала…
- На… работу?
- Да нет, она уж работала. На квартиру заявление. Но она когда меня сюда вызывала, по телефону звонила, очень тревожный у нее голос был. Я это сразу почувствовала. Говорю – что случилось? А она мне – приезжай, надо о многом поговорить, а то, говорит, кто-то нас вроде в чем-то обманет… Нет, не так она сказала-то, не так! Это я поняла, что обманут. А она… про какую-то аферу говорила. И еще про то, что кто-то совсем обнаглел. Вот!
- А в чем, как вы думаете, могла заключаться эта… афера?
- Не знаю… И еще… Не помню, как она говорила, но только я поняла – что-то, не знаю что, она давно мне хотела сказать, но боялась расстраивать… Я, грешным делом, подумала - ну, может, ребеночка она хочет завести… Да и хорошо бы, и ладно… Вот и ехала ей об этом сказать… Раз уж, думаю, с мужем не получается, так хоть с ребеночком получится – все радость будет! А тут… Найдете вы этого… зверя?
- Найдем, Антонина Петровна! Видите, как нас много! И в других кабинетах тоже этим занимаются. Все вместе – найдем!
- Ну, то-то! Цветочек мой… оборвали… Это как же рука-то поднялась?
Вдруг Антонина Петровна резко встала, отчего пошатнулась и схватилась за стол, и, сильно жестикулируя, закричала:
- Господи! Да что же мы сидим! Может, Ольга знает? Ольга-то здесь живет! Рядом! Вот! На Энгельса! В доме-то большом, сталинской постройки, он там один такой, на первом этаже. Танечка-то уж всяко с ней встречалась, разговаривала. Родная же тетка… Сестра моя старшая…
- Ольга Петровна…
- Голяндина! Я по мужу – Капустина, она по мужу – Голяндина…
- Антонина Петровна, можно, мы ей прямо сейчас позвоним и привезем ее сюда? Это нормально?
- Конечно!
И она назвала ее телефон.
Сергей вышел в соседний кабинет и оттуда позвонил Ольге Петровне. Трубку взяли тотчас же.
- Ольга Петровна Голяндина?
- Да.
- Вас беспокоит старший оперуполномоченный областного управления уголовного розыска Осокин Сергей Ильич.
- Интересно, зачем это я понадобилась уголовному розыску?
Голос женщины был громкий, резкий, и… Сергей про себя назвал его независимым. Эта Ольга Петровна, вероятнее всего, говорит и делает лишь то, что считает нужным, не принимает во внимание чужие мнения и не особенно церемонится с людьми. Что ж, значит, с ней надо действовать ее же методами! И, не ответив на ее вопрос, решив не миндальничать, Сергей прямо спросил то, что было важно для дела:
- Ольга Петровна, когда вы в последний раз виделись с вашей племянницей Татьяной Капустиной?
- Не знаю! Я что, обязана запоминать даты? Не так давно, - все-таки снизошла она до уточнения.
- Не так давно – это несколько дней назад? Неделю? Месяц?
- Возможно, неделю. И что?
- Она не делилась с вами своими проблемами?
- Нет. Не делилась. У меня своих проблем хватает.
- Ольга Петровна, я вынужден пригласить вас подъехать сейчас к нам в управление на Советскую улицу. Дело касается вашей племянницы и не терпит отлагательства. Здесь уже находится ваша сестра Антонина Петровна. Прошу вас – приготовьтесь. Машина сейчас подойдет. Кроме водителя, там будет наш сотрудник, чтобы вас сопровождать.
И Сергей назвал ей номер их потрепанных «Жигулей».
Но не тут-то было! На том конце провода взвихрились такие эмоции протеста, что, казалось, трубка в руках у Осокина вдруг заходила ходуном!
- Никуда я не поеду, слышите? Я никому ничем не обязана! Я живу одна, мне никто ни в чем не помогает – карабкайся, старуха, сама как можешь! И мне неинтересно ничего слушать ни про племянницу, ни про кого-нибудь другого! Мне интереснее со стенами разговаривать! Вы поняли?
- Да, я понял…
Сергей понял одно – надо немедленно сказать ей о гибели Татьяны, иначе эта вздорная старуха может вообще бросить трубку, а потом не открыть милиции дверь своей квартиры, - с нее станется! И он сказал, словно бросился в холодную воду:
- Я понял, а теперь слушайте меня и не перебивайте! Мы вызываем вас в связи с гибелью Татьяны Капустиной. Вчера вечером она была убита… Задушена… Вы меня слышите?
- Слышу…
- Возможно, вы сможете рассказать нам что-то такое, что поможет найти убийцу…
- Не смогу.
- Никто не может этого знать заранее. Может быть, то, чему вы не придали значения, окажется чрезвычайно важным…
- Не окажется.
- И все же – приготовьтесь, пожалуйста!
- Я ничем не смогу быть вам полезна!
- Что ж… Тогда вы сможете оказаться полезной своей сестре, которой предстоит побывать в морге…
- Боже милостивый! Но я и не подумаю идти в морг! Я боюсь покойников!
- И все-таки – вы поддержите сестру в трудную минуту, исполните свой долг…
- Я же вам говорила, что никому ничего не должна!
- Тем не менее – машина будет через двадцать минут. Собраться успеете?
- Успею, - буркнула Ольга Петровна напоследок и бросила трубку.
Сергей вернулся в кабинет Комова и с удовольствием сел на стул как после тяжелой вахты, когда человек уже не в силах стоять и его самая большая мечта – добраться до стула, кресла, дивана, кровати, чтобы хоть на несколько минут обрести блаженный покой. Все вопросительно смотрели на него и ему пришлось говорить, хотя более всего он желал бы сейчас помолчать.
- Сложная женщина. Сейчас прибудет, я машину послал. Трудно с ней разговаривать…
- В каком смысле? – спросил Владимир Иванович.
- В таком, что ей на всех наплевать. Мне так показалось…
- Вам правильно показалось, - тихо стала объяснять Антонина Петровна. – Они с мужем всю жизнь только себя и любили-холили. Наверное, поэтому бог у них доченьку-то и забрал… Ей тогда было… в третий класс она тогда перешла… В реке утонула… А муж ее три года назад умер… После его смерти она впервые узнала, что такое ходить по магазинам – все он… Господи, о чем это я! Да тьфу на них на всех! Доченька-то моя холодная сейчас лежит… И уж не отогреть… Не отогреть…
- Антонина Петровна, сейчас дождемся вашу сестру и вас отвезут в морг. Вы ведь официально должны опознать свою дочь… А пока выпейте чаю. Пожалуйста, прошу вас!
- Да, да…
Антонина Петровна взяла в одну руку чашку, в другую – блюдечко, и долго держала его на весу, пока рука ее не дрогнула от нового вопроса – на сей раз Валентины:
- Скажите, а почему ваша Таня вынуждена была снимать квартиру? Разве нельзя ей было жить у родной тети?
- Господи, да кто же с ней выдержит-то! Я имею в виду – с Ольгой. Она же всех ненавидит, осуждает… Но… даже если бы Танечка захотела у нее жить, Ольга бы ее не пустила! Что вы! Она никого не выносит… А в чем она одета?
- Таня?
- Да…
Отвечать взялась Валентина:
- На ней плащ. Кофта теплая синтетическая. Под ней – блузка легкая, светлая, в мелкий цветочек… Юбка темно-серая, однотонная, не очень длинная… Ботинки…
- Туфли!
- Да нет, ботинки со шнуровкой…
- Но у нее не было ботинок! Совсем не было! Она их терпеть не могла! Носила туфли и сапожки… А ботинки, считала, ноги ее портят… Так, может, это… не она, а? Поедемте, я хочу посмотреть!
- Сейчас, сейчас поедем, - стал успокаивать ее Владимир Иванович.
- Жаль, что вы не знаете, где жила ваша Таня и где устроилась работать, - безжалостно, как показалось всем, заметила Валентина.
- Жаль… Она мне сегодня хотела все рассказать…
- Она с вами совсем не делилась самым… сокровенным, что ли? Ну, самым-самым личным… - продолжала наступать Валентина.
- Нет.
- Почему?
- Так сложилось… Но я думаю, потому, что у нее не было ни личного, ни сокровенного… Несчастная она у меня… Как и я… Муж меня ни во что не ставил… Доченька… Доченька, что же ты меня так вот… оставила? С чужими людьми! И не пожили мы с тобой в любви да согласии… Я все мечтала – родится у нее мальчик или девочка, я нянчить буду… Ради них стану жить… Не случилось… Но – господи, почему ботинки-то? Где она их взяла?
- Не знаем мы этого, Антонина Петровна. А как вы думаете, кому из ее знакомых могла угрожать опасность? – спросил Владимир Иванович и объяснил: - Рядом с ней лежал обрывок бумаги, на котором – да вот, смотрите сами! – было, скорее всего, написано, что кому-то угрожает опасность…
- Не знаю…
Лист бумаги, на который был переснят найденный рядом с убитой обрывок записки, в руках Антонины Петровны задрожал и чуть было не угодил уголком прямо в чай, но его вовремя подхватила Валентина, сказав:
- Скорее всего, этой запиской ее и вызвали поздно вечером на Муравьевку.
- Вот как… Она говорила только про обман… аферу… Но ни о какой опасности речи не было…
- Марина вспомнила случай, когда парни какие-то в Красном ночью за ней шли, а она в чужом доме от них спряталась. Могли они… ну, отомстить, что ли?..
- Помню такое. В ту ночь я так за нее переживала! Но ведь это когда еще было-то… Ребята те служат давно, всю эту шайку в армию забрили… Послушайте, я прошу – отвезите меня к дочери! Я больше не могу!
- Еще секунду терпения… Мы думаем, что туда вам все-таки лучше отправиться вместе со своей сестрой, - заметил Владимир Иванович, тоже несколько обеспокоенный тем, что ожидание явно затягивается…
Раздался звонок телефона внутренней связи и каждый присутствующий отметил, что он удивительно тревожно перерезал пространство. Владимир Иванович медленно поднял трубку и стал вслушиваться в слова коллеги на том конце провода. Лицо его сделалось жестким, отчего резко обозначились морщины, и он отрывисто отдал команду:
- Делайте все, что положено! Немедленно опросите соседей! Сейчас к вам подъедет Осокин! Потом - вместе, со всей информацией – ко мне! Жду!
Положив трубку, он быстро написал на бумаге несколько слов и передал листок Сергею, скупо добавив:
- Скорее поезжай по указанному адресу! Помоги разобраться…
Сергей прочел написанное и от неожиданности присвистнул:
- Ну и дела! А если это…
- Все может быть! Но лично я в такие случайности не верю!
И как бы в подтверждение этого Владимир Иванович ощутил свой долгожданный звонок, внутренний голос, вбиравший в себя почти незримые нюансы событий, фактов, образов и действий, которые человек в обычных обстоятельствах просто не может ощутить – так же, как не может увидеть мельчайшие частицы материи без микроскопа. А это может означать, что установленная несколько минут назад смерть Ольги Петровны Голяндиной связана с гибелью ее племянницы… И дело требует, чтобы немедленно проинформировать об этом Антонину Петровну, вместе с ней отправиться в квартиру ее сестры и, не дожидаясь заключения медиков, не упуская время, постараться по вещам покойной, ее документам, записям проанализировать, чем и кому могла помешать эта своенравная женщина, которая не жаловала ни родных, ни близких… Зато вот к ней… пожаловали. Почему преступник не остановился на Татьяне Капустиной, а разделался и с ее теткой? Они не были близки, как полагается родственникам, но, по всей вероятности, Ольге Петровне удалось выйти на убийцу. И скорее всего, она этого не знала! Стоп, стоп, не надо забегать так далеко вперед… Звонок – звонком, он хороший толкач, но надо знать и меру… Вполне возможно, что женщина пережила – вернее, не пережила обычный сердечный приступ… Только… Ох, уж эти сердечные приступы в наше время! Сколько изобретено лечебных препаратов, от которых люди оказываются на том свете с самым распространенным врачебным заключением – сердечный приступ! Вернее, как они там пишут…
- Я настаиваю, чтобы вы отвезли меня туда… к ней…
Слова Антонины Петровны вывели Владимира Ивановича из привычной колеи размышлений и догадок. Он, наверное, уже в десятый раз подумал о том, что надо бы ей сказать о сестре, работа этого требует, преступник совсем обнаглел и орудует уже среди бела дня! Но ведь он, Комов, прежде всего – человек. Нет, пусть побудет с дочерью…
- Собирайтесь, Антонина Петровна! Съездите с Валентиной Васильевной. А потом, пожалуйста, вместе – опять сюда.
Увидев, что Антонина Петровна смотрит на него с недоумением, он твердо сказал:
- Да, да, сюда. Нам еще о многом надо поговорить, многое обсудить. Помните - только с вашей помощью мы найдем этого подонка. Держитесь, Антонина Петровна! Берегите себя! Вам еще потребуется вся ваша воля, все силы! Потому что вам еще многое предстоит…
- Я поняла… - тихо сказала Валентина.
Комов не удивился – она всегда и все понимала. Интересно, догадывалась ли она тогда, когда они вместе оказались на студенческом вечере, что он был в нее… скажем так – немножечко влюблен? И что же им тогда помешало? В общем-то, он никогда об этом не задумывался, а интересно бы понять… Да… Когда-нибудь он подумает об этом всерьез…
- Способ тот же?
Это спросила Валентина. Ей, как и ему, информация необходима как пища, потому что ее мозг, настроенный на решение криминальных задач, так же, как у физика – на решение загадок устройства нашего мира, не терпел бездействия, остановок – от этого терялся смысл ее существования.
- Нет. Пока непонятно. Сердце.
- Избитый прием! – только и сказала Валентина, одеваясь сама и помогая Антонине Петровне застегнуть поданный Владимиром Ивановичем плащ.
- Сейчас я с машиной…
- Да, может, мы с вашей Валентиной пешком пройдем?.. Тут же рядом… Мимо дома нашего пойдем… где Танечка родилась…
- Нет уж, Антонина Петровна! Мы должны вас беречь, - заботливо сказала Валентина. В голосе ее слышались теплые нотки.
Вызывая по телефону машину, Комов думал о том, что, наверное, тогда, в студенческие годы именно этих ноток ей и не хватало… И ему… Он проводил женщин в вестибюль и, увидев подъехавшую машину, вышел с ними на улицу, помог сесть поудобнее и еще раз попросил Антонину Петровну держать себя в руках. Вернувшись в кабинет, он позвонил Марине Никитиной – она предусмотрительно оставила номер своего домашнего телефона, рассказал ей, в чем дело, заметив, что она, Марина, возможно, единственный близкий Антонине Петровне человек и ее присутствие желательно и сейчас, в морге, и потом, когда Капустиной сообщат о смерти сестры…
- В первый пункт, Владимир Иванович, я уже не успею – на троллейбусе ехать полчаса, да пешком идти сколько… Вы же про машину не сказали – значит, ее у вас нет…
Комов заметил, что она не сказала – «в морг», а «в первый пункт» – какая умница! Поменьше угнетающих нас слов! Слово – оно ведь так же материально, как и мысль…
- Да, машины сейчас нет…
- А к вам я могу подъехать. Постараюсь побыстрее. Но прямо вот сию минуту не выйду, мне еще укол маме надо сделать… У нее давление…
- Ради бога, делайте все, что вам надо. Но не забывайте, что мы вас ждем…
- Лекарства мне какие-нибудь захватить или у вас там есть?
- Есть-то есть, да это все – время. Можете – захватите.
- Поняла!
Он положил трубку и ощутил, что после разговора с Мариной стало тепло на душе. Избитая фраза! Поправился – в душе потеплело…
Комов позвонил в квартиру Голяндиной. Ответил Осокин – все они были еще там. Он доложил, что Ольгу Петровну нашли в прихожей одетую – очевидно, она готовилась выйти из дома. Дверь была не заперта. Без сомнения, она открыла ее сама, замок не поврежден. Вообще-то, судя по ее характеру, открыть она могла лишь человеку , которого знала… Но как раз в те минуты женщина спешила и могла подумать, что к ней позвонили подъехавшие оперативники. Вещи? Нет, вещи в порядке. И документы тоже. Покойная была удивительно аккуратна – каждая бумажка лежит на своем месте. Правда, денег нигде нет. Но, возможно, их у нее и не было… Кончились…
Комов еще раз повторил, чтобы после обследования квартиры все работавшие там сотрудники явились к нему, и положил трубку. Одетая… Готовилась выйти… Вещи в порядке… Казалось, ничто не предвещало трагедии… Но она произошла. И почему же так случилось? Почему, почему, почему…
Валентина вошла тихонько, словно боялась помешать полковнику думать свою нелегкую думу.
- Володя…
- Уже вернулись? Ну, как Антонина Петровна?
- Она не потеряла сознание… Она вообще держится молодцом… Но… Володя, она утверждает, что на дочери чужие ботинки… Я не знаю, как это понимать, - говорила Валентина, пока Антонина Петровна в соседней комнате, предназначенной для отдыха, приводила себя в порядок. – Я думаю, нам всем надо сейчас пообедать, а потом отправиться вместе с ней на квартиру Голяндиной. Антонина Петровна сразу определит, что там не так – предположим, пропало… А к тому времени уже и причина смерти будет ясна. Да? Ох, как я устала! Мы ведь ночь не спали…
- Что, все ваше интеллектуальное общество бодрствовало? В доме у этой Маргариты?
- Да…
- Сделаем так, как ты считаешь правильным. Обед, потом – поездка на место преступления… Марина обещала подъехать, я попросил…
- Это хорошо. Но ты уверен, что вторая смерть – это преступление?
- Уверен, Валя. И эта вторая смерть нам поможет. Преступник сделал ошибку, он поспешил… Поспешим и мы – у нас теперь больше фактов, больше отправных точек, чтобы догадаться, что за всем этим скрывается… Кстати, этот подонок может на Ольге Петровне не остановиться. Может пойти дальше…
Комов оставил раздумчивый тон и сказал, сообщил так, словно отрапортовал:
- Я дал задание пересмотреть все приказы, все документы в отделах кадров медучреждений, чтобы выяснить, где приняли на работу Татьяну Леонидовну Капустину… Узнаем – легче будет выяснить, где она жила, где сейчас ее вещи, документы… Обдумываю – может, вечером по нашему радио и телевидению сделать объявление? Тайне следствия это не повредит.
- Уверена, это будет правильно. И результативно.
- Посмотрим…
В кабинет вошла сразу сильно постаревшая Антонина Петровна…
- Ножки у нее холодные, ручки-то тоже… холодные… Колечка почему-то нету… А на шейке-то…
- А какое у нее было колечко? – вместе спросили Валентина и Владимир Иванович.
- Простенькое… Золотое…С глазочком таким голубеньким… Дорогое… Да и бог с ним…Убью! Вы думаете, я просто так говорю? Убью зверя! Прямо в суде, когда вы его поймаете, с ножом на него кинусь! А то ведь у нас нет смертной казни! Мораторий, я по радио слышала! Вот я сама, одна этот мораторий и нарушу!
На нее было невозможно смотреть и Комов, совсем забыв про обед и про Марину, которая вот-вот должна подъехать, но зато вспомнив поговорку «клин клином», усадил Антонину Петровну и тихо сказал:
- Вы мужественная женщина. Но на вашу долю выпало еще одно испытание. Скончалась ваша сестра, Ольга Петровна…
- Как… скончалась?
- Умерла. Похоже - от сердечной недостаточности. Причина смерти сейчас устанавливается. Уточняется. Но мы подозреваем, что смерть вашей дочери и сестры – это звенья одной цепи… И потому просим вас сейчас, если есть силы, если вы в состоянии, поехать с нами в квартиру Ольги Петровны…
- Да… Вот как… Это что же… Всех нас кто-то хочет извести, что ли? Но почему? Зачем?
Антонина Петровна говорила это шепотом, снова вжавшись в кресло, как будто ее сдавили чем-то тяжелым и не давали вздохнуть полной грудью, глубоко и свободно. Она произносила еще какие-то слова, но расслышать их было невозможно, а потом вновь сказала достаточно громко и внятно:
- И откуда эти нелепые ботинки?..
Может быть, действительно эти ботинки тянут за собой какую-то ниточку, которая и поможет распутать целый клубок?
На снимке - картинга Петра Солдатова.
